Как во сне (СИ) - Резник Юлия

– А то я тебе твои руки загребущие оторву и затолкаю в гнилую пасть.

Агрессия вспыхнула в воздухе, как искра в бензобаке. Хотя обычно у меня не возникало проблем с контролем, иначе я бы ничего не добился в спорте. Тут же я как будто только и ждал повода сорваться.

– На надо, Эльбрус. Пойдем, – дернула меня за руку Уля.

– Ты же хотела эту хрень? – сощурился я.

– Я лучше возьму медиатор. Он гораздо интереснее, – зачастила, поглядывая с опаской мне за спину.

– О, так ты тот боксер? А я смотрю – лицо знакомое, – переобулся мужик. – Вот так встреча. Какими судьбами здесь? Тоже с дочкой? – кивнул на Ульку.

Я отвернулся, не желая продолжать разговор. Взял Улю за руку, утягивая к другой палатке, но не тут-то было.

– Эй, ты че морду воротишь? Я вообще-то с тобой разговариваю, – взвизгнул мужик, хватая меня за рукав поло. Ткань протестующе затрещала. – Наташ, подтверди, я нормально спросил?

– Пап, пойдем, ты чего до людей докапываешься? – испугалась девочка, подхватывая выпившего отца под локоть. Уходя от попыток дочери его обуздать, мужик дернул рукой, отмахиваясь от нее как от мухи. Только жалость к девочке, для которой поездка на концерт кумира наверняка стала целым событием, удержала меня от того, чтобы съездить этому мудиле по роже в ту же секунду. Вместо этого я вполне миролюбиво заметил:

– Я здесь с коллегой. И мы очень торопимся…

– М-м-м. С коллегой, значит. Торопятся они… – передразнил меня мудак, оскаливаясь в похабной улыбке. – А что так? Не терпится коллегу оприходовать? – загоготал.

– Что ты сказал? – подобрался я.

– Не надо, Эльбрус Таймуразович. Он же ничего не соображает, – взмолилась Уля.

– Кто не соображает? Я?!

– Угомонись! – рявкнул я с неприкрытой угрозой.

– Ты это бабе своей скажи. А лучше займи ее рот, а то что-то он больно разговорчивый.

И вот тут я ему втащил. Один короткий джеб, а мудак посыпался. Даже обидно. Я-то только вошел во вкус. Но не бить же лежачего. Да и как быть, если Улька у меня на руке повисла?

– Не надо, перестань, пожалуйста! Ты ничего не докажешь пьяному… – торопливо зашептала она, умоляюще на меня глядя. Я, соглашаясь, кивнул. Игнорируя кучу пялящегося на нас народа, подтолкнул Улю к прилавку.

– Бери что хотела.

– В другой раз, – пролепетала она.

– Бери, сказал! Заверните ей все… – велел молоденькой продавщице.

– У меня столько денег нет, – зашептала мне Улька в ухо, обдавая горячим срывающимся на нервах дыханием. Я поежился, вытаскивая из кармана карту. Где-то мигнула вспышка. Возможно, узнав меня, нас стали фотографировать. Я отточенным за годы публичности движением нашарил капюшон и, натянув на голову, опустил тот на лицо.

Не знаю, почему я не увидел в происходящем абсолютно никакой угрозы. Должно быть, это как-то связано с тем, что я привык к повышенному интересу к себе. И научился не обращать на него внимания, занимаясь своими делами.

– Все? Можем возвращаться в гостиницу? – спросил, забирая огромный пакет.

– Ага, – пролепетала Уля.

– Ну что ты дергаешься? Все нормально с ним.

– А с тобой?! Неужели нельзя было обойтись без кулаков?

– Можно было. Но он очень настойчиво нарывался. Слушай, Уль, а зачем тебе столько хлама?

– Сувениры друзьям, – шмыгнула носом. – Нас фотографировали!

– И что?

– Я на это не подписывалась – вот что.

– Нашла насчет чего париться, – отмахнулся я, набирая горсть снега, чтобы стереть кровь с костяшек – мы как раз вышли на улицу.

– Скажи спасибо, что нас не загребли в полицию.

– За что?

– За драку в публичном месте! – закатила глаза Уля.

– Да какая же это драка? – отмахнулся я.

– Точно. Никакая. Так, избиение.

Возмущенная Улька являла собой довольно комичное зрелище. Ну просто боевой еж. Ощетинилась вся, фыркает.

– Тебе смешно?

