В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле
Тогда я лучше спрошу. Они меня не укусят. А кто попытается, — оторву яйца. Чего мне бояться?
Жаль, что здесь уже никого нет, студенты в аудиториях, лестница пуста, если не считать ковра из листьев цвета красного дерева.
Вдруг я слышу знакомый шипящий звук: это стук велосипедных колёс по каменной дорожке. Это гипнотический, мягкий шорох, на вкус он напоминает ириску, «Бейлис с тёмным шоколадом» и поцелуи Маркуса с языком. Я оборачиваюсь и удивляюсь. Передо мной стоит парень без пуловера, галстука и ноутбука с яблоком.
Наверное, он такой же опоздавший студент, как и я. В том двойном смысле, что он опоздал сегодня утром и поступил в университет через много лет после окончания школы. Или он идиот, сбившийся с курса. Парень торопится, роняет велосипед на землю, переступает через него и расчёсывает пальцами волосы. Они влажные и всклокоченные, густые, длиной до плеч. Парень похож на человека, который пил и трахался до рассвета, потом проспал два часа и проснулся в последнюю минуту с лицом зомби и сердцем в горле. Не то чтобы у него было лицо зомби, напротив, он очень привлекателен, но он определённо не переодевался, и его лицо не похоже на идеально-выбритое-чтобы-хорошо-выглядеть-в-первый-день-учебы-в-колледже. У него борода в пару сантиметров. На нём чёрная футболка с надписью ROCK OR BUST и потёртые джинсы с тёмными пятнами. На запястье браслет из кожи и серебра. На мочке одного уха серьга с крошечным черепом. От него за версту пахнет марихуаной. Ему не меньше тридцати. Как они его допустили?
Ну, если сюда приняли меня, то могут принять кого угодно. Разве может быть что-то хуже 25-летней девушки без гроша в кармане, которая в 12 лет подожгла дом с отчимом внутри, а в 19 попала в тюрьму за соучастие в убийстве?
Я смотрю на него так, как не люблю, когда на меня смотрят другие. Не могу оторвать от него взгляд. Он достаёт из кармана жёлтую резинку, завязывает свои каштановые волосы в странный хвост — хаотичный клубок чуть выше затылка. Потом замечает пятна на своих брюках и восклицает задушенное «твою мать».
Затем он замечает и меня, а я продолжаю смотреть на него, не понимая почему. Мгновение он наблюдает за мной, в свою очередь, с каким-то бессмысленным изумлением. Что, чёрт возьми, ему нужно? Что со мной не так? Я инстинктивно подношу руку к волосам и вспоминаю новую себя, с короткой стрижкой и желанием слиться с толпой.
— Какого хера ты смотришь? — спрашиваю я, выставляя вперёд свою агрессивную сторону.
В ответ он улыбается, и моё сердце чуть не делает кувырок. Это приятная улыбка, без сомнения. Улыбка, которая заставляет меня думать о камнях, отполированных морем. Но красивые улыбки меня не обманут. Красивые улыбки приносят яд и бурю.
Я отвечаю ему взглядом, который означает только одно: «сдохни».
Он удивлённо смотрит, хмурится, солнце бьёт ему в глаза. Чёрт, они зелёные. Я никогда раньше не видела таких зелёных глаз. Может, они стали такими из-за того, что он обкурился. Я тоже курила в прошлом, не буду отрицать, но этот меня обошёл. Должно быть, он проглотил целую плантацию травы за одну ночь.
— У тебя лекция по современной поэзии? — спрашивает он.
Мой взгляд по-прежнему говорит: «Это моё дело. И перестань улыбаться, я знаю, что за этими белыми зубами ты прячешь глубокую тьму».
— Я понял, ты немая, — продолжает он шутливым тоном. — В любом случае уже поздно, советую поторопиться. Проф — та ещё заноза в заднице.
— Сам сначала поторопись, — говорю, хотя обещала себе молчать. — Кажется, ты не блещешь пунктуальностью.
— Ты не ошибаешься… Я лучше побегу. Увидимся внутри.
— Вот уж нет, — отвечаю я.
Он ещё раз улыбается и торопливо вбегает в здание. Я прищуриваюсь, пытаясь расшифровать надпись на плече его футболки. Похоже на номер телефона, нацарапанный губной помадой. Для укуренного, который вышел из дома, даже не подключив мозг, у него упругая походка, и парень почти сразу исчезает из моего поля зрения.
К счастью, я довольно легко нахожу аудиторию. Она большая и заполнена, похожа на кусочек амфитеатра. В глубине находится сцена в форме полумесяца со столом, стулом и проекционным экраном.
Профессор ещё не пришёл, многие студенты стоят, и я могу незаметно искать место. Я сажусь посередине, не слишком близко и не слишком далеко назад, с внешней стороны, на случай, если мне понадобится сбежать.
«Сбежать от чего?»
Не знаю, но так я чувствую себя в большей безопасности.
Внезапно студенты занимают свои места, профессор входит через боковой вход. Посмотрим, насколько — между «очень» и «очень-очень» — этот проклятый старик будет свиньёй и мудаком.
Ну, не знаю, свинья ли он и мудак, но старым его точно не назовёшь. Я замираю открыв рот, уставившись на парня, того, кто приехал на велосипеде, в грязных брюках и с перламутровыми зубами.
Он надел блейзер поверх футболки AC/DC, очки в чёрной оправе прямоугольной формы, и я больше не вижу следов серьги в виде черепа, но это, несомненно, он. Те же волосы, бессистемно зачёсанные назад, как копна сена, та же борода, те же зелёные глаза.
Профессор садится на край стола невыносимо плавным жестом, словно находится дома и пьёт пиво в компании друзей, болтая о женщинах и футболе.
Не знаю почему, но он мне не нравится. Вызывает зуд на коже. Я ненавижу эту крутую манеру поведения в стиле профессора Китинга из фильма «Общество мёртвых поэтов», и особенно его стервозную ухмылку, от которой у глаз разбегаются мелкие морщинки.
Но, в конце концов, для меня важно только одно.
Ты можешь обкуриться, профессор, можешь трахнуть всех студенток в первом ряду — ведь по тому, как ты смотришь на них и они смотрят на тебя, ясно, что ты это сделаешь, — можешь не мыться месяц и втыкать всевозможные пирсинги туда, куда не светит солнце. Но не убивай мою поэзию.
Не убивай единственное, что поддерживало во мне жизнь, пока я была в тюрьме, даже если я никому об этом не рассказывала.
Я никогда не рассказывала, никому, даже Маркусу. Если подумать, я вообще почти ничего не рассказывала Маркусу о себе. Я рассказала ему об отчиме, но это было всё равно что описывать сюжет очень плохого фильма, который однажды смотрела в детстве. Считать этот фильм частью себя убило бы меня: это была не я, это была главная героиня забытого фильма категории «B». Это была запутанная история маленькой девочки в красной шапочке, которая оказалась в лесу, без матери, без бабушки и без волка, который спас бы её от лап охотника. Не моя история, просто изображение на фоне из папье-маше, китчевый декор цвета красной сангрии, отвратительный меховой воротник, стеклянный глаз, что смотрит только в одну точку. Что-то, что можно отделить, улучшив сцену и пальто, и всё равно видеть то немногое, что можно увидеть.
Нет, я никогда особо не рассказывала о себе Маркусу. Мой гнев, это да. Желание сломать мир. Жажда войны. Но не потребность в мире. Не в последнюю очередь потому, что я похоронила его под грудой земли.
Я вспомнила об этом, когда попала в тюрьму. Если не можешь никуда пойти, курить, пить и трахаться, что остаётся? Ты вынуждена оставаться с самой собой, и одиночество вызывает мысли, а мысли превращаются в воспоминания. Воспоминания о Франческе в детстве, до проклятого перерыва, когда она читала, писала и мечтала о мирах без крови.
Я снова начала читать.
Я возобновила писать.
Я возобновила мечтать о мирах без крови.
Я заполняла пробелы словами.
Потом в жизни Маркуса появилась Пенни, и снова мир оказался спрятанным внизу, в самом дальнем уголке Земли.
Теперь я хочу вернуть её. Она нужна мне больше, чем воздух. Без воздуха человек умирает, и всё. Но без поэзии мы всё равно живём, к сожалению: живём, как орлы, вынужденные вечно парить низко.
Я хочу летать.
Одна, тайно, в своих мыслях, но я хочу летать.
И если этот дурак думает, что может превратить лекцию мечты в бордель, я прижму его в углу и переломаю ему ноги.
