Где мы начали (ЛП) - Муньос Эшли

Ее пятки впивались в мою спину, пока я сосал и облизывал ее, пальцы дергали за волосы, но через пару минут она уже трахала мое лицо, совершенно не сдерживаясь, двигала бедрами и выкрикивала мое имя, осыпая проклятиями.

Я нежно поцеловал ее живот и улыбнулся.

— Готова идти спать?

То, как она улыбнулась мне в ответ, запомнилось мне навсегда — розовые, пухлые губы, белые зубы, загорелая кожа и темные волосы, растрепанные после того, как она позволила мне прикоснуться к ней.

— Никогда в жизни не была так готова.

Мы рассмеялись, когда я поднял ее и понес в спальню. Нашу спальню.

— Сначала давай сделаем кое-что! — взволнованно воскликнула она. Я выпустил ее из рук, и она подбежала к своей сумочке, ее попка соблазнительно покачивалась в стрингах, пока она что-то искала.

— Давай повесим это на удачу. — Она достала ключ, который я подарил ей два года назад, заставив мое сердце замереть.

— Ты носишь его с собой?

Она рассмеялась, прижав металл к губам.

— Если бы я могла набить его себе на кожу и носить как постоянное напоминание о том, что однажды мы поженимся и у нас будет счастливая семья, я бы сделала это, Уэс. Пока он просто висит на моем кольце для ключей.

Я подошел ближе, чувствуя, как в груди все сжимается. В носу щипало, и это было чертовски странное ощущение. Как можно любить кого-то так сильно?

— Куда ты хочешь его повесить? — я бережно взял ключ из ее пальцев.

От ее сияющей улыбки у меня подкосились колени.

— Над камином. Вон там, где картина. Повесь ключ на гвоздь, и верни ее на место. Так только мы будем знать о нем.

Улыбаясь, я сделал, как она просила. Как только картина вернулась на место, Калли уже была на мне — руки обвились вокруг шеи, губы прижались к моим, ноги сжимали талию.

В ту ночь мы так и не добрались до кровати. Закончили на диване, и после нескольких раундов я просто прижал ее к груди и обнял изо всех сил.

Я вспомнил разговор с ее отцом, но потом решил выбросить его из головы.

Это была моя первая ошибка.

Глава 11

Калли

Было раннее утро.

Солнце едва поднялось над горным хребтом, окружающим долину, когда я сидела на крыльце, потягивая кофе. Поверх пижамных шорт на мне был свитер огромного размера. Свитер прикрывал бедра, но здесь все равно не было никого, кто мог бы увидеть мою задницу, если бы я наклонилась. Ночь в хижине оказалась такой раздражающей и изматывающей, как я и предполагала.

После того как мы с Лорой прибрались, мы отправились в город за продуктами. Как только мы подошли к забору, нас встретил член клуба и сопроводил в город. Лору это раздражало, но мне было уже все равно. Я выросла под присмотром членов клуба, которые ходили за мной по пятам, так что я просто постаралась забыть об этом. Вернувшись, мы начали выпивать. Мы пытались найти положительные стороны в этой поездке, но Лора быстро отключилась на диване, оставив меня наедине с хижиной, полной воспоминаний.

Желание проверить, висит ли ключ по-прежнему за картиной, стало невыносимым. Я не знала, почему решила, что он все еще там, или почему предположила, что Уэс не выбросил его, когда съезжал. Мне следовало просто взять его с собой, когда уезжала, но я была слишком гордой и чертовски злой. Как и ожидалось, когда я сдвинула старую картину в сторону, на стене остались только очертания висевшего там когда-то ключа. Я проверила каминную полку, чтобы убедиться, не упал ли он или не застрял где-то в щели, но его не было.

Теперь, на рассвете, я чувствовала себя глупо и испытывала раздражение. Почему я позволяла воспоминаниям об Уэсе определять мою связь с этим местом? Оно всегда принадлежало мне и моему отцу, прежде чем стало чем-то для нас с Уэсом. Я сделала еще глоток кофе, позволяя себе проникнуться этим местом. Когда я была маленькой, отец привозил меня сюда, чтобы пожить на природе. Это продолжалось лет до четырнадцати, но в детстве это казалось волшебством. Он снимал свой кожаный жилет и становился просто моим папой. Не президентом, не кем-то еще. Он был только моим. Мы проводили выходные, поедая хот-доги, рассказывая истории и закапывая «сокровища». Интересно, осталось ли что-то из них на участке.

