Сливово-лиловый (ЛП) - Скотт Клер

— Кетчуп?

— Да. Всегда.

Мы сидим под зонтиком на открытой площадке между смеющимися детьми и ссорящимися парами, пьем кофе и едим картошку фри. Роберт расстегнул две верхние пуговицы своей рубашки и надел солнцезащитные очки.

— Я еще никогда не была так шикарно одета в «Макдональдсе», — говорю я.

— А я — да. Еще более шикарно. «Макдональдс» и фри — это своего рода противоядие для меня. Как только иду куда-нибудь супер шикарно поесть или куда-нибудь в так называемое светское общество, у меня возникает почти извращенное неудержимое желание зарулить в «храм быстрого питания» и съесть картошку фри. Чем хуже забегаловка, тем лучше.

— Ты ешь только картошку?

— Да. Только картофель фри. Эти гамбургеры-шмамбургеры — это не мое. Мне действительно нужно их сильно захотеть, это случается не часто. Раз в год.

Я задумчиво ем и пью свой кофе.

— У нее нет имени. Только номер.

На секунду я задумываюсь, кто это сказал. Я. О, Боже. Я произнесла это.

— Что, прости?

— Гм-м… ничего.

— Он нумерует их? Лишает их имени и дает им номер?

Я киваю, не в силах ничего сказать.

— Какой у тебя был номер, Аллегра?

Сглотнув, я глубоко дышу, беру картошку фри и рисую круги в озере кетчупа. Роберт ждет. Закрываю глаза, и будто наяву слышу голос Марека, его командный тон, приказы.

— Пятнадцать, — тихо говорю я, чувствуя, как в стене образуется трещина.

Глава 15

— Пятнадцать?

Я киваю.

— Расставание было… ужасным, — говорю я, прочищая горло. — Вот почему он так себя вел. Вот почему он так сказал. Он все еще хочет сделать мне больно. Мареку… очень нравилось мое сопротивление, и он был сильно расстроен, когда я ушла.

— Потому что этот жалкий ублюдок хотел тебя сломать. И был оскорблен, когда ты ушла, прежде чем он закончил с тобой. О, Боже, — Роберт фыркает, и я почти физически ощущаю его гнев, — меня от него тошнит! Какой же он грязный, паршивый засранец!

— Роберт… Я…

Я не могу сказать ему, что он не должен так говорить. Потому как в глубине души знаю, что это правда. Но также я не могу сказать, что он прав. Прошло так много лет, и я думала, что давно справилась с Мареком, но встреча с ним показала, что это не так.

— Тебе было трудно уходить?

— Да. Я внезапно… лишилась поддержки. Как в свободном падении. В течение трех лет я придерживалась все более и более строгих правил, имела твердо структурированный дневной и недельный распорядок. Первые несколько недель были очень тяжелыми, но потом я поняла, насколько вдруг стала свободной. И могу наслаждаться этой свободой. Через несколько месяцев я начала задумываться о том, чего же хочу, и начала… свой мир… открывать… творить.

Его рука лежит на моей, а другой он забирает смоченную в кетчупе картошку фри из моих пальцев и протягивает мне салфетку.

— Мы поговорим об этом позже. Не здесь. В защищенных рамках. Договорились?

— Что означает «защищенные рамки» для тебя?

— Что ты думаешь о своей кровати, приглушенном свете и телесном контакте со мной?

— В моей кровати?

— Мы можем пойти и ко мне, если ты чувствуешь себя достаточно уверенно.

— Хорошо. А если я не хочу говорить?

— Значит ты не будешь говорить. Тогда мы посмотрим фильм, и я обещаю, что на этот раз заткнусь.

Я улыбаюсь, не могу с этим ничего поделать. И как удар по голове, слышу голос Марека в ухе: «Ты этого не заслуживаешь. Ты этого совершенно не заслуживаешь. Ты не стоишь этого».

***

Мы едем к нему домой, как и планировалось изначально. Утром я собрала рюкзак со всем необходимым, который оставила на хранение в его машине. Я чувствую себя хорошо с ним, и решаю не позволять Мареку испортить мой день.

После того, как мы заходим в квартиру, я наклоняюсь, чтобы ослабить ремешки туфель.

— Подожди, — говорит его голос мне в спину, и я чувствую, как он прижимается к моей заднице. — Оставь туфли. План еще в силе.

