Измена или Восстать из пепла (СИ) - Барсук Екатерина

— Ну хватит…

— А что? Только вам говорить неприятную правду, о которой никто не просил? Ваша любимая фраза — «я просто честная». Хорошее оправдание, правда? Можете обосрать кого угодно и прикрываться своими высокоморальными качествами! «Красивая кофточка, но тебе не идет цвет. Подчеркивает складки, ты как гусеница», «Рада, что у соседки мужа повысили. Видимо, больше некого ставить на такую должность». Всё, что вы говорите, пропитано ненавистью к другим людям! Вы мозги выедаете чайной ложечкой и даже этого не видите! Соня вон вся бледная и в слезах — она вас просто боится. Ребенка вы напугали, украли и начали капать своими разговорами — зачем? Что вам неймется?

— Мой сын по тебе страдает. А ты такой шлюхой оказалась! Думала, хоть через детей на тебя повлиять.

— Я шлюхой оказалась? Вы шутите? Не ваш ли сыночек трахал у себя в офисе чужую бабищу, за что его благополучно с работы выперли? Вы же так хотели нашего развода — а теперь почему то не рады. Что, сынуля теперь неликвид? Безработный, должен двоих детей содержать, раздел имущества еще не проведен, дочке подруги больше не засвататься? Стыдно после новостей людям в глаза смотреть — какого сына воспитали?

Я не знала точно, уволили его или нет, но, судя по реакции свекрови — била в точку.

— Денег у него не осталось — он их просрал. Вот увидите. Скорее всего, отдал молодой шмаре. Живите теперь вдвоем счастливой семьей, стирайте сыну носки, готовьте супчики. И проследите, чтоб он поскорее на работу вышел — а то алименты со счета будут снимать и последних копеек лишитесь.

Галина поправляла на голове пучок, нервно перебирала края кардигана.

— А мужик этот — твой? Недолго ты страдала то, а?

Я посмотрела на Мишу, который с самого начала разговора деликатно отошел в другую сторону и обсуждал что-то с другим мужчиной, посматривая в нашу сторону.

Ну, пусть побесится Галина Александровна. И Сережа туда же.

— Мой. Я с ним, представляете, трахаюсь. Прям с утра до ночи. А еще он мне цветы дарит постоянно и дорогие подарки. И по ресторанам возит. А Дина его уже папой называет, представляете.

Да, она точно не ожидала такого ответа. Просто открывает рот, как рыбка, а сказать ничего не может.

— А вы вместе с Сережей держитесь от меня и детей подальше. Надеюсь, беседа со стражами правопорядка будет пренеприятной. А этот эпизод прекрасно прояснит общую картину, почему детям запрещено общаться с бабулей — поверьте, суд учтет это, если вы захотите установить с детьми порядок общения. Прощайте. Надеюсь, навсегда.

Так приятно на душе мне не было давно. Вот, что означает это слово — «свобода». Как сладкая карамель, она расплывается по телу — и мне больше не нужно держать себя в руках. Сдерживаться, чтобы понравиться. Переживать, кто и что обо мне подумает.

Кажется, я только сейчас осознала, что вместе с обидой, злостью и ненавистью вместе с разводом в мою жизнь пришла она. Я чувствую себя Добби, которому дали носок. Узником тюрьмы, которому спустя двадцать лет заточения дали вольницу. Я могу делать, говорить что хочу. Любить кого хочу, смотреть на кого хочу и даже спать с тем, кого хочу, а не с кем надо. Супружеский долг, блять. Пояса верности, целомудрия, венецианская решётка, узы, накладывают которые почему-то только на женщин.

Девушка должна помалкивать, стоять в сторонке, никому не грубить, чтобы на нее косо не посмотрели, чтобы не дай бог не подумали, что она хамка и не уважает старших. И плевать, что старшее поколение может нападать, унижать — ты не можешь защититься. Именно этим я руководствовалась и терпела десятки лет эту дрянь.

На глазах у свекрови, которая провожает меня взглядом, подхожу к Мише и целую. Не с языком, но в губы — так, чтобы она смотрела.

Миша удивляется, приподнимает бровь, но не отстраняется.

— Дорогой, мы договорили — говорю нарочито громко, чтобы она услышала.

— Хорошо, Марин. Можете забирать — он дает двум крепким парням по паре тысяч. Судя по всему, они из полиции. Ручные менты, надо же. У обычного адвоката? Что-то тут не сходится. Сколько еще тайн ты скрываешь?

