Твое имя - И Эстер

Мы пошли на набережную. Сонсу-дон с юга был окружен рекой Хан. Я подвела О к большой бетонной плите, которая под наклоном спускалась в воду. Почти каждый вечер я лежу на спине на этой плите, любуясь закатом, и думаю о том, что Мун находится где-то на востоке, западе, севере или юге от меня.

В течение нескольких минут мы с О не могли говорить, потому что наши легкие были перенасыщены кислородом. Это был один из тех редких дней, когда качество воздуха в городе, согласно нашим телефонам, оценивалось как «хорошее», а не «опасное». Тем не менее я отказалась использовать очиститель воздуха в своей квартире. Мне сложно представить, как такая машина могла бы работать, не выделяя невероятное количество токсинов. И меня возмущал этот изощренный способ быть убитой.

– Не лучше было бы выставить тысячи очистителей воздуха на улицу и включить их все сразу? – задумалась я. – Бессмысленно жить в комнате с хорошим воздухом, если эта комната находится в мире с плохим воздухом.

– Вот почему я уважаю таких заядлых курильщиков, как я, – призналась О. – Я превращаю свое собственное тело в комнату с плохим воздухом.

– А у тебя в комнате что, нет очистителя воздуха?

– Есть, – вздохнула она. – Вот что значит быть человеком.

Я направила взгляд О на запад, на башню Намсан, которая стояла на вершине горы в нескольких километрах отсюда. В Сеуле, куда бы я ни посмотрела, я видела вдалеке горы. При условии, что в поле моего зрения не было высоких зданий. Но даже когда я их не видела, я помнила, что они есть. Я сказала О, что каждый раз, когда стою на этой плите поздно ночью, когда реку видно только благодаря искусственному освещению, исходящему от окружающего транспорта и зданий, я пытаюсь набраться смелости и пройти весь путь до башни пешком. Если бы я ее видела, то, конечно, смогла бы дойти до нее. Я бы нашла там незнакомца и легла бы с ним у подножия башни. Какого-нибудь боксера-неудачника. Лежа на мне, он бы колотил кулаками по земле по обе стороны от моего лица, пока не взойдет солнце – мне хотелось этого.

О посмотрела на башню в бинокль. Затем опустила его.

– Что ж, – сказала она. – Похоже, у тебя так и не получилось.

У О была зацепка. Ее начальник в обувной мастерской поведал ей странную историю. По словам его сына, который работал охранником в детском Гранд-парке, в этом обширном заведении было бюро находок для детей, которые потерялись. На следующий день после ухода Муна из группы человек, называющий себя «остатками Муна», сам явился в центр. Женщина-администратор в «Приюте для потерявшихся детей», как называлось это место, понятия не имела, что он имел в виду. Однако, движимая жалостью, она каждый день давала ему небольшую горсть риса и мяса, чтобы удовлетворить его птичий аппетит, и спальный коврик, на котором он каждую ночь принимал форму вопросительного знака. Большинство детей находили к концу дня, и им не нужно было оставаться на ночь, но администратор посчитала слишком жестоким выгонять мужчину на улицу. Кроме того, он был самым воспитанным «ребенком», который когда-либо был в приюте, потому что он ни тосковал со слезами на глазах по своим родителям, ни наслаждался временем вдали от них. Он сидел, не двигаясь, несколько часов подряд.

Вместе с О мы пешком пошли в парк, бесчисленные развлечения которого, включая целый зоопарк, привлекали толпы молодых семей. «Приют для потерявшихся детей» занимал небольшое здание, которое располагалось рядом с одним из входов в парк. Мы вошли в жизнерадостно оформленную комнату и сразу увидели этого человека. Он сидел на стуле на деревянном подиуме и пристально смотрел в окно. Трое детей играли у его ног с плюшевыми кроликами. Он был ненамного выше их, а его руки, тонкие и бледные, создавали впечатление, словно они выросли совсем недавно и сразу. Но у него было лицо взрослого. Мы с ним были примерно одного возраста. Он сидел, глубоко сгорбившись, вцепившись руками в край сиденья.

