Твое имя - И Эстер

– Я не чужая. Ты меня знаешь. Все твои фото, видео, сообщения – они были для меня. Не делай такое лицо, это правда. Ты не мог знать этого в то время, так как не знал, кто я такая, но тебе и не нужно было этого знать. Наша связь была еще до нас. Я потратила всю свою жизнь, тренируя себя испытывать те чувства, которые испытываю к тебе. Мое восприятие было создано, чтобы идеально подходить под особенности твоей личности.

– Я уже слышал все это раньше, – сказал он.

– Это не может быть правдой, – раздраженно ответила я. – Никто не думает так, как я. Посмотри. Пять месяцев назад я была в Германии и смотрела твои видео. Теперь я здесь. Но я чувствую себя дальше от тебя, чем когда-либо. Я скучаю по тебе не потому, что люблю тебя. Я люблю тебя, потому что скучаю по тебе. Раньше я любила пустой экран своего компьютера только за то, что в нем можно было увидеть тебя.

Лицо Муна не выражало ни замешательства, ни понимания.

– Германия, – повторил он.

– Это не имеет значения. Не важно, откуда я. Я отдаю всю себя, чтобы познать тебя. Познать тебя – самая серьезная задача в моей жизни. Я люблю мир, который ненавижу, просто потому, что в нем есть ты. Когда я смотрю, как ты танцуешь, у меня на глаза наворачиваются слезы. Но я никогда не плачу по-настоящему. Это больше похоже на то, что слезы расширяют мои глаза, и я могу видеть по-другому. Кто-то сказал бы «плохо», но я с ними совершенно не согласна. Ты для меня не объект. Ты не игрушка. Все как раз наоборот. Ты слишком реален для меня. Я так часто на тебя смотрела. На самом деле, это пугает, потому что я никогда не забуду, как ты выглядишь. Обычно я ничего не чувствую, когда целую человека, но на следующий день я становлюсь одержима этим поцелуем. Я ощущаю его даже сильнее, чем в тот момент, когда этот поцелуй случился. Я люблю тебя, потому что ты и есть этот парадокс. Ты так близок и так далек одновременно. Я хочу жить так, как ты танцуешь. Ты двигаешься, двигаешься и двигаешься, – и при этом ты никуда не идешь. Я хочу…

От звука собственного голоса меня начинало тошнить. Почему я не была способна говорить серьезно и просто? Или, возможно, я сказала недостаточно. Возможно, этот разговор был спортом на выносливость. Но я пошла дальше:

– Мне нужно больше времени. Мне нужно провести с тобой хотя бы год. Давай сходим куда-нибудь вместе? Где у тебя меньше всего поклонников? Майорка? Проводи со мной больше времени. Ты поймешь, какая я на самом деле. Нам нужно правильное время и место. Так, чтобы мы могли просто быть. Не должно быть никакого давления, чтобы лучше узнать друг друга. Вот как сильно я верю в нашу связь. Все произошло бы органично… Жаль, что мы не познакомились через общих друзей. Жаль, что наши семьи не ходили в одну церковь. Разве ты не видишь, насколько безнадежно мое положение? Это не моя вина. Я могу узнать тебя только таким странным образом. Но ты можешь все изменить. Ты можешь дать мне надежду.

Лицо Муна стало суровым.

– И зачем мне это делать? – спросил он.

– Я знаю, что не сделала ничего, чтобы заслужить твое доверие. Но все равно доверься мне. Рискни. Поднеси спичку к пороховой бочке. Только представь, что могло бы произойти. Разве тебе не любопытно? Хотя бы чуть-чуть?

– Допустим, я соглашусь на все, что вы предлагаете, – начал он. – Тогда что? Я все думал о вас, мисс Осеол. Я спрашивал себя: неужели она до сих пор не поняла, что проделать весь этот путь сюда было ошибкой? Разве она не должна быть со своими друзьями, со своей семьей? Почему она не едет домой? Из всех мест в мире – почему вы захотели оказаться именно здесь? Вы ничего не найдете рядом со мной. Наше будущее никогда не совпадет.

– Но наше настоящее ведь совпало, – возразила я. – Так почему же наше будущее не может этого сделать? Особенно если я вложу всю свою энергию в то, чтобы это произошло. Ты же видишь, что я добралась сюда сама. Представь, что могло бы произойти, если бы ты сыграл свою роль. Скажи «да».