– Да. Очень, – не стал скрывать я, беспечно забрасывая лапу Ульке на плечи. Девочка запыхтела пуще прежнего. Я улыбнулся, запрокидывая лицо к звездному небу, по которому ветер гнал обрывки серых облаков.

– Мы идем в противоположную от отеля сторону.

– Я знаю. А ты не хочешь пройтись? – скосил взгляд на притихшую девочку.

– Да нет, почему? Давай пройдемся, если остались силы.

– Мне сорок, а не девяносто.

Улька улыбнулась. Я увидел, хотя она так на меня и не посмотрела, делая вид, что ее крайне занимает то узор на брусчатке, то архитектура старого города. Несмотря на всю сложность обстоятельств, в которых мы оказались, я и не припомню, когда у меня на душе было так светло. Я шел вперед по незнакомому городу, слушал Улькину болтовню о его достопримечательностях, останавливался, когда ей приспичивало сделать фото, и послушно пробовал сладости, которые Уля покупала в многочисленных уличных палатках, встречающихся у нас на пути.

– Это что?

– Мармеладный червяк.

– Мои трехлетние племянники были бы в восторге.

– Ты тоже будешь. Это очень вкусно, – усмехнулась девчонка, активно работая челюстями.

– Даже не думай. Я не буду это есть.

– Трусишь? – сощурилась Уля, грозно размахивая у меня перед носом мармеладной херней. Что это было, если не вызов? Который я, естественно, не мог не принять. Выхватил сладость из ее рук и, запрокинув голову, сожрал червя целиком. Улька захохотала громче уличного оркестра, что играл в двух шагах от нас. М-да. Местечко для привала мы выбрали сомнительное…

– Не замерзла? Там вон глинтвейн продают.

– Эй! А кто мне клялся не пить? – возмущенно топнула ногой Уля.

– Да мне один стаканчик как слону дробина. Или ты за себя не ручаешься? – провокационно вздернул бровь я. А что? Не все же ей меня провоцировать.

–Я не ручаюсь?! Давай, покупай! – царственно махнула рукой, будто холопа отсылая, ей богу.

Стаканы под глинтвейн полагались щедрые. Поллитровые. В легкий морозец горячий пряный напиток шел за милую душу.

– Вот мы и пришли, – вздохнула Уля, запрокидывая лицо к зданию, где располагалась наша гостиница.

– Хочешь, еще погуляем?

– Да нет. Нужно отдохнуть. И запилить сторис с концерта.

Сторис, блин…

– Иди, я подойду чуть позже.

Улька послушно взлетела вверх по ступеням, оглянувшись, перед тем как пройти во вращающуюся дверь, и пропала из видимости.

Сторис…

Шестнадцать лет между нами. Помимо всего прочего.

Достал телефон. Никаких сообщений из клиники.

«Сладких снов, малыш. Я тебя очень люблю».

Ответа не было. Да я и не ждал. Наверняка Римма давно спала под препаратами. Она и на мой звонок днем не ответила. Пришлось просить медсестру оставить телефон на громкой у ее уха…

Пока я копался, пошел снег. Интересно, а какая погода дома? Что Римма видит у себя за окном? Метель? О чем думает? Что чувствует, кроме боли? Когда она была в себе, мы много разговаривали о том, что нас ждет. Римма как будто готовила меня к тому, что будет. Не понимала дурочка, что к этой раздирающей боли, к этому космическому одиночеству просто невозможно подготовиться.

Когда я поднялся в номер, Улька лежала в постели, накрывшись одеялом до самой шеи.

– Душ твой, я его после себя помыла.

И хоть она в этот момент больше походила на мумию в саркофаге, чем на женщину, я залип. Потому что это была первая женщина в моей постели, с тех пор как я женился на Римме.

– Это было лишним, – хмыкнул, стаскивая куртку. – Мы уже обменялись всеми бактериями, какими только могли.

– Ну… В тот момент мы не ведали, что творим.

– Думаешь, бактериям было до этого дело?

– Я здорова, – буркнула Уля.

– Я тоже. Поэтому вообще не парься.

Отвернувшись к шкафу, я стащил через голову поло и нагнулся, чтобы взять чистые трусы. Уля за спиной вздохнула. Я обернулся без задней мысли. Потом только догадавшись, что как бы девочка ни храбрилась, реагировала она на меня ровно так, как и полагалось реагировать на мужчину. Что я в ее глазах… привлекателен.

Ой, как будто ты не для этого играл мышцами, старых хрен!