Наш папа - прокурор (СИ) - Тимофеева Ольга Вячеславовна

Охренеть.

Врачи возвращаются к Саше, детский врач вытирает ребенка, что-то проверяет. Работает четко и уверенно. Я не знаю, правильно ли, но вижу, когда работают профессионалы.

Возвращаюсь к Саше. Она улыбается. Лежит с открытыми глазами и улыбается. Хочет еще увидеть, но сейчас никто не будет отвлекаться на это.

Я по-прежнему в игноре.

А мне наоборот. Так хочется ее обнять сейчас. Поддержать. Поцеловать. Описать для себя не могу это чувство, но вспоминаю, как мы вместе были. Как любили быть вместе. Я хочу все вернуть. И я верну.

Она ненавидела меня, не хочу даже думать, как проклинала, но оставила детей. А я мог никогда и не узнать. Может, тот погибший ребенок и не должен был родиться, иначе не было бы этих. А может ее душа сейчас вернулась в одну из них.

Саша чуть поворачивает голову в сторону и бросает на меня быстрый взгляд.

Второго ребенка долго нет. Кажется, их просто можно достать. Но что-то как будто не так.

Спокойный сон без воспоминаний об операции, мне теперь точно не грозит.

Я зачем-то вспоминаю разговор про обвитие.

Второго ребенка достает женщина. Хлопает легко по крохотным пятачкам, я подсознательно жду этого крика уже. А нет ничего. Малышку хлопают по попке. Все замирают.

Я знаю, что не помогу ничем, но точно знаю, что хочу, чтобы этот ребенок жил. В глазах режет. Нет…

В меня разом миллион иголок под кожу. До боли сжимая все. Еще раз. Пусть живет. Пусть только живет. Сам не отрываясь от малышки, я не слышу ничего, но вижу, как открывается маленький ротик.

– Девочка, – гордо говорит Кристина Сергеевна, – показывает Саше и сразу отдает врачам.

Не понятно ничего, тихо очень, врачи возвращаются к Саше. Она на меня смотрит. В глазах страх режет пространство. Они не озвучивают, но Саша понимает, что не так что-то.

– Давление растет.

– Саша, все хорошо, Успокаивайся.

Да где там успокоишься. Даже меня начинает потрясывать.

Мне нельзя, но я покидаю это помещение и иду в зал. Тихо захожу, меня Вал замечает, хмурится, но я решительно иду к Саше, не смотря на саму операцию. Всякое видел на работе, но сейчас я нужен ей. Даже, если она не покажет, знаю, что нужен.

Опускаюсь рядом с Сашей на корточки и глажу по голове. Она ничего не спрашивает, но в глазах один вопрос, зачем.

– Все хорошо, слышишь? Она жива. Наша девочка жива.

Как бы не злилась, сейчас отпустила все.

– Она не кричала.

– Пискнула тихо, я слышал.

– Это плохо.

– Врачи ее осматривают.

– Что-то не так было?

Смотрим друг другу в глаза, когда слышим, как кричит третья девочка.

Саша прикрывает глаза, я вижу, как из уголка течет слеза.

– Девочка, – отец показывает ребеночка в руках и передает врачам. Она крошечная совсем. Как можно выжить в таких условиях я не представляю.

Ее сразу передают врачам, я стягиваю аккуратно маску и касаюсь Сашиных губ. Веду пальцем по щеке. Стираю слезинку.

– Ты родила. Саш, родила. Наших девочек. Наших тыквочек.

Она поджимает губы, улыбается,

– Ты рад?

– Конечно, они же наши. Теперь у меня не одна Саша, а четыре. Тебя ж как отксерили. – Саша начинает часто дышать, рот приоткрывает, – никогда тебя больше не оставлю.

– Давление падает, – узнаю голос Валеры.

– Вот тут кровотечение, капельницу с аминокапронкой, – командует врач, – готовим переливание.

– Мужчина, отойдите от нее, – меня за руку поднимает санитар, кто-то начинает двигать приборы. – Выйдите.

Врачи склонились над Сашей, тихо переговариваются, инструменты меняют.

Саша не шевелится и лежит с закрытыми глазами. На нее не смотрит никто. Только бы врачи не упустили этот момент.

Саше в одну руку ставят капельницу, в другую – переливают кровь.

В операционной атмосфера напряженная, но в то же время слаженная. Никто не показывает эмоций, все знают, что делать. Анестезиолог закрывает мне лицо Саши, я не вижу даже в сознании ли она и что с ней. Но свисающая бесчувственная кисть все не дает мне покоя.

