Уильям Голдмен - Дело в том, что...
– Все это чушь собачья! – Лайла вихрем сорвалась с постели и встала, широко расставив босые ноги и глядя в упор на Эймоса.
Эймос смотрел на ее маленькие груди и думал почему-то о Тане Сноу, исполнявшей вторую роль во «Фрэнси», у нее росли ноги от подмышек.
– Она пролила молоко потому, что ей было всего годик, и так делают все годовалые дети – проливают молоко! Что касается Каддли, она потеряла ее потому, что просто потеряла – и точка!
– Для меня всегда большое удовольствие иметь дело с гением шестнадцатого века.
Она схватила платье и яростно начала напяливать на себя.
– Я тебя хорошо знаю, Эймос. О, я тебя прекрасно знаю. И я знала, что еще пара минут твоего бреда, и во всем окажусь виновата я, поэтому заставила тебя замолчать. Ты готов был повесить на меня все: и пролитое молоко, и детские приступы диареи, и каждую царапину, и синяк, каждую слезу – все это моя вина.
– Да нет же, это общая вина, общая наша вина!
– Я живу с тобой и знаешь, кем себя чувствую? Смотрителем в зоопарке! Да что с тобой случилось, Эймос? – Она рванула дверь в комнату Джессики и исчезла.
Он остался лежать.
Тут же вернулась, схватила сумку:
– Джессика хочет остаться в номере. Я ухожу. Ты остаешься приглядеть за ней, Эймос. Я скоро приду. Обещай мне одну вещь – не забивай голову ребенку.
– Ты очень милая и добрая. Я запомню это.
Он еще немного полежал после ее ухода, потом позвонил в гостиничный сервис и заказал два клубных сандвича, маринованные овощи, майонез, две кока-колы, условившись, что официант принесет заказ к двери спальни. Повесив трубку, одел рубашку и брюки и стал ждать. Когда официант явился, Эймос подписал чек, дал на чай, понадеявшись, что чаевые соответствуют случаю. Оставшись один, поставил поднос на стол и пошел в комнату Джессики. Она лежала на кровати и сосала свой большой палец.
– Знаешь, что бы мне сейчас хотелось? – усаживаясь рядом на постель, спросил он.
– Хммм?
– Что бы мне действительно хотелось больше всего на свете – это большой сандвич, с холодным нарезанным цыпленком, прекрасным свежим беконом, томатом, горчицей, много майонеза сверху и с маринованными овощами. Эй, ведь это твоя любимая еда, такой сандвич?
Джессика кивнула.
– Послушай, знаешь, что я тебе скажу: у меня именно такой и есть для тебя.
Джессика наклонила голову набок.
– Проклятье, – вдруг сказал Эймос.
– Что случилось, папочка?
– В какой из чемоданов мы запихнули бекон, не помнишь?
– Бекон в чемодан? – Она вынула изо рта палец. – У нас нет никакого бекона в чемоданах.
– Подожди-ка, полежи спокойно секундочку, дай человеку подумать, – с важной задумчивостью в голосе изрек Эймос. – То, что нарезанный цыпленок завернут в шотландский плед твоей матери, это я помню точно. Но остальное? Да, тосты в ее косметичке. Послушай, а теперь представь, куда бы ты на месте своей матери положила бекон?
Джессика захихикала.
– Вспомнил! Вспомнил! – закричал Эйсмос. – Она положила бекон в мой чемоданчик для документов. Погоди, я сейчас. – Он направился к двери, у порога обернулся. – Кока-колу мы тоже взяли, есть и лед в моем туалетном наборе, надеюсь, он еще не растаял.
Он быстро вышел, в спальне положил сандвичи на салфетки «клинекс», под мышкой зажал кока-колу и, прихватив два стакана со льдом, стараясь ничего не уронить, с осторожностью направился к дочери.
– Знаешь ли ты, что мы забыли тарелки? – пробормотал он, расставляя принесенное на столе. – Ну только бы добраться до твоей матери, я ей покажу! Давай, иди сюда. – Он постучал по сиденью стула.
Джессика подошла и села, а Эймос, устроившись на уголке стола, принялся с жадностью уничтожать сандвич.
– На самом деле это не ты их приготовил, – сказала Джессика, – ты меня просто дразнишь.
– И это вся благодарность за то, что я привез тебе эти сандвичи из самой Америки?
– Но бекон совсем свежий, и все остальное тоже.
– Если бы ты наконец усвоила привычку внимательно слушать своего отца, то ты бы обратила внимание на то, что я сказал, – что привез бекон в моем чемоданчике для документов. А знаешь, сколько там отделений и карманов? Среди них есть и гарантированный на сто процентов, что сохранит бекон свежим. – Он прикончил половину сандвича и, запив большим глотком колы, принялся за вторую половину. Через мгновение от сандвича ничего не осталось, и он вытер рот «клинексом».
– Ешь, детка.
– Я ем.
– Но ты даже не откусила как следует.
– Очень вкусно, папочка.
– Знаю, что тебе нужно, – небольшая серенада, способствующая выделению желудочного сока.
Он рванулся обратно в спальню и осторожно открыл футляр со своими беззвучными клавишными. Это был потрясающий подарок от Донни Клайна, тот возник вдруг откуда-то из воздуха перед ними в аэропорту три дня назад, держа обеими руками этот футляр-чемодан.
– Это только половина подарка, – объяснил Донни, и когда Эймос спросил, где вторая половина, Донни сказал: – Я плачу за дополнительный вес.
Он так и сделал, что вылилось в сто десять долларов. Лайла не знала, что такое немые клавишные, и он объяснил, что обычно концертные пианисты берут с собой инструмент в турне, чтобы не терять практики. Клавиши как у настоящего пианино, за исключением звука. Эймосу всегда хотелось иметь такой инструмент, но он был слишком дорогой, а играл он очень плохо, чтобы оправдать такие затраты.
Положив инструмент напротив Джессики, он сказал:
– Сыграй «Меланколик Бэби».
Джессика только улыбнулась, кусая от сандвича.
– Вот что: я сыграю, а ты отгадаешь. – И начал играть «Гори, гори, маленькая звездочка».
– Сдаюсь, – сказала Джессика.
– Но ты даже не подумала.
– Хочешь половину моего сандвича? Он вкусный.
– Хотя могла бы сделать попытку.
– Прости.
– Не надо извинений, – закричал Эймос, – ведь здесь твой Большой папочка, и у меня идея года! – Он снял телефонную трубку и, когда оператор ответил, заявил: – Говорит Эймос Маккрекен из 1025-го, с кем поговорить, чтобы сюда доставили фортепьяно?
– Папочка…
– Тихо, детка. – И снова в трубку: – Да, да верно, фортепьяно. Знаете, с клавишами.
– Я не хочу играть на фортепьяно, папочка.
– Это твоя любимая вещь, детка. Мы с тобой славно играли в четыре руки, помнишь?
– Но…
Эймос поднял руку, прервав ее:
– Это управляющий? Говорит Маккрекен из 1025-го номера, вы знаете, внезапно мне ужасно захотелось поиграть на фортепьяно, и мне кажется, вы тот самый человек, который может мне его доставить. Мне все равно, какое, – пианино, спинет, рояль, – подойдет любой вариант.
– Я не буду играть.
– Подождите секунду, – сказал Эймос в трубку и прикрыл мембрану рукой. – Разумеется, ты будешь играть, и прекрати капризы, не надо делать трагедию. Дома ты всегда меня умоляла поиграть с тобой на фортепьяно. Верно? Скажи, я прав? Да или нет? Говори!