Смотрю на Галину Александровну — ее выводят аккуратно, без заламывания рук и прочего театра.

— С ней ведь ничего не будет?

Ненавижу себя. Даже в такой ситуации, даже к ней я испытываю жалость.

— А чего хочешь ты? Могу устроить всё так, как тебе угодно.

Я встречаюсь со льдом его темных глаз. Впервые он смотрит на меня так — без нежности, сухо.

— Всё в порядке?

Он кивает, но я кожей ощущаю холод от него. Непривычно. Неприятно.

— Не люблю, когда мои чувства используют, чтобы кому-то что-то доказать — он проводит пальцем по моей щеке и притягивает чуть ближе.

— Ты о поцелуе? — шепчу ему прямо в лицо, стойко выдержав прожигающий взгляд.

— Догадливая.

Дина и Соня на улице перекинулись парой слов с бабушкой, которую выводили бравые ребята, и вернулись в кафе, так что Мише пришлось отпустить меня и надеть маску с другим настроением.

— Дамы, сегодня у всех был сложный день. С меня — бесплатные услуги водителя и еда — он протягивает телефон Дине — закажите что-нибудь, успокойте нервы.

Выходит из кафе, даже на меня не посмотрев.

Когда подъезжаем к дому, дети выбегают первыми, а я остаюсь с ним, в тишине. Он не пытается разрядить обстановку, не шутит. Ждет. Извинений?

— Слушай, я немного была не права.

— Поверь, это не то, что мужчина хочет услышать после поцелуя с любимой.

Я краснею. Мне что, пятнадцать? Когда мне начали нравиться такие заигрывания? Самое ужасное то, что я не хочу убежать, оттолкнуть. Хочу подыграть. Свобода до сих пор пьянит, отравляет.

— Я могу как-то загладить вину?

Смотрю снизу вверх, с пассажирского сиденья влево, немного наклоняюсь на его плечо и встречаюсь с ним глазами. Он вспыхивает, как и я. Рукой медленно сжимает мою ногу в бедре — крепко, но не больно, так, чтобы я ощутила силу. Я закусываю губу. Я не знаю его, не знаю, что он еще скрывает от меня, кроме пожара — он ведь практически не открывается. Но я всё равно что-то к нему чувствую. Не понимаю, что.

Зато понимаю, что если не отодвинусь — всё произойдет прямо здесь, в машине. Дети дома, я на эмоциях — не лучшее время. Могу пожалеть. А я больше не хочу жалеть ни об одном мужчине в своей жизни.

— Мне нужно идти. Сейчас. Буду ждать от тебя сообщения.

Пока не успела передумать, тянусь к ручке автомобиля, но он не дает. Тянет меня за талию к себе — обхватывает и сжимает так, что дыхание перехватывает. И целует — жарко, страстно, но бережно. А я отвечаю на поцелуй — по-звериному, отрывисто и ярко. Так, как еще не целовалась ни с кем.

Он отпускает меня и сам опускается на спинку водительского сидения. Ждет от меня — хочу я или нет. Нет, я не готова. Не сейчас и не сегодня.

— Мне действительно нужна будет кое-какая помощь. Я напишу сегодня. А сейчас — на такси поеду к себе. Кажется, температура снова поднялась.

Я засмеялась. Ну да. Температура поднялась даже у меня, не болеющей. Рукой трогаю лоб — немного теплый, но не критично. Надеюсь, сама не заболею.

Я вернулась в дом — девочки уже встретили курьера с мороженым и смотрели какое-то шоу про девочку, беременную в шестнадцать. Мне, как умной маме наверняка нужно запретить Соне такое смотреть и включить мультики — но я закрываю на это глаза. Знаю, что они вместе со старшей часто смотрят такое вместе и смеются. Дина учит мелкую «не общайся с парнями до восемнадцати, а то про тебя серию снимут». Соня обычно отвечает «не дай бог», они дальше смеются и продолжают просмотр. Мои взрослые умные девочки.

Принимаю душ, иду в кровать вздремнуть и вижу два новых сообщения на экране телефона.

Первое — от Миши:

«Приезжай завтра в двенадцать ко мне. Есть небольшое дело, поможешь мне с этим — буду благодарен».

Ни намека на то, что произошло в машине, на то, что между нами что-то есть. Странно.