Я бы вышел сейчас, поддержал ее, обнял эти пальчики, согрел, но боюсь, что только навредить могу.

Это все равно, что врач придет в суд и возьмет на себя работу адвоката.

Я складываю ладони как в молитве и прижимаю их к губам.

Девочка моя, живи. Ты мне так нужна. Я так много не успел тебе сказать. Не может все быть зря. И дочки твои ждут тебя.

Я перевожу взгляд на наших малышек. Вспоминаю, как первый раз коснулся Сашиного живота, как почувствовал пинок. Они как будто ругали меня, что я так долго не появлялся. А мог ведь никогда и не испытать этого, не запомнить, если бы вернулся позже.

Сейчас они такие крохотные, слабые, беспомощные. Такие, что… хочется заботиться о них. Хоть о ком-то в этой жизни заботиться, а не только о себе.

Я представляю, как держу на руках троих. Как вожу в сад, в школу. Гордыня не лучшее качество, но я капец как горд и похвастался бы всему миру.

Но папа – это не половина, даже не треть сейчас, для них весь мир сейчас мама. Больше всех в жизни им нужна она. И мне тоже.

Смотрю на отца и Валеру снова. Они же не допустят, чтобы с Сашей что-то случилось? Они делали такие операции не один раз. Знают же все, профессионалы.

Врачи о чем-то переговариваются и приборы вдруг затихают. Повисает напряжение. Я внутренне сжимаюсь, не понимаю. Это хорошо или плохо. Где дефибрилляторы? Почему никто не действует? Чего ждут?

Валера, как специально, не смотрит. Сашина рука уже лежит на столе. Но не понятно, она сама ее подняла или врач положил.

В легких жжет. Я не дышал все это время.

Это все длится бесконечно. Когда-то же должно все закончиться?

Возле детей какое-то движение. Возле той, второй девочки, собираются два врача. Надевают ей маску, берут на руки, снова что-то проверяют, если она и плачет, то совсем тихо, не так, как две другие. Как крольчонок маленький.

Я представляю нас через пять лет, через десять, через пятнадцать. Как она придет ко мне, сядет на коленки, как маленькая, и скажет: “Папочка, ты у меня самый лучший”.

В горле сводит болью, а большим и указательным пальцем провожу по уголкам губ. Цель на ближайшие пятнадцать лет себе поставил.

Сжимаю кулаки и подношу к губам. Если все закончится хорошо, то я не знаю, что сделаю… Я у всех попрошу прощения, кого обидел. Всем скажу спасибо, что терпели меня.

– Шьем. – Командует Кристина Сергеевна.

Я смотрю на Валеру и на отца. Хоть кто-то из них думает, что я тут и волнуюсь?

На меня глаза поднимает и переводит на Сашу. У него маска на лице, как будто говорит что-то ей. Сашу по-прежнему не вижу, заслоняют. У Вала подрагивают плечи, как будто он смеется.

Оборачивается папа и поднимает большой палец вверх. Возвращается к операции. Я не суеверный, но уши горят, словно меня там обсуждают.

Валера наконец смотрит на меня, кивает, по глазам вижу, что улыбается.

Да пусть хоть всю жизнь обсуждает, пилит, выносит мозг, только живет.

Время все равно тянется, они что-то делают, а я и хочу выйти, и не хочу отвлекать на себя. Пусть занимаются Сашей. Я успею.

– Всем спасибо, - наконец говорит женщина. Валера убирает инструменты, расслабляет плечи, тянет головой из стороны в сторону и кивает мне в сторону Саши.

– Александр Евгеньевич, поздравляю. Вы теперь одним тортиком не отделаетесь, – смеется Кристина. – Александра, как себя чувствуете?

Я мельком смотрю на детишек, но они потом – сейчас Саша.

– Ничего не чувствую.

– Чувствительность будет постепенно возвращаться. – Рассказывает врач, пока я тоже подхожу к столу. – На сутки вы останетесь в реанимации, под присмотром.

Саша бледная, губы пересохли. Их бы поцеловать, оживить, но не при всех.

– Как мои дети?

– Их сейчас увезут, покажите маме, хотя бы на минутку. Медсестра подвозит кувезы.

– А можно мне потрогать? Пожалуйста, хотя бы одну. – В ней столько слабости и надежды сейчас.