Отставив кружку, я пошла за дом и начала ковырять землю носком ботинка. Прошли годы с тех пор, как я последний раз осматривала эту часть участка, так что я даже не знала, с чего начать. Даже когда недолго жила здесь с Уэсом, я не выходила искать «сокровища», кроме той единственной ночи. Но я даже не могла вспомнить, где мы закопали ту банку, или почему воспоминания об этом моменте с отцом были такими болезненными. Печаль переполняла мою грудь, заставляя ее ныть.

Воспоминания о том, как он помог мне пережить один из самых тяжелых периодов в жизни с помощью наших закопанных «сокровищ», всегда были тем, что помогало мне в жизни. Теперь мой отец ушел навсегда. Не будет примирительных разговоров. Не будет рокота его мотоцикла, которого я так ждала, пока жила в своей квартире в Вашингтоне. Не будет медвежьих объятий, в которых я снова чувствовала себя в безопасности. Ничего этого больше не повторится, и, несмотря на всю мою браваду на похоронах, горе, как острый нож, вонзалось мне в грудь, угрожая разорвать на части.

Сдавленное, болезненное рыдание застряло у меня в горле, пока я ковырялась в земле.

Стеклянные банки, которые мы использовали, были закопаны неглубоко, и ландшафт, кажется, не сильно изменился. Так что они должны быть где-то здесь, не казалось проблемой найти их.

Когда земля расплылась перед глазами, а по щеке скатилась слеза, я поняла, что задача может оказаться сложнее, чем я думала. Солнце поднялось над холмами, залило долину и меня золотым светом. Я всхлипнула, позволяя слезам течь свободно, и закрыла глаза. Может, мне было это нужно.

Выплакаться, выплеснуть всю боль.

Черт, мне была нужна терапия. Роскошь, которую я не могла себе позволить, но если копить или питаться только дома, я смогла бы скопить. Я действительно нуждалась в помощи, потому что мне было чертовски больно. В конце концов я опустилась на землю, обхватив колени руками, пока вокруг зарождался новый день. Солнечное тепло уже согрело свитер и почти высушило слезы, когда я услышала шаги.

Я резко подняла голову, взгляд упал на высокую фигуру футах в пятидесяти от меня. Здесь, в свете раннего утра, Уэс выглядел как падший ангел. Убийственно красивый, с выражением решимости и гнева, высекающим резкие линии и тени на его чертах.

Я прищурила глаза, по щекам все еще катились слезы. Он был последним человеком, кого я хотела сейчас видеть.

— Чего тебе? — крикнула я.

Должно быть, я выглядела нелепо, сидя среди сорняков и сухой травы, с грязью на заднице из-за задравшихся шорт.

Он подошел ближе, его лицо было совершенно непроницаемо. В нем не осталось ни капли тепла, и то, что когда-то было, давно исчезло.

Солнце создавало эффект ореола вокруг его головы, когда он приближался, пока, наконец, его мотоциклетные ботинки не замерли в грязи у моих ног, и он не присел на корточки, настороженно глядя на меня.

— Мне нужно письмо, которое оставил твой отец.

Его голос звучал четко и глубоко, как холодная река в глубине пещеры. Эти знакомые глаза, прищурившись, смотрели на меня, когда я сидела на земле, а по щекам у меня текли слезы. Чтобы успокоиться, я вонзила ногти в землю и сделала глубокий вдох.

— Что, никакого «Доброе утро, Ривер»? — я наклонила голову, дразня его прозвищем, которое он использовал вчера. Уэс любил будить меня и тащить на улицу встречать рассвет. Он сажал меня к себе на колени, обнимал, и мы сидели там, наблюдая, как начинается новый день.

Глядя на меня, Уэс не вздрогнул и не пошевелился в ответ на мои слова.

— Письмо, Калли. Я серьезно.

Тихо вздохнув, я провела ногтями по земле, будто снова стала ребенком.