Рапсодия в тумане (ЛП) - МайГрид Нален

— Нравится… Виски считается? — усмехается царевич, на что я глаза закатываю.

— Считается, если сам его делаешь. Или ты прирожденный дегустатор? Хотя навряд ли, они не должны пьянеть. Не замерз?

Ниррай смотрит на меня с долей скептицизма, и я, вздохнув, просто приподнимаюсь и, обхватив его под ребрами, быстро на колени к себе перетаскиваю, а после обратно ложусь.

— Я пожалел о том, что сделал, но извиняться не буду.

— Толку мне от твоих извинений? Себе оставь.

Я не представляю, о чем еще с ним поговорить. Даже не понимаю, надо ли это делать вообще. Молчать? Говорить? Отнести домой? Почему с ним так сложно?

А может, и не надо ничего делать? И встреч этих тоже. Я же могу проводить его до машины и уйти, и не приходить больше ни в тот клуб, ни к нему, в принципе, я вообще могу никуда не ходить, как и делал это последние годы. Метнуться до дома Лука и обратно. И ведь ничего даже внимания не привлекало . Хотя возвращаться к подавлению себя янтарем я не хочу. Без него все ярче, лучше, вкуснее, даже дышится иначе.

Ниррай тянется куда-то, шуршит травой, а затем легкий, почти незаметный шлейф крови, и он чертыхается. Резко сажусь и, схватив его за руку, разглядываю порезанный о травинку палец.

— Разрешишь пожалеть, Ц аревич?

— Опять лизать меня собрался?

— По-другому я помочь не могу.

— Звучит так, будто я полпальца отпилил. Да черт с тобой, лижи, с меня не убудет.

Я поднимаю его ладонь выше и, смотря в его глаза, провожу языком по порезу.

— Вкусный, как конфетка… С виски.

— Тебя не смущает, что у меня рука грязная? — он морщится, а я смеюсь тихонько.

— Не особо. Слюна же и обеззараживает, и заживляет. Но так и быть, только ради тебя, в следующий раз просто плюну на твою царапину. Тебе будет от этого легче?

— О, нет! Обойдемся без слюнопередачи, пожалуй.

— Почему ты такой брезгливый? Всегда таким был или это из-за чего-то пошло?

— Считаешь, другие люди любят, когда их лижут малознакомые мужчины? — и бровь приподнимает.

— Всякое бывает. Можно устроить опрос. Ой, подожди, значит, чтобы тебя облизывать, с тобой нужно получше познакомиться?

— Как минимум! — Ниррай усмехается и руку из моей забирает.

— О’кей. Я Аман, ученый, который стал вампиром и теперь пытается спасти своего брата из лап бывшего друга. И мне уже четыре года как двадцать девять. Так и не понял, продолжать ли считать свой возраст так или начать с перерождения. Я люблю чай и настоящие книги, что шелестят страничками. А еще я до последнего времени почти не выходил из дома, и общение с людьми у меня сводилось к переписке с заказчиком в интернете. Так что, возможно, я делаю это не совсем верно в реальной жизни.

— Почему ты испробовал лекарство на себе? Хотел бессмертия?

— Нужно было понять проблему в формуле, в чем несостыковка, чтобы исправить то, что случилось с Ашем. Я был не в себе и не мог ждать, да и обрекать на такое кого-то  еще считал неуместным. Люди бы нашлись, но была вероятность, что получится то же самое, что и с братом, если не хуже. Я не боюсь смерти, но не хотелось бы, пока не помогу ему.

— Глупо. Мертвым или сумасшедшим ты бы ему не помог. Можно было пригласить для опытов людей больных ДС. Им терять нечего.

— Я очень хреново соображал тогда, мне просто нужно было что-то сделать. А Лук обещал, что все исправит, но не исправил, ведь если бы он это сделал, Аш бы нашел меня. Я очень надеюсь, что он еще жив, об ином и думать страшно.

Я ложусь обратно и, достав из кармана ветровки сигарету, закуриваю, выпуская дым в ночь.

— Знаешь, он совсем другой, не такой, как я. Он всегда меня поддерживал и улыбался, даже когда ему было плохо.

Пока говорю, Ниррай тоже прикуривает.

— Уверен, он бы и тебя развеселить смог. Он такой… Необыкновенный, живой, ему столько всего нужно и хочется…

Дальше курим молча, смотрим, как дым от сигарет переплетается, улетая прочь.

