Катрин Панколь - Черепаший вальс
— Значит, это не он…
— Вот так мы и вернулись к версии двух Эрве. После смерти капитана и истории с запиской про РВ мы уже догадывались, что ухватились за нужную ниточку, но чтобы не спугнуть двух главных подозреваемых, допрашивали и подозревали всех… Мы готовили ловушку.
— Значит, мсье Пинарелли был прав, когда говорил мне, что вы пустили дымовую завесу…
— Ни в коем случае нельзя было позволить им хоть что-то заподозрить… Мать мадемуазель Галуа очень помогла нам. Она нашла газеты того года, я имею в виду местные издания, которые рассказывали о странной смерти этой сильной, волевой женщины, Эвелины Ламарш. Никто не мог поверить, что она покончила с собой. Это была сенсация, прогремевшая в Аррасе. К тому же она повесилась! Для женщин нехарактерный способ самоубийства… Она прислала нам фотокопии журналов, и мы нашли среди уголовной хроники крохотную заметку о происшествии, случившемся в тот же вечер, когда была убита Ламарш. Два студента повздорили в гостинице с девушкой за стойкой, сочли, что она «непочтительно с ними разговаривала», та в ответ огрызнулась, и один из них избил ее. Наутро она обратилась в полицию и назвала имена хулиганов, которые были записаны в книге постояльцев гостиницы: Эрве Лефлок-Пиньель и Эрве Ван ден Брок. Имен в заметке не было, нам их сообщили потом в полиции. У них не было никаких дел в этом районе, они оба ехали из Парижа и провели в этом городке только одну ночь. Причем они в конечном счете и не спали в гостинице, ушли сразу после ссоры с администратором, расплатившись за ужин.
— Они вдвоем убили эту женщину из органов опеки? — спросил Филипп.
— Она унижала их в детстве. Они свершили правосудие, как им казалось. И на мой взгляд, это преступление подсказало им идею следующих убийств, поскольку оно осталось безнаказанным. Они блестяще закончили учебу, начали активную жизнь — и хотели, я думаю, смыть оскорбления, нанесенные им в детстве. Они, вероятно, вломились к ней ночью, издевались над ней, а потом повесили… На теле не было никаких следов насилия. Все вроде бы говорило в пользу самоубийства, только вот не было это самоубийством. Мы поговорили с девушкой из гостиницы. Она очень хорошо помнила тот случай. Показали ей фотографии подозреваемых среди других фото, она их сразу узнала. След, что мы взяли, становился все отчетливей, но у нас не было улик. Без улик ничего не докажешь…
— А к тому же как связать между собой все эти преступления? — задумчиво произнес Филипп. — Что общего может быть у жертв?
— Все они их унизили… — сказала Жозефина. — Мадам Бертье поругалась с Лефлок-Пиньелем по поводу успеваемости его сына, я была тому свидетелем на родительском собрании и убежала оттуда со всех ног… Мадемуазель де Бассоньер оскорбляла их на собрании собственников дома. Я там тоже была. В тот вечер я возвращалась с ним домой пешком. Он рассказывал о своем детстве… Но Ирис? Она-то что им сделала?
— Насколько я знаю Ирис, — вздохнул Филипп, — она должна была так рассчитывать на него, так грезить им, что не смогла скрыть разочарования, когда он уехал в отпуск. Она наверняка взорвалась и накричала на него, да еще и обозвала всякими словами. Она была не в лучшем состоянии, разочаровалась в жизни, и этот человек стал ее последней надеждой…
— С этого момента, — продолжал инспектор, — мы начали пристально следить за обоими мужчинами. Мы знали, что они вместе провели неделю отпуска на Бель-Иле, потом Ван ден Брок уехал в свой дом в Сарте, а Лефлок-Пиньель вернулся в Париж. Мы знали, что он общается с вашей сестрой, и поставили человека круглосуточно дежурить у дома. Нам оставалось только ждать, что он решится на новое преступление и мы поймаем его с поличным. Ну, я хотел сказать, прежде чем он совершит его… конечно же. Мы не думали, что он выберет жертвой вашу сестру…
— Но вы использовали ее как приманку! — воскликнул Филипп.