– Послушайте, – мягко сказал он. – Я не знаю, через что вам пришлось пройти. Я не знаю, как вам помочь. Пожалуйста, поймите, я всего лишь человек. Но вот что я могу сделать. Обратитесь ко мне с конкретной просьбой. Я могу подарить вам что-то, что у меня есть, я могу сфотографироваться с вами… Если это то, с чем я могу справиться, я обещаю, что сделаю это. Тогда вы не покинете Убежище с чувством, что все было напрасно.

С таким же успехом я могла бы разговаривать с имеющим добрые намерения родственником. Здесь был Мун, излагавший передо мной неоспоримо рациональные идеи, которые можно сравнить с расставленной по порядку посудой, отполированной и практичной, в то время как предполагалось, что он доведет мое воображение до самых глубоких извращений.

– Станцуй для меня, – попросила я.

– Нет, – отрезал он. – Еще не время.

– Разве ты еще недостаточно отдохнул? – Я была в отчаянии. – Разве ты не скучаешь по этому? Как ты можешь быть так далек от своего искусства?

– Я действительно скучаю по этому, – печально ответил он. – Но некоторые вещи находятся вне моего контроля. Я могу винить только себя. Я постоянно проверял себя на прочность. Всякий раз, когда Сан отбивал такт, хлопая в ладоши, я вставлял между двумя ударами столько танцевальных па, сколько должно было поместиться между четырьмя. Я видел так много невероятных видеороликов о себе. Иногда я проигрывал их с удвоенной скоростью. Если мое изображение могло двигаться так быстро, почему мое тело не могло этого сделать? Сан постоянно сердился, когда я ускорял свои движения. «Однажды твое сердце не выдержит», – говорил он. Именно это и произошло. Врачи вскрыли меня и воткнули крошечную металлическую штуковину в мое сердце. Она похожа на игрушку для кошек.

Мой разум оцепенел от растерянности.

– Ты больше не можешь танцевать, – произнесла я.

– Я этого не говорил, – сказал Мун. – Я все еще чувствую это внутри себя. Глубоко внутри я знаю, как танцевать. Момент перед тем, как сделать шаг, я могу пережить даже сейчас. Но этот момент длится лишь мгновение, и без силы моего тела, удерживающего его, он рассеивается. Однажды я буду достаточно силен, чтобы довести его до конца.

Мне было невыносимо слышать, как он успокаивает сам себя. Дни, когда он был священным в моих глазах, подошли к концу. Не уверена, что я бы приехала в Убежище, если бы знала, что он больше не может танцевать. Оказалось, что у моей любви все-таки были условия.

Ничто так не спускает любовь на землю, как условия, и ничто так не ранит мою гордость, как моя любовь, низведенная на землю. Тот факт, что я могла отобрать у Муна свою любовь, не делал меня сильнее. Он заставлял меня чувствовать себя очень слабой и опустошенной.

– Это иллюзия, – отрешенно сказала я. – Ты больше никогда не будешь танцевать.

Мун беззвучно открыл и закрыл рот, затем встал со стула и прошел в угол комнаты, где снял трубку черного дискового телефона.

– Кому ты звонишь? – спросила я, поднимаясь со своего места.

– Маэхве.

Я пересекла комнату, выхватила телефон у него из рук и прижала его к уху. Пластик приглушал шум окружающего мира. На другом конце провода была тишина, не было даже гудка «занято». Мун вырвал трубку у меня из рук и прижал ее к груди.

– Слишком поздно, – заметила я. – Маэхва не знает правды, в отличие от меня. Я знаю, что ты потерял, и поэтому я знаю, кем ты на самом деле являешься.

– Чего вы от меня хотите?! – закричал он.

На его лице отражалось страдание. Я уже видела это выражение раньше, в самых глубоких муках его танца. Но то, что когда-то было прекрасным, блестящий штрих возвышенности его черт, теперь только печалило меня. Вдруг я так сильно соскучилась по Муну, что, как мне показалось, моя грудь вот-вот разорвется от резкости этого чувства.

– Жаль, что ты не Мун, – сказала я.

Он отвернулся от меня, обнажив шею. Его мышца сильно дернулась, всего один раз. Я представила себе эту пульсацию в виде голубого потока, струящегося вниз к его пенису, который, будучи свободным, подпрыгнул бы на месте, ощутив проникновение. Эта линия, которая мне всегда нравилась, от шеи к пенису – была путем этого потока. Любовь к Муну снова охватила мое тело. Я схватила его за плечи и уткнулась в его шею. Я провела губами по его коже, мой голод рос с каждой попыткой насытить его. Я не знала, что делаю. Я не знала, как далеко можно было зайти. Его кожа была для меня мертвой точкой.