— Когда думаю о тебе, мне одновременно тебя жалко и немного завидно, потому что у тебя цель есть. Но когда-нибудь она либо исполнится, либо рухнет, и рано или поздно ты также потеряешь смысл. Жить вечно… даже представить не могу, что может быть хуже. Все, кого ты знаешь, умрут. Их отрезок жизненного пути начнет казаться ничтожным, как для нас жизнь бабочек, пропадет желание вообще хоть с кем-то знакомиться. Если повезет и у тебя будет кто-то, например такой же бессмертный брат, он станет единственным, кого ты сможешь ценить и держаться как за последнюю соломинку, а если нет… Не понимаю я, как можно так себя проклясть.

— Когда достигаешь одной цели, можно поставить себе следующую. Да и я не совсем бессмертен, в конце концов меня можно убить, видел же, что со мной та шкатулка сделала. А насчет отношений… Знаешь, лучше побыть хоть капельку счастливым, чем нет. А ведь некоторые люди и без всякого бессмертия остаются одиноки всю жизнь, так и не встретив того, с кем было бы тепло, или встречают, но отталкивают и, возможно, они жалеют об этом потом. Кто знает?

— Дело не в поиске цели, а в ощущениях. Человек таким создан — мы радуемся чему-либо больше, когда испытываем это первый раз, отсюда и мысли о том, что «раньше было лучше». И мороженое вкуснее, и друзья интереснее. Испытав почти все, что мог, ты либо погружаешься в вечную скуку, либо срываешься. Это как посмотреть фильм в первый раз, а потом пересмотреть его еще раз десять и удивиться, почему на десятый, когда знаешь его наизусть, ты не испытываешь того же, что и в первый? Так со всем. Попасть в город, в котором ни разу не был — событие. Приехать туда же в пятидесятый — обыденность. Чем дольше живешь, тем больше опыта, тем сложнее тебя удивить.

Мы с ним будто из разных миров. Я его вообще не понимаю.

Затянувшись последний раз, я тушу сигарету о землю и сажусь, заглядывая в его глаза.

— А ты не пробовал включить другой фильм? Приехать в город, в котором был множество раз, но провести время в нем иначе? Ходить по другим улочкам, выбирать другие кафе? Ты пробовал открыться миру снова, чтобы он открылся тебе в ответ?

— Да, — отвечает коротко и, потушив сигарету, встает. И я вскакиваю за ним следом.

— Разреши мне попробовать?

— Что?

— Открыть тебе мир заново.

— Попробуй, — Ниррай пожимает плечами и поворачивается ко мне. — Но сейчас мне явно пора домой.

Я, не споря, подхватываю его на руки, но, прежде чем проводить, уточняю:

— Домой или к машине?

— Домой.

Получив ответ, срываюсь на бег, чтобы через пару минут очутиться в открытой части его пентхауса.

— Спокойной ночи, Ниррай, — говорю, ставя его на пол, и тут же начинает орать сигнализация.

— Спокойной.

Так и ухожу, точнее, убегаю под вой сигналки, уже начиная строить планы по возвращению ему интереса к жизни.

Глава 9. Находка

Ирсан

Прикрывая лицо шарфом, я иду мимо ободранных бараков .  Некоторые из них всего лишь из досок и обтекаемых полотен и выглядят так, будто совсем скоро исчезнут из-за своей бесполезности. Но нет. В так их  тоже живут люди. Если к ним еще применимо это слово. Их лица обветрены, кожа в оспинах и рубцах, рваная одежда будто никогда не видела стирки. Кто-то бредет в никуда, кто-то развалился на земле, прислонившись  к потрескавшемуся зданию, а я маневрирую среди этого хаоса, пытаясь не привлекать внимания.

Путь мой ведет к мусорный свалке, куда скидывают отходы не только из нашего города, но и соседних — по идее, это запрещено, и все должны перерабатывать на мусоросжигательных заводах, но кому какое дело до правил и соблюдения законов? Следить за этим все равно некому.

Вонь тут, конечно, адовая, но я привычен, да и хорошо подготовле н: прежде чем выйти, я на душил  шарф, чтобы местный гнилостный шлейф давал хоть перебивался.

Потихоньку бродяг становится все меньше, и вот я вижу ее: огромную свалку, что, кажется, не имеет конца и края. Все до горизонта завалено мусором. Тут и старые матрасы, и поломанные стулья, и обертки из-под еды, и коробки из-под техники, да и сама техника тоже, вот она, рядышком, давно погибшая и брошенная.