Дмитрий Барчук - Майдан для двоих. Семейная сага
— Наши! — с гордостью произнёс брат и потащил меня в гущу.
Он пользовался здесь авторитетом. Солидные мужики здоровались с ним, как с равным. А молодёжь даже подчинялась его приказам.
— Привет, Гаврош! Как дела, Гаврош? Зададим фашистам жару, Гаврош? — слышалось с разных сторон.
Неожиданно из переулка вышел капитан милиции и отозвал Гаврика в сторону. Брат представил меня, сказал, что я из России, тогда блюститель порядка заговорил без утайки:
— Будьте осторожны. Готовится серьёзная заваруха. Это никакие не футбольные фанаты, и даже не активисты «Правого сектора», а переодетые в гражданку военные из батальонов «Штурм» и «Днепр‑1». Они вооружены битами и цепями, у многих топоры и пистолеты. На головах каски, а лица — под масками. Их — тысячи. На Соборной площади яблоку некуда упасть. Будет не мирное шествие, а побоище. Предупреди товарищей, Гаврош.
— Я вас умоляю, товарищ милиционер, не паникуйте. Шо имели, то сказали. Гаврик знает за облаву, — с развязностью одесского хулигана ответил юный карбонарий.
Милиционер скрылся так же внезапно, как и появился. Гаврош стал искать глазами командиров, но все они были возле импровизированной трибуны. Один оратор сменял другого.
— Одесса помнит погромы и власть под пятой румынских оккупантов. Украинский национализм и неонацизм мало чем отличается от румынского фашизма. Поэтому мы будем стоять до конца. Пока нога последнего оккупанта не покинет наш город. И власть в Одессе будет одесская. Мы не согласны ни на каких гауляйтеров из Киева.
— Украинскому государству нельзя игнорировать ментальные различия между Западом и Юго-Востоком страны. Так исторически сложилось, что мы — разные. Мы говорим на разных языках, у нас разные взгляды на наше общее прошлое, но у нас одно государство. Жители Юго-Востока страны имеют право защищать свои традиционные ценности, свой язык, свою историю, своё право быть такими, какие они есть. Но сегодня мы обязаны найти возможность урегулировать ситуацию мирно, без крови. Поэтому я обращаюсь ко всем одесситам — русским, украинцам, представителям других национальностей — с просьбой воздержаться от кровопролития. Сегодня наше общее будущее и целостность государства зависят от благоразумия, мудрости и сдержанности.
В нашей колонне самым резким был плакат «Одесса! Гони Бандеру в шею!», но когда я увидел шествие радикалов, то первое сравнение, пришедшее на ум, было с маршами гитлеровских молодчиков. Единичные лозунги «За единую Украину» и «Слава Украине!» терялись среди черно-красных транспарантов «Смерть врагам», «Москалей на ножи» и портретов Степана Бандеры. А на тротуаре симпатичные дивчины, весело смеясь, разливали из канистр по бутылкам зажигательную смесь — «коктейль Молотова».
На Греческой площади нас атаковали бандеровцы. Ловко орудуя палками и битами, они легко расчленили нашу колонну на две части. Кому-то удалось забежать в супермаркет и забаррикадироваться там, но большинство отступило — на Куликово поле. Милиционер сказал правду: силы оказались не равны. Радикалы, осознав своё превосходство, крушили всё на своём пути. Падающих противников забивали насмерть. Палаточный лагерь «Антимайдана» был раскурочен и подожжён.
— Отступаем в Дом профсоюзов! — успел передать мне команду чумазый от дыма и сажи братишка.
Я ринулся за ним, но сильный удар в затылок поверг меня наземь. Не знаю, сколько времени я пролежал без сознания, но когда очнулся, здание уже всё пылало. Задыхавшиеся от дыма люди выпрыгивали из окон со второго и третьего этажа. На них тут же, как стервятники, налетали бандеровцы, с криками «Умри!» и «Слава Украине!» добивали несчастных топорами и битами. Не щадили никого: ни стариков, ни женщин. Я видел, как один толстяк в каске и бронежилете стрелял из пистолета по окнам в людей. Как другие бравые радикалы бросали в окна бутылки с «коктейлем Молотова», закатывали в двери горящие автомобильные шины, разворачивали пожарные машины, мешали пожарникам тушить пламя. В одном из дымящихся оконных проёмов я увидел искажённое болью лицо брата, но оно быстро исчезло в огне.
Георгиевская ленточка сорвалась с моего пиджака, видимо, когда я упал. Это меня и спасло. А потом капитан, который подходил к нам с Гавриком в начале демонстрации, вывел меня за оцепление и на милицейской машине отвёз на Фонтан.
Уже темнело. Цветущие деревья в сумерках выглядели зловеще, как на кладбище. Мама одиноко сидела на лавочке возле дома и ждала сыновей.
— Вот, Майя Александровна, принимайте сына, — виновато произнёс милиционер, помогая мне вылезти из уазика.
— Спасибо, Паша. А где Гаврик? Уже так поздно, а его всё нет.
Капитан потупил взгляд в землю.
— Он оказался в Доме профсоюзов. Будем надеяться на лучшее.
Но лучшего не случилось. Ни в одну из городских больниц семнадцатилетний подросток не поступал. А в морге ответили, что можно приехать на опознание тела.
Мама вернулась утром. С чёрным лицом, впалыми глазами и вся седая. Я тоже не спал всю ночь. По «скорой» увезли в больницу с сердечным приступом её мать, и я остался в доме один.
Белая, как привидение, она бесшумно подошла ко мне и беззвучным голосом сказала:
— Он задохнулся от угарного газа. Только обрела одного сына, но потеряла другого. Теперь ты у меня остался один, Даня. Не бросай меня.
Да как я мог её бросить в таком состоянии! Мать — в больнице, муж — в плаванье посреди Тихого океана. Такова участь моряков, даже на прощание с самыми близкими людьми просто физически порой попасть не могут. Спасибо маминым родственникам и друзьям, они помогли в трудную минуту, организовали похороны.
В тот день 43 одессита погибли от рук националистов, но в городе говорили о сотнях жертв, что власть прячет в подвалах горы трупов. Гаврика хоронили с другими погибшими. Панихида превратилась в настоящий митинг против киевской хунты. Молчаливая чёрная живая лавина грозно растекалась вслед за гробами по улицам самого весёлого и бесшабашного черноморского города, а вдоль берегов этой траурной скорбной реки с каменными лицами стояли автоматчики из национальной гвардии.
Местные власти даже выделили матери материальную компенсацию в несколько тысяч гривен. В городе был объявлен трёхдневный траур по погибшим.
Я позвонил на работу и попросил продлить отпуск без содержания ещё на неделю в связи с гибелью брата.
Поминки на девятый день организовали дома. Несмотря на горе, а может, и благодаря ему, я быстро освоился в Одессе. На Фонтане все принимали меня как брата Гавроша, и далее торговки на Привозе делали для меня особую скидку. Ведь людская молва распространяется быстро, особенно в Одессе.
