Дмитрий Барчук - Майдан для двоих. Семейная сага
Обзор книги Дмитрий Барчук - Майдан для двоих. Семейная сага
Оттолкнувшись от личной драмы героев, автор пытается понять истоки конфликта двух братских стран.
Дмитрий Барчук
Майдан для двоих. Семейная сага
Посвящается сыновьям
Divide et impera. (Разделяй и властвуй.)
Максима римского сенатаМогущество России может быть подорвано только отделением от неё Украины…
Необходимо не только оторвать, но и противопоставить Украину России. Для этого нужно только найти и взрастить предателей среди элиты и с их помощью изменить самосознание одной части великого народа до такой степени, что он будет ненавидеть всё русское, ненавидеть свой род, не осознавая этого. Всё остальное — дело времени.
Отто фон БисмаркПредаст же брат брата на смерть, отец — сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их.
Евангелие от Матфея, 10Часть 1
От сына
Нет, братцы, так любить, как русская душа, — любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе… Нет, так любить никто не может!
Николай Гоголь. Тарас БульбаГлава 1
Ссоры в любви неизбежны
— Как тебя понимать?
— Понимать меня необязательно.
Обязательно любить и кормить вовремя.
Льюис Кэрролл. Алиса в Стране чудесХоч добрий чоловік, та москаль…
Украинская поговоркаРесторан назывался «Криіивка», что в переводе на русский означало убежище. Как и подобало настоящему подполью, вход в него был тщательно замаскирован. Обыкновенная, ничем не примечательная арка в здании, построенном ещё во времена Австро-Венгрии, в Старом городе. Спуск вниз по крутой лестнице. Массивная деревянная дверь без стука не откроется.
— Паспорт? — спрашивает хриплый голос изнутри.
Моя рука тянется к нагрудному карману за краснокожей книжицей.
— Здесь документы не нужны. Паспорт по-украински означает пароль, — объясняет мне подруга и громко кричит:
— Слава Украине!
Дверь со скрипом отворяется, и небритый мужик в полевой военной форме с немецким автоматом второй мировой войны на груди сурово приветствует:
— Героям — слава!
Из помятой фляжки он наливает нам по стопке медовухи.
— И вы всем так наливаете? — спрашиваю я.
— Всем, — отвечает привратник, но предупреждает, что если эта медовуха попадёт в рот москаля, то сразу рвота, и никакая реанимация не поможет. Я не всё понимаю, но Катя помогает с переводом.
— Не бойся, пей. Ничего с тобой не будет. Это просто прикол такой.
Окинув нас для острастки свирепым взглядом, охранник открывает потайную дверь в книжном шкафу. Мы спускаемся ещё глубже вниз, в настоящее подземелье.
— Ресторан стилизован под штаб украинской повстанческой армии. Это самое популярное место во Львове. Его ежегодно посещает около миллиона туристов со всего бывшего Советского Союза.
Катя проводит меня по узким бревенчатым коридорам псевдопартизанского бункера в сводчатый кирпичный зал. На стенах висит старое оружие, националистические плакаты. В нише выбивает морзянку ламповая радиостанция. За дощатыми столами сидят приличного вида люди, едят, выпивают.
Тоже садимся за пустой стол. Подлетает бойкий хлопчик в полевой форме и, подавая меню, что-то лопочет по-украински.
Я заказываю фирменное блюдо и триста граммов горилки. Естественно, по-русски. И сразу заходит бандеровский патруль.
— Слава Украине! — кричит на весь зал шуцман, услышав в ответ «Героям — слава!», направляется ко мне: — Тут появилась информация, что среди вас есть москалик.
Потрясая у меня под носом маузером, спрашивает:
— Может, ты знаешь, где москаль?
Я понимаю, что это игра, но она мне неприятна. Видел бы это мой прадед! Молчу, как партизан.
— А ну, скажи «пыво»!
— Пиво, — автоматом отвечаю я.
— Ага, ты есть москаль! — радуется шуцман и велит бросить меня в карцер.
Несмотря на Катины протесты, меня отводят в тёмную камеру рядом с туалетом.
Зарешечённое окошко в двери распахивается, и бандеровец даёт мне выбрать:
— Короче, москаль, если споёшь нам украинскую песню — отпустим, а нет — пристрелим.
Кроме «Червону руту» Софии Ротару, я ничего из украинской эстрады не знаю, но и этого хватает. Меня выпускают из карцера.
— На первый раз прощаем. Но если ещё раз попадёшься, пощады не жди.
На столе уже дымятся сковородки с запечённым под сыром мясом, полевая фляжка небрежно валяется рядом. Я разливаю горилку по чаркам и без тоста, не дождавшись Катю, выпиваю. Потом ещё и ещё. Официант приносит вторую фляжку. Когда снова входит патруль, я уже изрядно пьян. Забирают парня из‑за соседнего стола. Он даже радуется экзекуции. Я неуверенно встаю со скамьи и во всеуслышание заявляю:
— А в Бухенвальде-то какая натура простаивает! Там бы не в карцер москалей и жидов, а сразу в крематорий! И название фашисты придумали: «Дорога на небо»!
В зале устанавливается гробовая тишина. Патруль оставляет свою жертву и подходит ко мне.
— Вы пьяны, молодой человек. Пожалуйста, покиньте наше заведение, — на чистом русском и на полном серьёзе предлагает мне воскресший из ада украинский националист.
Но меня уже не остановить. Во мне проснулся мой прадед, воевавший с «оуновцами» семьдесят лет назад.
— А почему на твоей форме нет знаков отличия, служивый? Клиенты не поймут? Но коли начали стёб, то уж идите до конца. Дивизия СС «Галичина»!
Меня хватают под руки, волокут по кротовым норам и вышвыривают на улицу.
— Тебе повезло, что ты наш гость, москаль, — сквозь зубы произносит здоровяк и, оглядевшись по сторонам, со всей силы бьёт меня под дых.
Я падаю на мостовую, из подвала выскакивает испуганная Катя и помогает мне подняться на ноги.
— Ты слишком категоричен. Никакой пропаганды фашизма я здесь не вижу. Обыкновенная историческая реконструкция, — отчитала она меня с утра.
Но я стоял на своём и не собирался каяться:
— Как ты не понимаешь, что вас исподволь приучают к нацизму!
— Пить надо меньше! — фыркнула она и замкнулась.
Мы не разговаривали целый день, всю дорогу от Львова до Киева. Но дома мы помирились, мама Кати была в отъезде.
За две с половиной недели нашего воссоединения это была уже вторая серьёзная размолвка. Будь на месте Кати любая другая девушка, я бы давно с ней расстался. Все её недостатки я видел. Слишком большое значение она придавала деньгам, материальному статусу. А для меня деньги всегда являлись средством, но не целью. Когда они у меня были — я их тратил, когда не было — жил экономно. Копить, откладывать — это не в моём характере. Об её толерантности к украинскому нацизму я вообще не говорю. В этом вопросе мы были крайними антагонистами. Чтобы я спал с поклонницей Степана Бандеры?! Но ведь сплю же, занимаюсь с ней любовью. Стоит ей провести пальчиками по моей руке или прошептать на ухо ласковые слова, я забываю обо всём и ничего больше не вижу, кроме сочных спелых губ и белой нежной шеи…
