Твое имя - И Эстер

– Покажи мне портрет, – попросила я.

О ничего не ответила. Ее глаза были прикованы к моей груди. Я посмотрела вниз. Фильм крутился над моей грудью, которая была слишком маленькой, чтобы нарушить целостность изображения. Только когда фильм закончился, О обратила на меня внимание:

– Я надеюсь, ты согласна, что кино подходит мне гораздо больше, чем живопись.

О расхаживала по комнате, скрестив руки на груди. Она проигнорировала мои неоднократные просьбы посмотреть картину. Тем временем на окно спальни периодически распылялось черное вещество, как будто кто-то пользовался садовым шлангом.

– О, – сказала я. – Ну же.

– Это больше не мое имя.

– Что, ты теперь снова будешь Осеол?

– Нет.

– Хорошо, тогда кем?

Она остановилась передо мной.

– Я встретила кое-кого, – начала она. – Я изменила свое имя на то, которым будет меня называть только он. Мне понадобилось несколько дней, чтобы выбрать имя. Я хотела взять два слога, которые раньше никогда не соединялись. Мне жаль, если ты пыталась до меня дозвониться. Но мне пришлось отключить свой номер. Мне пришлось отключить все, чтобы я могла сосредоточиться на том, что я чувствую. Как будто я сгораю заживо. Кстати, тебе придется продолжить называть меня О. Я хочу убедиться, что ты понимаешь, что это больше не мое имя, даже если ты продолжаешь его использовать. Мне нужно, чтобы все знали, что они неправы, чтобы ощущение своей правоты было только у него.

О продолжала взволнованно рассказывать свою историю. Оставив меня возле «Полигон Плаза», она впала в странное настроение. Она не чувствовала себя готовой вернуться домой. Поэтому она вышла из метро в Итэвоне и гуляла до поздней ночи, наблюдая, как корейцы бродят по людным улицам за ручку с иностранцами. Именно тогда она увидела его. Он шел впереди нее, полный решимости побыть один. Ее тронуло то, что она стала свидетельницей его одиночества среди стольких беспокойных людей. Его синие брюки обтрепались на концах, а черные оксфорды, судя по всему, были разного размера. Его густые черные волосы торчали во все стороны. Прическа была свежей, и это наводило на мысль, что он сам подстриг их в какой-то переломный момент. О последовала за ним в ночной клуб. Она сидела за столиком в темном пространстве возле танцпола и наблюдала, как он ввязывается в драку. Синие огни хаотично раскачивались над головой. Мужчина время от времени появлялся между головами других людей. Ей было невыносимо видеть, как его лицо резко заслоняют лица, которые для нее ничего не значат. О почувствовала, что совершенно теряет равновесие при виде его красоты. Она заказала столько напитков и еды, что их хватило бы на весь ее столик. Она хотела почувствовать отвращение к их сравнительной посредственности и оставить все нетронутым.

Угрожающе заурядный мужчина остановился, чтобы спросить, где ее можно найти в интернете, но она молчала. Ей нечего было ему сказать, потому что в тот момент каждая часть ее тела была абсолютно невиртуальной.

Вот так и начались их отношения. Сунг был сценаристом исторических драм, но у него были большие амбиции, желание погрузить свой зонд в отравленное миазмами настоящее. О рассказала о моей любви к Муну, и заинтригованный Сунг предложил ей снять совместный короткометражный фильм.

– Мы так много разговариваем, что иногда забываем поесть, – призналась она. – Однажды мы полностью потеряли счет времени и не понимали, был на улице рассвет или сумерки. В тот момент я чувствовала себя восхитительно одинокой с ним, как будто мы были где-то в мире, где больше никого не могло быть. Идеально посередине. Словно мы вместе погрузились в темноту.

Я не знала, что сказать. В комнате становилось все темнее. Когда я слегка сжала зубы, и они начали стучать, по всему зданию пробежала дрожь.

– Рада за тебя, – наконец произнесла я.

– Ну, а я нет, – отрезала О. – Меня все время тошнит. Ибо может ли существовать такая вещь, как счастливая душа? Душа, которая полностью погружена в ритм жизни?

О продолжала говорить, что сожалеет о том, что подтолкнула меня найти Муна. Она была одинока и зла. Она хотела помочь себе через меня. Она подозревала, что я буду упорно продолжать поиски только для того, чтобы доказать свою правоту. Но у нее больше не хватало терпения воспринимать идеи в их чистом виде.

– Я хотела, чтобы ты узнала, каково это, – сказала она. – Я хотела, чтобы тебе было так же плохо, как мне. Но ты направилась туда, где нет ответов. Так что возвращайся в мир, который все это время ждал тебя здесь.

– Я уезжаю из Сеула. – Решение было принято давно, я только сейчас осознала его. – Ты должна поехать со мной.

– Нет, – отказала О. – Я не могу этого сделать. Мысль о том, чтобы сесть с тобой в самолет и лететь по прямой, но знать, что ты на самом деле заставишь меня заблудиться, пугает.

Тонкая черная пленка теперь полностью покрыла окно. В комнате стало так темно, что я с трудом различала выражение лица О. Усталость застилала мне глаза, и я чувствовала, что опасно близка к тому, чтобы заснуть. Голос О был единственным, за что я могла ухватиться, чтобы сориентироваться. Но сейчас она использовала его как нож.

– Жаль, что я не сделана из стекла, – сказала я. – Тогда бы ты могла заглянуть прямо в меня. И не нужно было бы говорить ни слова, чтобы ты поняла, что я чувствую.

– Скорее всего, я бы видела сквозь тебя, – предположила О. – А это значит, что я бы вообще тебя не заметила. Я бы забыла о твоем присутствии и врезалась бы в тебя, как в стеклянную стену. Плоть – это компромисс: она позволяет понять, что перед тобой стоит человек, но ты понятия не имеешь, что он имеет в виду.

Она присела передо мной на корточки и заглянула мне в лицо.

– О, – выдохнула я. – Покажи мне картину.

– Ты уже ее видела, – ответила она. – В фильме.

– Я хочу увидеть ее вживую.

– Ты понятия не имеешь, о чем просишь.

О осторожно отодвинула мои ноги. Затем она полезла под кровать, все глубже и глубже, пока не исчезла там с головой. Она вылезла с картиной, смотря прямо над холстом. Я далеко не сразу поняла, что вижу. Моя левая подколенная ямка была изображена в ярких деталях, в то время как задняя часть моего правого колена оставалась завитком черных мазков.

– Однажды я закончу ее, – пообещала О. – Все, что мне нужно, – это время.

В гостиной мы обнаружили мать О, которая упала в обморок около балкона. Дверь снова была открыта. Черная субстанция была повсюду, отбрасывая обсидиановое мерцание на пол, стены, мебель. Плазменный экран выглядел так же, как и раньше. Как и черное платье матери О. Но химикат покрыл каждый дюйм ее белой кожи. Темный блеск на ее теле был безупречен, за исключением области вокруг рта, где она, казалось, размазала его рукой.

О упала на колени и потрясла мать за плечи. Глаза женщины были закрыты, но она рот широко открыт, словно она с трудом подбирала слова. Зубы у нее были белые, но язык черный.

Пока О баюкала голову матери у себя на коленях, я вышла на балкон. Темные клубы дыма заслоняли мне вид на здание напротив. В воздухе пахло так, словно он горел. Я ждала приближения сирен. Но все, что было слышно, – это крики детей, играющих вдалеке.