Барбара Брэдфорд - Так далеко, так близко…
Перейдя в соседнюю комнату, которая когда‑то была моей, я обнаружила, что и она выглядит точно также, как и прежде. Смесь синих тонов на ярко‑желтом фоне стен и черная лаковая мебель в китайском стиле — все было таким же, как при мне.
Заинтересованная, я прошла в хозяйскую спальню. И нисколько не удивилась, что здесь тоже ничто не изменилось. Вроде как в «Ребекке», пробормотала я про себя, вспомнив этот старый фильм и задаваясь вопросом — как отнеслась к моему декоративному творчеству последняя жена Себастьяна.
Если память мне не изменяет, Бетси Бетьюни не много времени проводила на ферме. Она была известной пианисткой и обычно давала концерты в столицах разных стран, Себастьян же в это время, как правило, находился где‑нибудь за тысячи миль, в странах третьего мира. Вот почему они и разошлись в конце концов. Они почти не виделись, почти не жили вместе, и Себастьян говорил мне в то время, что продолжать такую «семейную жизнь» не имеет смысла.
На старинном французском комоде, стоящем между двух окон, я заметила свою фотографию в серебряной рамке. Подойдя к комоду, я взяла ее в руки и стала рассматривать.
Это был увеличенный снимок, который он сделал во время нашего медового месяца в Африке. Я была в свое обмундировании в стиле «сафари» и широкополой войлочной шляпе. На фото я улыбалась. Внизу стояла надпись, сделанная рукой Себастьяна: «Моя любимая Виви у подножия Килиманджаро».
Я рассматривала ее еще с минуту, потом поставила на место, удивленная и растроганная, что он хранил ее все эти годы.
— Можешь взять. Если хочешь, — сказал Джек, и я вздрогнула от неожиданности.
Я быстро обернулась.
— Боже мой, нельзя же так подкрадываться! Как ты напугал меня!
Джек прошел через всю комнату и стал рядом со мной. Взяв в руки фотографию, он с минуту изучал ее, потом протянул мне.
— Возьми. Это твое.
— Спасибо. Очень мило с твоей стороны. Но ты уверен, что я могу это сделать?
Он кивнул.
— Это я сохранил ее. У меня есть твои фото получше. А Люциана не станет держать ее здесь. — Рот его искривился, и он попытался подавить смешок. Но ему это не удалось, и он засмеялся. Я засмеялась вместе с ним.
— Она только что налетела на меня, как фурия.
— Я заметил ее разгневанное лицо. В чем дело?
— Она обвиняла меня в том, что я разыгрываю из себя убитую горем вдову.
Джек покачал головой, вид у него был смущенный.
— Она просто удержу не знает. Не обращай внимания.
— Я и не обращаю. Но она действительно разозлила меня. Просто руки чесались стукнуть ее. Вот я и поднялась сюда, чтобы успокоиться.
— Так я и понял. И пришел за тобой. — Внимательно, как в былые времена, он посмотрел на меня, потом, откашлявшись, добавил: — Ну и как ты, малышка?
— Все хорошо, честное слово. Ты же знаешь, что Люциане со мной не справиться. Но и я уязвима, и когда она попыталась устроить мне сцену, я пришла в ярость. Никогда со мной такого не было. Она сегодня совсем шальная.
— Ты права. — Джек выдвинул ящик комода. — Я пошел за тобой еще и по другой причине. Хочу подарить тебе что‑нибудь из его барахла.
Я удивилась, но ничего не сказала. Поставив фотографию на место, я заглянула вместе с Джеком в ящик.
— Это все мое. Он оставил это мне. — Джек достал маленький черный бархатный футляр фи показал мне пару рубиновых запонок. — Хочешь?
— Нет, но все равно спасибо. Говоря по правде, мне бы хотелось одну вещь…
— Все, что хочешь, Вив.
— Его сапфировые вечерние застежки‑пуговки… если они тебе не нужны… — Я взглянула на него. — Но учти, я не обижусь, если тебе не захочется с ними расставаться.
— На что они мне? — Джек начал открывать одну за другой бархатные коробочки, и найдя, наконец, крошечные застежки, протянул их мне. — Они твои. Есть еще пара запонок. Где‑то здесь. К этим застежкам. А, вот они.
— Очень красивые. Спасибо, Джек. Ты так добр.
— Говорю же, бери все, что хочешь. Это касается и всей фермы вообще. Теперь она моя. Хочешь этот стол? Какую‑нибудь мебель? Чем вы пользовались, когда жили здесь?
— Нет‑нет, еще раз спасибо. Очень мило с твоей стороны, но хватит и того, что ты уже отдал, эти вещи для меня так много значат.
— Передумаешь, скажешь.
Мы вышли из спальни через главную дверь, ведущую на верхнюю площадку. Когда мы шли к лестнице, я остановилась и тронула Джека за руку.
— Ты ведь еще ничего не узнал от полиции, да? Я имею в виду вскрытие.
— Я бы сразу сказал тебе, Вив.
— Я не понимаю, Джек. Почему это занимает столько времени — написать заключение?
— Главный медицинский эксперт хочет все тщательно проверить. Чтобы не было ошибки. Вот почему все так долго. ничего необычного — ведь еще и недели не прошло.
— Конечно, Джек, и недели не прошло.
В среду утром в церкви св. Иоанна Богослова в Манхэттене состоялась поминальная служба по Себастьяну. Присутствовал весь цвет общества — государственные деятели, сенаторы, представители правительств иностранных держав и все те, кто лично знал и любил его или восхищался им издали.
Люциана хорошо справилась со своей задачей. Церковь была полна цветов, речи были трогательны и взволновали всех до глубины души. Все очень трогательно говорили о Себастьяне, который сделал так много полезного для людей. Я сидела рядом с Джеком, Люцианой и ее мужем Джеральдом, прилетевшим‑таки из Лондона.
Как только служба закончилась, я отправилась в аэропорт Кеннеди и улетела ночным рейсом во Францию.
9
Когда бы я ни приехала в Прованс, меня всегда охватывает чувство ожидания и волнения, и сегодняшний день не был исключением. Я с трудом сдерживалась, сидя на заднем сиденье машины, глядя на пейзажи за окном.
Мы ехали из Марселя через Буш‑дю‑Рон, направляясь в Воклюз, в Лормарэн, на старую мельницу. Я не могла дождаться, когда же попаду туда.
Утром я прилетела в Париж из Нью‑Йорка, пересела на рейс до Марселя, где в аэропорту меня ждал водитель из автомобильной компании, услугами которой я всегда пользуюсь.
Его звали Мишель, и я знала его уже несколько лет. Это был симпатичный, доброжелательный и услужливый провансалец, всегда знающий о том, что происходит в округе. Можно было полностью положиться на его знания о городах, деревнях, замках и церквях Прованса, об антикварных магазинах, лавках и ресторанах; при этом он сообщал свои сведения только когда его спрашивали. Это была одна из причин, почему я всегда предпочитала ездить с ним; он никогда не был фамильярен или болтлив, и поэтому совсем не мешал мне. В дороге я люблю расслабиться, молчать и думать. Я не выношу, когда разговор льется непрерывным потоком.
