Сливово-лиловый (ЛП) - Скотт Клер

— Пиво слишком низменно. Не вписывается в оформление и общую атмосферу, — сплетничает Роберт, глядя на дико дорогую минеральную воду в своей руке.

Я целую его в щеку и соединяю свои пальцы с его.

— Видишь шатенку в брючном костюме слева от этого постмодернистского металлического убожества? — спрашивает он, и я киваю.

— Что с ней?

— Это…

— Привет, Аллегра, — раздается голос справа, и меня передергивает. Роберт поднимает взгляд, щурясь от солнца. Его лицо остается неподвижным, дружелюбным. Они незнакомы. Я разрываюсь между облегчением и шоком.

— Здесь еще свободно?

— Конечно, — отвечает Роберт, указывая на свободные стулья, — присаживайтесь.

Он садится напротив меня, его спутница — брюнетка лет двадцати — остается стоять. Она ждет. Она обязана ждать.

— Садись, — говорит он, и она поправляет для себя стул, очень медленно и осторожно садясь.

— Спасибо, сэр, — шепчет она, опуская взгляд.

— Роберт Каспари, — представляется Роберт, улыбаясь улыбкой победителя.

— Марек Хофнер.

Марек не отводит взгляда от меня. Ни на секунду. Его спутница смотрит на свои колени, опустив глаза, ничего не говорит.

— А ваша очаровательная спутница?..

— …не достойна настоящего имени.

Боже мой. Марек делает это специально, демонстрируя мне свой богоподобный статус, за ее счет. Я смотрю на нее с сочувствием. Мне очень ее жаль, она не выглядит счастливой. Похоже, что она заплачет в любой момент. Ей больно, и она получила настоящую оплеуху на публике. Перед совершенно посторонними людьми.

— Что, простите?

Роберт приподнимает брови и громко сглатывает.

Марек смотрит на наши скрещенные пальцы и медленно, неодобрительно качает головой.

— Аллегра, ты отрицаешь, кто ты есть?

— Нет, — тихо отвечаю я.

Он переводит взгляд на Роберта — оценивающий, снисходительный взгляд. Я пользуюсь возможностью, чтобы понаблюдать за обоими. «Он сильно постарел», — думаю я. Боже мой, ему уже сорок девять лет, а он все еще выбирает себе очень молодых девушек, чтобы формировать в соответствии со своими представлениями. Его рубашка сливово-фиолетового цвета сочетается с оттенком ее платья. На ней стилизованный ошейник: для всех, кто в Теме, немедленно идентифицируемый именно как ошейник, все остальные видят тяжелое модное украшение — толстый обруч из нержавеющей стали с небольшим кольцом спереди.

Роберт смотрит на него выжидательно. Он не заинтересован в разговоре. Марек произнес два предложения, и оценен Робертом ниже плинтуса.

— Я объездил и выдрессировал ее, — произносит Марек с гордостью. Может быть, он надеется поговорить, так сказать, как Дом с Домом.

— Кого? Ее? — спрашивает Роберт и указывает на меня. Его взгляд говорит о многом: она женщина, а не лошадь и, конечно, не собака, мудак.

— Да. Мой самый сложный случай. Вы ею довольны?

Роберт долго и задумчиво смотрит на него. Затем его взгляд устремляется на нее, и я знаю, что он видит то, что вижу я, может быть, даже больше. Она сидит напротив, и Роберт, наклонившись к ней, берет ее за руку.

— Эй, — тихо говорит он. — Могу ли я дать вам совет? Найдите кого-то, кто ценит то, что вы можете дать.

— Я думаю, что у нас совершенно разные точки зрения… — говорит Марек, и на его лбу появляется глубокая морщина.

— Это точно.

Роберт спокоен и дружелюбен. Марек встает. Его спутница спешит сделать то же самое. Он держит ее под контролем, она даже не смотрит на Роберта. Он уходит, и Роберт сжимает мою руку.

— Дыши, Аллегра. Он ушел. И он не вернется.

Я медленно киваю и шепчу:

— Мне жаль ее. Она не счастлива.

— Да. Ты тоже не была, верно?

Я не могу ответить, но Роберт меня понимает и так. Мы смотрим им вслед, и Роберт бормочет:

— Он вставил в нее плаг. Огроменную штуковину, я подозреваю. Ей больно.

— И она носит пояс верности.

