Джун Зингер - Съемочная площадка
Да, я была довольна тем, как мы устроились. Но мне казалось, что Гэвин отнюдь не блестящий специалист. Иначе он бы все-таки понял, что лучшее лекарство для меня — изменять Тодду за его же деньги.
Но он не хотел отступать от своего решения.
— Если вы не хотите бывать у меня дома, то могли бы приходить сюда после окончания рабочего дня.
Он имел в виду — после того, как уйдет Розмари. По-моему, она уходила после пяти. Наверное, за пределами этой конторы у нее была какая-то совсем другая жизнь. Возможно, она, как многие одинокие женщины, охотилась за мужчинами и надеялась, что однажды судьба улыбнется ей. В отличие от замужних женщин, которые бездействовали и полагали, что смогут вечно держать при себе мужа.
Потом я спросила себя, нет ли у Гэвина романа с Розмари. Почему бы нет? Они оба одиноки. Он красив, и она довольно хорошенькая. Хотя мне, конечно, все равно, говорила я себе. Я нисколько не ревную. Ревнует тот, кто любит. Кто хочет, чтобы этот человек принадлежал только тебе. А я не была влюблена. Я не могла влюбиться. Любить — значит расходовать свои душевные силы, а я этого не хотела. Все мои душевные силы уходили на другое.
Я сказал Гэвину, что вряд ли сумею приходить после того, как у него закончится прием. Но он настаивал. Он просмотрел свой график.
— Лучше всего по вторникам. Тогда мы могли бы и поужинать вместе.
Я знала, чего он добивался: он хотел, чтобы наши отношения не ограничивались играми на его драгоценной кушетке и переросли в нечто более серьезное. Но вопрос об ужинах отпадал сам собой. Интимный ужин в полумраке ресторанов? А это уже подразумевает тайную связь. Значит, я еще больше запутаюсь. Нет, на это у меня просто не было времени. Я этого не хотела ни умом, ни сердцем.
— По вторникам невозможно. По вторникам в пять часов у меня урок игры на пианино. — Однако, потом я подумала, что разок могла бы попробовать прийти к нему после работы. Но только никакого ужина. — Хорошо, — сказала я. — Если для вас это так важно, один раз я могла бы поменяться часами с Ли: у меня урок в пять, а у нее — в два.
— Ли тоже учится играть на пианино?
— Да. Похоже, она всю жизнь мечтала научиться играть. По вторникам к нам приходит мисс Гэффни и поочередно всем дает уроки: Мэтти — в три, Митчелл — в четыре, мне — в пять, Меган — шесть. Ну а Ли приходится играть в два.
— Замечательно, — растроганно проговорил он.
Во всяком случае теперь он не будет думать, что я какая-нибудь обычная сучка, подумала я.
— Не знаю, насколько это замечательно. Теперь, когда Ли учится играть на пианино, она не перестает жаловаться, что это я заставила ее. Разве я виновата, что у нее болят пальцы из-за артрита?
Он радостно рассмеялся и посмотрел на часы.
— Отлично. Значит, до завтра. Увидимся в пять.
И торопливо повел меня к выходу. Мы уже захватили время, отведенное на следующий прием. Не считая десятиминутного перерыва. А пациенты не должны встречаться друг с другом в дверях. Я выскользнула из кабинета, стараясь не смотреть в глаза другого пациента, который в раздражении расхаживал туда-сюда по приемной. Однако я не могла удержаться от соблазна и не улыбнуться Розмари победной улыбкой: я отвоевала у ее доктора лишние десять минут. В ответ она недовольно мотнула головой, взметнув длинными аккуратно уложенными крашеными волосами. Я могла бы ей сказать: «По словам Клео Мэйсон, укладка нынче не в моде. Сейчас носят стрижку».
Но не стала.
И только сев в машину, я поняла, что раз сегодня понедельник, значит на этой неделе мы с доктором будем встречаться два дня подряд, потому что завтра мне снова ехать к нему. А это усложняло ситуацию. Таких вещей мне надо избегать. Избегать углубления наших отношений.
Я приехала в его контору в пятнадцать минут шестого. Как ни странно, я волновалась. Ведь мы впервые окажемся действительно наедине: в приемной никого, входная дверь на замке.
Он был без пиджака, рукава рубашки закатаны, узел галстука ослаблен. В наши прошлые встречи он был либо полностью одет, либо полностью раздет. А сейчас, в пятнадцать минут шестого, я застала просто отдыхающего человека, расслабленно потягивающего виски после окончания рабочего дня.
— Присоединитесь ко мне? — спросил он. — Это шотландское виски, без льда.
Я кивнула, и он протянул мне пузатую рюмку с золотистым напитком. В воздухе веяло чем-то совсем другим, и он тоже чувствовал это. Появилась интимность, которой не чувствовалось во время дневных приемов. Несмотря на то что тут стоял большой рабочий стол, а вокруг висели полки, уставленные специальной литературой, я легко уловила тонкий запах цветов и услышала раздававшиеся где-то вдалеке звуки скрипки. Слишком интимно. Слишком много тепла. Я совершила ошибку, согласившись прийти сюда после работы. Мне казалось, что я задыхаюсь от запаха цветов, от звуков музыки, от его близости. Я решила уехать. Немедленно. Я поставила стакан и направилась к двери.
Он сначала удивился, а потом обиделся.
— Вы же только приехали.
— Знаю. Но я не могу остаться. По-моему, я забыла что-то на плите…
— Но вы же не готовите, — сказал он с укором. — У вас же Ли готовит.
— Ли сейчас играет на пианино. Извините. Мне действительно пора. В другой раз… в другое время.
Я выскочила из приемной. Сердце отчаянно колотилось. Я чуть не попалась. Я прошла к лифту. Но вскоре замедлила шаг, надеясь в глубине души, что он рванется за мной, обнимет, поцелует в волосы, в губы, в нос, шепнет мне что-нибудь на ухо и вернет меня в свой кабинет. Но ничего этого не случилось, и я нажала на кнопку.
Я ехала в машине, совершенно сбитая с толку. Я дура. Дура, которая не знает, что хочет. Но сейчас наступил решающий момент, когда я должна разобраться, что мне все-таки надо. Так чего же я хотела?
«Он положил меня на кушетку, опустился рядом на колени, принялся целовать… Мне было хорошо… чудесно».
Но я отогнала от себя эти мысли.
Домой меня не тянуло. И я решила заехать к Кэсси. Наверное, она сейчас кормит Дженни ужином. Мне всегда было легко с Кэсси. Она не задавала вопросов, ни о чем не судила строго. Мы обе безропотно сносили наши невзгоды.
Когда я приехала, они только что кончили ужинать и собирали головоломку. Потом Кэсси дала Дженни книжки с картинками и уложила в постель, а мы сели в кабинете, не включая свет. Сумерки вполне соответствовали нашему настроению.
Она налила себе вина, а я отказалась от спиртного. Я подозревала, что в последнее время она слишком много пьет, но не считала себя вправе давать ей советы. Я думала, что она спросит меня, как идут съемки «Белой Лилии». Это было уже просто смешно. Вначале буквально каждый спрашивал, когда же, наконец, начнут работу над фильмом. Теперь же всех интересовало, когда съемки закончатся. Но Кэсси не задала мне этого вопроса. Казалось, она потеряла к съемкам всякий интерес. Теперь ее мать была больна, и Кэсси решила, что и фильм, и Гай уже не имеют для нее никакого значения. Она спросила о другом: чем я занималась эти дни. И я сказала, что ходила к психиатру.