Я поднялась на подиум и пододвинула табурет, чтобы сесть напротив него. Когда он посмотрел на меня, радужки его глаз тут же расширились. Его звучный голос заставил меня понять, что его худощавое тело – это камертон:

– Я знаю, почему ты здесь. Ты думаешь, что пришла узнать, насколько я безумен, но в глубине души ты хочешь знать, каково это – быть остатками Муна. Ты ревнуешь.

– Возможно, ты прав, – медленно произнесла я. – Но, пожалуйста, помоги мне понять, что ты имеешь ввиду под «остатками». Я лишь однажды слышала, что этим словом называют кусочки пищи, которые застревают в канализации.

– Это просто, – сказал он. – Бог был в процессе создания Муна. Бога неожиданно охватили амбиции. Ему не хотелось ограничивать себя материалом, обычно предназначенным для создания одного человека. Поэтому он потянулся за другой кучей – костями, кожей и органами, которые планировал использовать для создания другого отдельного существа. Он схватил горсть из этой кучи и использовал ее для Муна, а остатки использовал для создания меня.

– Откуда ты знаешь, что все было именно так? – спросила я.

Он отпустил стул, за который держался, и указал на свои ноги. Грубый материал его брюк лежал скомкано и свободно на сиденье, как будто внутри не было бедер. Но я смогла различить два маленьких бугорка коленей, едва касавшихся ткани. Под его стулом лежали красные пластиковые костыли. Мужчина опасно покачнулся, так как ему было трудно удерживать равновесие одной рукой.

– Когда я родился, врачи были в ужасе от желеобразного состояния моих ног, – сказал он. – Годы спустя, когда я наткнулся в научной книге на картинку, на которой была изображена серия эволюционирующих форм жизни, выходящих из воды на сушу, я понял, что я был одним из промежуточных существ. Я долгое время жил без гордости. Но потом я увидел танец Муна, и все стало ясно. Бог привил ему мои лучшие качества для создания удивительной жизни. В любой паре людей гораздо лучше, чтобы один человек был чрезвычайно талантливым, а другой – инвалидом, чем чтобы оба обладали средними способностями. Ничто истинное никогда не бывает справедливым. Я был свидетелем того, как Мун выступал на концерте, принося радость тысячам людей, и я знал, что некоторые из их восторженных криков предназначались мне. Теперь, когда он ушел, я думаю, было бы лучше, если бы Бог использовал всю эту кучу, чтобы создать Муна настолько могущественным, чтобы он стал бессмертным, освободив меня при этом от этого полусуществования.

В комнате раздались радостные крики. Ребенок бежал в распростертые объятия своей матери. Мужчина наблюдал за воссоединением с улыбкой, обнажив свежие десны и кривые нижние зубы. Если он был, как утверждала О, зацепкой, то я не знала, к чему он меня ведет. Должна ли я принять его с распростертыми объятиями? Мне было интересно, что бы мы делали вместе. Неужели мне придется терпеть всеобщие взгляды, полные елейной жалости, когда я буду катать его в инвалидном кресле? Придется ли мне помогать ему пользоваться туалетом?

– Давай куда-нибудь прокатимся, – предложила я. – Я закажу такси.

– Ты не можешь забрать меня отсюда, – отказался он. – Пока Мун не найдется, я должен оставаться здесь.

– Что, если я скажу тебе, что планирую его разыскать?

– Ты действительно собираешься это сделать? – В его тоне звучала не благодарность, а сильная обида. – Разве ты не понимаешь, что он ушел, потому что сам этого захотел? Возможно, именно это беспокоит меня больше всего – что даже он больше не мог выносить этого…

Снова раздались радостные крики. Все больше детей воссоединялись со своими родителями.

Я не знала, что сказать этому человеку. Поэтому я дотронулась до его колена, в надежде, что мое касание выразит утешение, даже симпатию. Но все, что я почувствовала в своей руке, – это адскую силу. Когда его маленькая косточка задрожала под моими пальцами, у меня возникло тактильное воспоминание о том, как я обхватываю ртом хрящ куриного крылышка и раскусываю его. Мужчина вжался спиной в стену, и я встревожилась, увидев страх в его глазах. Возможно, что на самом деле я хотела сломать его и толкнуть, чтобы он растянулся на полу, показав свое бессилие, которое с безумным избытком украсило бы мои и без того роскошные мечты о Муне.