— Да. Я увидел это. Она не расслаблена, это действительно мучительно для нее.

— Значит он доволен.

— Прежде всего, он мудак, Аллегра. Он делал… — Роберт указывает подбородком на девушку, — …подобное с тобой?

— Нет. Я воспротивилась. Я этого не позволила.

— И он наказал тебя за это неповиновение, верно? Потому что ты не хотела пересекать границу.

— Да. Он… ему нравится… особо жестоко, — тихо говорю я.

— Жестокость заключается в том, что он получает свой драйв, не обращая внимание на пожелания этой девушки, не заботясь о ее удовлетворении? Это для него не жестоко. Это жестоко только для женщины. Он только берет, верно? Он никогда ничего не дает — кроме того, что сыпет наказаниями направо и налево. Я прав?

— Идеальную рабыню удовлетворяет тот факт, что она может служить своему Мастеру, — автоматически отвечаю я, наблюдая, как Марек берет еду со шведского стола. Девушка ничего не получает, это совершенно ясно для меня. Ей разрешено держать его тарелку, как если бы это была самая великая милость. Все другое меня бы очень удивило. При этом, мне интересно, что он здесь делает. И почему он взял ее с собой.

— Знаешь, что я об этом думаю? Не по-людски это. Тем более, что для своих игр он явно использует женщин, которые не хотят идти по этому пути. Есть женщины, которые склонны к подобному, бесспорно, и, конечно, таких немало. Хардкорная сцена велика. Но если он выберет себе женщину оттуда, это не будет его так заводить. Он предпочитает брать что-то очень молодое, неопытное, разбирать на части и вжимать в форму, в которой он хочет ее видеть.

— Да, возможно.

Роберт задумчиво смотрит на меня и притягивает к себе. Я кладу голову ему на плечо, чувствую его запах и дышу.

— Это не мой мир, ты это знаешь. Я не требую от тебя того, чего ты не хочешь, что ты не готова дать.

— Да, я знаю. Спасибо, Роберт.

— Ты не должна благодарить меня, не за это. Никогда.

Я вижу, что он тоже наблюдает за Мареком, пока тот преспокойно ест, в то время как она стоит рядом с ним, на нетвердых ногах, чувствуя себя некомфортно, все еще с глазами на мокром месте, и послушно держит его тарелку.

— Что он здесь делает? — спрашиваю я, говоря это больше для себя, чем для Роберта.

— В какой отрасли он работает?

— Он… он работает в… о, боже… в Управлении строительного надзора…

— И, вероятно, поэтому он здесь. Он, должно быть, время от времени утверждал один из наших проектов. Хотя я не знаю его. Или он принадлежит к одному из бесчисленных клубов, членом которых является Арне.

Я ничего не говорю, закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Роберт поворачивает голову и целует меня в висок. Когда я снова открываю глаза, я вижу спутницу Марека, наблюдающую за нами. С тоской. Марек что-то говорит ей, и она сжимается, чуть не уронив тарелку.

— Она напугана.

— Да.

— Ты бы хотела быть с кем-то, кого действительно боишься?

— Нет.

— Ты боишься меня, Аллегра?

— Нет, совсем нет. Я создаю подобное впечатление?

— К счастью, нет. Ты солгала мне про Марека. О твоих отношениях с ним.

Я мысленно чертыхаюсь. У Роберта чертовски хорошая память о наших разговорах.

— Да, немного.

— Почему?

— Я не могу… говорить об этом. Это как… как стена в моей голове.

— Стена в голове? — спрашивает он, прижимая меня ближе к себе.

— Да. Так это чувствуется.

— И эта стена скрывает правду?

— Да, как-то так.

— Аллегра, ты построила эту стену или он?

— Он, — отвечаю я.

— Мудак, — рычит Роберт и встает. — Мы уходим. Я не хочу больше видеть этого ублюдка. И эту достойную жалости девушку тоже.

***

Мы прощаемся с Арне, который даже не спрашивает, почему мы уходим, благодарим его и всего несколько минут спустя садимся в машину Роберта. Он едет молча, и я тоже блуждаю в своих мыслях. Когда мы проезжаем половину пути, он поворачивает направо, и я вопросительно смотрю на него. Он только усмехается, и я начинаю хохотать, когда он заезжает на парковку.

Десять минут спустя он размахивает пакетиком перед моим носом и спрашивает: