Запрещенные слова. книга 2 (СИ) - Субботина Айя
Предлагает приподнять?
Я несмело хватаюсь за него как за опору.
Сердце лупит в ребра слишком сильно, когда он берет меня под бедра.
Держит пару секунд.
Выразительно, без намека на смущение или маскировку, вжимает пальцы в ягодицы.
Лосины, которые казались прилично плотными, сейчас как нарочно пропускают не только тепло его пальцев, но даже как будто отпечатки.
И только когда я начинаю выразительно ёрзать, Дубровский забрасывает ногу на байк, усаживается сам и ловко ссаживает меня на пассажирское сиденье.
Слава наклоняется вперед, его руки на руле – сильные, контролирующие, как будто они держат не только байк, но и половину мира заодно.
— Готова? - слышу его приглушенный шлемами голос.
— Готова. - Делаю глубокий вдох.
Байк взрывается низким гулом двигателя.
Я чувствую, как меня накрывает вибрацией, будто она проходит через руль, седло и даже воздух между нами.
Дубровский чуть подается назад, его спина почти касается моей груди.
— Держись, – говорит тихо.
Я, оглашенная ревом двигателя, теряюсь и не сразу понимаю, что он имеет в виду.
— Что?
— Держись, Би, – голос уже ближе, а затем он резко дергает газ.
Байк делает пробный рывок. Меня едва не срывает назад. Я рефлекторно хватаюсь за него – руками, ногами, всем телом. Мотоцикл гудит, удерживая баланс. Я чувствую вибрацию под собой, руки на его торсе, как он напряжен и полностью собран.
— Вот так, – слышу хриплый самодовольный смешок. – Блять, ты царапаешься, когда кончаешь, да?
Я крепче сжимаю его талию, когда мотоцикл плавно трогается с места. Сердце уже не просто колотится – оно грохочет где-то в горле, и я не знаю, от чего больше: от самой езды или от близости того, кто управляет этой двухколесной бешеной громадиной.
Первые несколько минут он ведет спокойно, размеренно. Позволяет мне привыкнуть. Я ощущаю, как напрягаются и расслабляются мышцы его спины, чувствую, как гул двигателя сотрясает мое тело. Держаться становится естественно. Ближе, теснее, крепче.
А потом Слава ускоряется.
Мотоцикл делает резкий рывок вперед, я невольно прижимаюсь к нему сильнее, утыкаюсь в его спину, почти теряюсь в ощущении скорости и плотной уверенной мускулатуры под пальцами. Ветер хлещет по коже там, где не прикрыто одеждой. Мне хочется кричать – то ли от адреналина, то ли от восторга, но вместо этого я просто вцепляюсь в него так, что ногти почти впиваются в кожу сквозь свитер.
Он чувствует это. Чувствует мою реакцию.
И ему она определенно нравится.
Дубровский сбрасывает скорость, давая мне несколько секунд передышки, а затем его рука скользит вниз – вдоль моего бедра. Медленно, уверенно. Словно он делает это не впервые. Длинные пальцы сжимают немного выше колена, и я чувствую тепло его ладони даже сквозь ткань лосин.
Стараюсь не думать, что он держит байк одной рукой, пока второй уверенно лапает меня.
Стараюсь не думать о том, почему испытываю от всего происходящего… такой острый прилив адреналина. Может, просто где-то внутри меня торчит маленькая червоточина, которой нужна щепотка безумия, чтобы как-то по другому ощущать жизнь.
Мотоцикл снова рванет вперед – резко, без предупреждения, и я вскрикиваю, ногтями царапаю его живот через одежду. Не понимаю как, но точно знаю, что он в ответ явно нагло улыбается. Почти слышу его короткий смешок в шлеме.
Рука на бедре не двигается.
Ладонь лениво сжимает, растирает. Скользит чуть выше.
Скорость – бешеная. Мы мчимся по трассе, дорога освещена ночными огнями, воздух густой и терпкий от бензина и холода майской ночи, но мой позвоночник будто простреливает жар. Мотор вибрирует, передавая эту дрожь мне в живот, в бедра, в каждый нерв.
Я снова почти прижимаюсь к нему. Дыхание рвется, учащается.