— Мы видели, как уезжала мадам Кортес, но с тех пор ни разу не видели вашу супругу. И решили, что она тоже уехала из Парижа. Мы спросили консьержку, она подтвердила, что ваша жена попросила оставлять у себя почту, потому что уезжает отдыхать. Лейтенант, который наблюдал за домом, сосредоточился на Лефлок-Пиньеле. И если честно, мы не подозревали, что он может выбрать ее следующей жертвой…
— А как же интуиция? — язвительно поинтересовался Филипп.
— Мы заметили, что с ней он становится кротким, как ягненок. Казалось, он обожает ее… Он осыпал ее подарками, они виделись почти каждый день, вместе обедали. Казалось, он по уши влюблен в нее, и она, сожалею, что придется сказать вам об этом, тоже вроде была им увлечена. Они ворковали как голубки, словно им по двадцать лет. Ни одного агрессивного слова или жеста с его стороны. Мы не могли предположить…
— Но она была в доме! Вы должны были увидеть свет в окнах, услышать какой-то шум… — возмутился Филипп.
— Ничего. На ее этаже не было ни света, ни шума. Никаких признаков жизни. Она жила как затворница. Даже не выходила в магазин. Вечером Лефлок-Пиньель сидел дома. Это отмечено во всех докладах офицера, наблюдавшего за домом. Он возвращался, быстро ужинал, уходил в кабинет и больше не выходил. Слушал оперу, говорил по телефону, что-то наговаривал на диктофон. Окна его кабинета, выходящие во двор, были широко открыты. Таким образом создавался акустический эффект, все было слышно. Он ни разу не позвонил Ван ден Броку. Нам казалось, что у него наступил период ремиссии… Даже в тот вечер, когда было совершено преступление, он создал для нас иллюзию, будто он дома. Тот же набор, что и в прежние вечера: опера, телефонный звонок, еще опера… Видимо, он записал все это на магнитофон, включил, забрал вашу жену и увез на ту поляну. Свет сам собой выключался и включался в разных комнатах, и казалось, что он дома. Сейчас продаются выключатели с реле, которые можно запрограммировать так, что они сами срабатывают в разных комнатах в назначенное время. Люди используют их обычно, когда уезжают отдыхать, чтобы сбить с толку грабителей. Он весьма опасный человек. Холодный, собранный, очень умный… В тот вечер, как всегда, прозвучала опера, затем свет по очереди потух в разных комнатах — как и в другие дни. Наш человек сменился в полночь, даже не подозревая, что пташка упорхнула!
— Но как же он мог так холодно и расчетливо убить Ирис? — воскликнула Жозефина.
— В глазах серийного убийцы жертва — ничто. Или, вернее, объект для реализации своих фантазий… Перед тем как убить, он очень часто, если есть такая возможность, издевается над жертвой. Унижает ее, устанавливает над ней жесткий контроль, терроризирует. Он может даже организовать целый ритуал, который называет «любовным ритуалом», жертва думает, что он мучает ее от страстной любви, и становится покорной. Видимо, ваша сестра была эмоционально нестабильна, и этого оказалось достаточно… Она легко включилась в его безумие, и для нее все стало нормальным и возможным. То, что рассказал нам крестьянин, весьма показательно. Она пришла туда по собственной воле, она не была связана, не сопротивлялась, они обменялись обычными для бракосочетания фразами и начали танцевать, и при этом она вовсе не пыталась убежать. Наоборот, улыбалась. Она умерла счастливой. Она больше себе не принадлежала. Вы знаете, зачастую эти очень умные и очень несчастные люди невыносимо страдают и искупают свою страшную боль, принося жестокие страдания своим жертвам…