Медленно выпрямляюсь и прислоняюсь к стене. Чувствую его губы на моей шее, на затылке, вдоль линии роста волос. Роберт обхватывает ладонями мою грудь, подразнивает мои соски через ткань платья. Я прислоняюсь к нему, чувствую стремительно возрастающее возбуждение, страстное потягивание в паху и выгибаюсь грудью навстречу его рукам.

— Да? — спрашивает он меня, и я закрываю глаза. Я знаю, что он манипулирует мной. Сначала заводит, а потом спрашивает, но мне нравятся такие манипуляции. Обожаю, когда меня так далеко заводят, что я уже не в силах сказать «нет», потому что каждая клеточка во мне хочет покориться чужой воле. Это ощущается великолепно. Положительно. Правильно.

— Да, — шепчу я, чувствуя, как он медленно тянет молнию платья. Помогает мне избавиться от него, берет его и несет в спальню. Я слышу, как он открывает комод, знаю, что достает игрушки, которые хочет использовать.

— На кухню, — тихо говорит он позади меня.

Я иду и слышу, что он следует за мной. Еще на ходу я чувствую, как он расстегивает мой лифчик, и снимаю его. Он отбирает вещицу у меня и куда-то отбрасывает. На кухне Роберт помогает мне выбраться из трусиков, целует меня в плечи, ласкает живот, спину, бедра, ягодицы.

— Заведи руки за спину, Аллегра.

Я делаю то, что он требует, дрожа от возбуждения, от предвкушения. Я чувствую широкие кожаные наручники, которые обвивают мои запястья. Сначала туго, потом немного слабее. Он проверяет пальцем, хорошо ли они сидят, не слишком ли туго, не слишком ли свободно. Затем я слышу щелчок защелкивающегося карабина, соединяющего кольца на обеих наручах. На пробу пытаюсь раздвинуть запястья. Шансов ноль.

— Наклонись.

Роберт слегка поддерживает меня, когда я — на высоких каблуках это не так уж легко — наклоняюсь вперед и ложусь грудью на столешницу. Я резко втягиваю воздух, когда мои чувствительные соски соприкасаются с прохладной древесиной, но знаю, что скоро будет тепло. Дерево милостиво. А это стол из цельного дерева. Думаю, что он достаточно прочный, не сломается. Моя задница чудесно выпячена, ноги благодаря высоким каблукам оптимально напряжены. Роберт отступает назад и любуется мной.

— Цвет? — тихо спрашивает он, и я улыбаюсь.

— Зеленый.

Он снова подходит ближе, останавливается позади меня и скользит рукой между моими ногами, пальцами немедленно погружается в мою влажность, и я стону, громко, не сдерживаясь. Я ждала этого момента в течение нескольких дней.

— Ты мокрая, Аллегра. Почему?

— Почему? — переспрашиваю я, потому что не знаю, что должна ответить.

— Да, именно. Почему, Аллегра?

Он начинает толкаться в меня пальцами, и я закрываю глаза.

— Потому что… потому что ты будешь меня трахать…

— Буду. Тебе нравится эта идея?

— Да, о, Боже, да!

— Проси об этом.

— Пожалуйста, трахни меня, Роберт. Возьми меня. Пожалуйста… — хриплю я и чувствую, что приближаюсь к оргазму. Он вытаскивает пальцы из меня и посвящает себя моему клитору, чередуя нежную и интенсивную стимуляцию. Мое дыхание учащается, становится быстрее и быстрее, ноги начинают дрожать, напрягаются все сильнее и сильнее, я выгибаю спину до упора, я едва могу оставаться на месте. Тысячи маленьких фейерверков взрываются во мне, увертюра к огромному гигантскому фейерверку.

— Аллегра? — спрашивает Роберт, приближаясь к моему уху. Это предупреждение. Он понимает, что я почти на грани, и дает мне шанс вести себя подобающим образом.

— Можно мне… о, Боже, Роберт… пожалуйста, можно мне… кончить, пожалуйста?

— Нет, — говорит он, убирая руку. — Еще нет.

Я чувствую, как он хватает меня за бедра. Я ожидаю толчка вперед, когда он пронзит меня быстро и мощно, но он мучает меня еще больше: бесконечно медленно входит в меня, я хнычу, впиваюсь ногтями в ладони и выпячиваю задницу как можно дальше ему навстречу.

— Теперь ты можешь кончить, Аллегра.

— Спасибо. — Я задыхаюсь, ожидая, что что-то случится. Но ничего не происходит.

— Разве ты не хотела кончить? Я жду, Аллегра.