Ева Модиньяни - Миланская роза
Роза и Ивецио, справившись со своей обычной застенчивостью, уселись у ног Анджело на каменную ступеньку.
— Ты, наверное, голодный, — забеспокоилась Алина.
Она была готова выполнить любое желание вновь обретенного сына.
— В такую жару есть не хочется, — ответил Анджело.
— Ну уж руссумату я для тебя сделаю! — с улыбкой сказала мать.
У близнецов сразу же слюнки потекли, и оба облизнулись в предвкушении. Руссумату мать готовила только по праздникам, взбивая в снежную шапку белки яиц и смешивая их с желтками, стертыми с сахарным песком. Потом добавлялся стакан красного вина, и получался густой крем цвета сливы. В него макали сухой бисквит — настоящее объедение!
— Давай я руссумату приготовлю, — предложила Роза. — У меня хорошо получается.
Анджело с благодарностью улыбнулся. Он наслаждался прохладой, поскольку на улице стоял нестерпимый летний зной.
— Пожалуй, попозже, — сказал он. — Мне сейчас ничего не хочется. Лучше давайте заглянем в мою сумку, может, найдем кое-что интересное.
Дорожная сумка Анджело осталась за порогом, и он с улыбкой предложил малышам:
— А ну-ка посмотрим, хватит ли у вас сил притащить ее сюда.
Дважды ему повторять не пришлось: Ивецио и Роза бросились на улицу, схватились за ручки и, стараясь изо всех сил, приволокли сумку в кухню, поставив ее к ногам брата.
— Вижу, сил у вас много! — похвалил Анджело довольных близнецов.
— Хватает! — гордо заявил Ивецио.
Анджело выудил из нагрудного кармана ключик и открыл сумку. Пока он священнодействовал с ключом, остальные взирали на него в полном молчании, которое нарушало лишь жужжание мух. Взгляд Розы притягивали крепкие загорелые руки брата. Ей припомнились отцовские руки: с мозолистыми ладонями, обломанными короткими ногтями, обведенными темной полоской — ее ничем нельзя было отмыть. У отца были руки настоящего крестьянина — привычные к полю, к пашне, к плодам, что дарила земля. Руки, умевшие молотить и веять, чистить скребницей коней и доить коров, полоть и мотыжить, работать в кузнице. Владели эти руки и хлыстом…Вспомнив об этом, девочка с тревогой взглянула на старшего брата. Она сразу полюбила этого по-господски одетого человека, но в душе Роза чувствовала: Анджело относится к опасному разряду бунтарей.
Близнецы понимали друг друга мгновенно; в любой ситуации им достаточно было обменяться взглядом — и каждый схватывал чувства другого. Они переглянулись и в ту же секунду одарили полным доверием доселе неизвестного им брата.
Анджело тем временем развернул перевязанный синей ленточкой сверток и вынул что-то голубое, воздушное, усыпанное желтыми звездами цвета пшеничного поля.
— Кашемировая шаль, — сказал Анджело. — Для вас, мама.
Алина так растерялась, что ничего не могла выговорить. Она с восторгом посмотрела на чудесный подарок, осторожно взяла шаль и изящным жестом накинула ее на плечи, прикрыв коленкоровое платье.
— Красота-то какая! — покраснев, произнесла женщина.
— Вы прямо как синьора из Брайтона, — сделал Алине комплимент сын.
Мать, не поняв похвалы, нахмурилась.
— Что еще за Брайтон? — спросила она.
— Город, где я живу, — спокойно объяснил Анджело. — Это в Англии, у моря. Летними вечерами, когда становится прохладней, элегантные дамы набрасывают на плечи шали вроде этой и выходят на набережную прогуляться.
Роза представила себе элегантных дам, которых никогда не видела, набережную и море, о котором понятия не имела. А Алина смущенно улыбалась: ей очень польстило сравнение сына.
Впрочем, мать тоже никогда не видела моря, но шаль сразу стала для нее драгоценной реликвией. Она набрасывала подарок на плечи, запершись в одиночестве в спальне, и воображала себя элегантной дамой из далекого города Брайтона.
А Анджело обратился к Ивецио:
— Мама мне писала, ты хорошо рисуешь…
Мальчик почувствовал, что за замечанием брата последует что-то важное.
— Да я так… когда делать нечего, — прошептал Ивецио.
— Нет, у него действительно хорошо получается, — вмешалась Алина.
— Тогда я правильно выбрал тебе подарок.
Анджело протянул брату коробку и добавил:
— Тут карандаши, но, если намочить кончик, ими можно рисовать как красками.
Ивецио поднял крышку деревянной коробочки: там аккуратным рядком лежали разноцветные карандаши, начиная с белого и кончая черным, а между ними — целая цветная радуга. Ивецио словно завороженный смотрел на многоцветье карандашей, таких новеньких, таких прекрасных, глубоко вдыхая их запах.
Мальчик взглянул на сестренку.
«А Анджело совсем не злой», — прочла Роза во взгляде брата и, опустив ресницы, беззвучно согласилась с ним.
— Вот и подарок для сестренки! — объявил Анджело, и в его натруженных руках блеснуло ожерелье, показавшееся Розе невыразимо прекрасным.
— Это мне? — не веря собственному счастью, спросила Роза, осторожно дотронувшись до серебряного ожерелья, сделанного в форме розочек.
— Как настоящие розовые бутоны, — прошептала она, не отрывая взгляда от нежданного подарка.
— Так оно и есть, — с улыбкой объяснил Анджело. — Это бутоны розы, ты ведь у нас Роза, Роза в бутоне. Я выбрал это украшение для тебя.
Слова брата звучали нежно, он надел ожерелье девочке на шею, и Роза почувствовала прикосновение серебряных розочек. Она коснулась их пальцем, опустила глаза, чтобы рассмотреть получше. Она почувствовала себя иной, единственной в своем роде, и ощутила непривычное волнение. Раз брат сделал ей подарок, как настоящей женщине, значит, она действительно становится женщиной.
— Ты прямо красавица! — заметил брат, с улыбкой наблюдавший за изумленной Розой.
— Как те дамы в Англии? — робко спросила она, не поднимая от смущения глаз.
— Лучше, куда лучше, — рассмеялся Анджело.
Алина строго взглянула на детей, но решила пока не вмешиваться, опасаясь нарушить хрупкую гармонию этой минуты.
— Спасибо! — произнесла Роза.
Она подошла к Анджело, поцеловала его в щеку, ощутив на нежных губах колкую щетину, и еще почувствовала какой-то неизвестный, но приятный запах.
— Ну хватит, — заявила Алина, похоже, несколько раздраженная.
— Конечно, хватит, — согласилась Роза, думая, что мать намекает на полученные великолепные подарки.
Женщина же имела в виду этот неуместный, на ее взгляд, поцелуй. В доме Дуньяни целовались лишь в особых случаях. Едва дети вставали на собственные ноги, их уже не брали на руки. А родительская ласка напоминала скорее подзатыльник, чем нежное выражение чувств. Но дети росли в довольстве. Достаточно было слушаться родителей, и никакое наказание тебе не угрожало. Роза помнила лишь один случай, когда мать поцеловала ее. Девочка тогда лежала больная, с высокой температурой. Зато очень часто приходилось Розе целовать распятие и край одежд гипсовой Мадонны в маленьком гроте, окруженном садом, по ту сторону дороги. Все работники «Фавориты» принимали участие в постройке этого святилища.