Между ног тянет… и проклятая вибрация мотора ни черта не помогает, а только делает еще хуже. В том, как в ответ на очередной рывок двигателя, мое тело прилипает к Дубровскому, столько интимности, запрета, что я, на секунду зажмурившись, открываю глаза, чтобы снова искать взглядом темноту дороги впереди, в тщетных попытках отвлечься.
Но ничего не выходит.
Потому что Слава не дает.
Он как будто контролирует ревущий и байк, но и меня. Не дает мне сорваться с крючка.
Его ладонь на мгновение отрывается от моего бедра, но только для того, чтобы скользнуть за спину. По ягодице. Короткий, бесстыдный жест, который он делает так легко, как будто это его естественное право.
Я рефлекторно «жалю» его ногтями по животу - после сегодняшней прогулки на нем точно останутся выразительные полосы.
— Держись крепче, Би, - его голос звучит приглушенно сквозь шум ветра и двигателей.
И, боже, как же горячо в этот момент звучит его проклятая простуженная хрипотца…
Мотоцикл наклоняется, ввинчиваясь в плавный поворот. Я чувствую, как Слава полностью контролирует машину, как уверен в каждом своем движении, и мне не остается ничего другого, кроме как довериться.
Наклониться вместе с ним.
Представить, что я - продолжение его тела.
Разрешить вести, подчиниться.
Я не знаю, в какой момент эта сумасшедшая езда превращается из попытки морально в ней выжить - в почти медитативный транс. Но тело расслабляется, в него, наконец, проникает ощущение полета, и хочется, чтобы дорога была бесконечной, потому что именно здесь из моей головы вылетают все тревоги. И даже слишком сильные, становятся как бы смазанными, не стоящими и половины тех нервов, которые я на них трачу.
Так что, когда Слава сбрасывает скорость и съезжает с трассы, я чувствую что-то вроде легкой грусти по скорости.
Мотоцикл замедляется, и рев двигателя стихает до низкого, бархатистого урчания, которое отдается где-то в груди. Я все еще прижимаюсь к спине Славы, мои пальцы вцепились в его свитер, а сердце колотится так, будто хочет пробить ребра. Ночной город отступает, сменяясь темной лентой дороги, ведущей к морю. Фонари мелькают реже, и скоро впереди остается только черная гладь воды, переливающаяся под светом луны, и редкие огоньки катеров и яхт.
Байк сворачивает на смотровую площадку, где асфальт обрывается у низких перил, а под ними - каменистый, уходящий к морю склон. Слава глушит двигатель, и тишина обрушивается на нас, как волна. Остаются только шум прибоя и мое сбивчивое дыхание. Я медленно разжимаю руки, отстраняюсь, но тепло его тела предательски сильно ощущается отпечатком на коже, невидимым ожогом. Снимаю шлем и пошлемник, чувствуя, как прохладный морской воздух касается разгоряченных щек. Мои пальцы дрожат, пока я пытаюсь пригладить растрепавшийся хвост и глотнуть прохладный воздух, в надежде, что он остудит мои щеки до того, как их увидит Дубровский. Но, кажется, это совершенно бессмысленная утопическая затея - один его запах заставляет меня чувствовать себя слишком взбудораженной.
Слава слезает с байка, поворачивается ко мне и протягивает руку. Серебряный, с дразнящим блеском взгляд, ловит приглушенный свет фонаря. Волосы, влажные от ночной сырости, падают на лоб, и он небрежно откидывает их назад.
— Ну что, Би, цела? - Его голос хриплый, с легкой насмешкой, но в нем есть что-то еще - теплое, почти интимное. Наклоняется чуть ближе, и я улавливаю запах лайма, соли и чего-то еще, его собственного, что заставляет мои нервы звенеть.
— Не уверена, - отвечаю, стараясь звучать так же легко, но голос дрожит. - Это было… слишком.
— Слишком круто или слишком страшно? - Он ухмыляется, но его рука, все еще протянутая ко мне, теплая и уверенная. Я вкладываю ладонь в его пальцы, и он помогает мне слезть с байка. Теперь я снова чувствую себя страшно мелкой рядом с ним. Невольно вспоминаю так подходящую ему по росту Алину…
Ладонь Славы крепкая, но не давящая, и я невольно задерживаю в ней пальцы чуть дольше, чем нужно. Мои ноги подкашиваются, когда хочу сделать шаг назад и выйти из этой интимности между нами, и я чуть не падаю, но Слава ловит меня за талию.
