Женевьева Дорманн - Маленькая ручка
Пятьдесят лет спустя треск немецкого автомата, прикончившего Лазели, еще отдается в ушах старого Огюста Шевире. В свои девяносто четыре года он все еще живет на Шозе, в доме своего детства. Хотя он давно уже больше не рыбачит, хотя он уже гораздо медленнее семенит из дома в трактир «Трюм» перекинуться в картишки с шестидесятилетними пацанами — он несколько горд тем, что теперь самый старый на острове, — хотя его память слаба настолько, что он уже не помнит, что делал вчера или даже час назад, хотя он путает имена своих детей и внуков, его давняя память заострилась и стала невероятно точной. Жена в его старой голове совсем живая, так что он иногда теперь даже с ней разговаривает. Лазели владычествует у его постели на фотографии в черной деревянной рамке, рядом с помещенной под стекло медалью Сопротивления, врученной посмертно.
Если кто-нибудь произносит при нем имя Лазели, Огюст, уставившись в пустоту, трясет головой и неизменно отвечает: «Тра-та-та-та-та!.. Красивая, сукина дочь!»
Он часто рассказывает о конце Лазели своему внуку, Сильвэну, единственному, кого он не путает ни с кем из своего потомства, да и единственному, кто тратит время на разговоры с ним. Сильвэна Шевире всегда очаровывала эта незнакомая молодая бабушка, расстрелянная в сорок лет, как героиня романа. Его отец, Жан-Мари, присутствовавший при этой трагедии, обжегшей ему сердце, когда он был ребенком, никогда об этом не говорил. Напротив, Огюст, живущий вне всякой скорби, гораздо более речист. Он даже выказывает некоторую гордость, когда — тра-та-та-та-та! — держа кулаки перед животом, изображая автомат, поливает очередями пустоту.
С кем же еще Огюсту говорить о Лазели? Те, кто знал его жену, умерли. Его дочери вышли замуж и рассеялись по материку, кроме последней, Арлетты, что замужем за рыбаком и живет в островном форте. Но Арлетта была маленькой, когда умерла ее мать, и никогда не говорит об этом, когда приходит к отцу прибраться или приготовить еду.
Единственным из детей, с кем Огюст мог бы поминать расстрелянную, должен был быть Жан-Мари, отец Сильвэна, любимый ребенок Лазели. Но Жан-Мари тоже умер. Он взорвался в тридцать шесть лет на грузовом судне «Либерти», которым командовал там, далеко, в Техас-Сити. Грузом был нитрат аммония, начался пожар, и судно взорвалось, винт улетел на два километра. Итог: пятьсот погибших, среди которых улетучившийся капитан Жан-Мари Шевире. В Гранвиле были похороны без покойника. Сильвэну было тогда пять лет, и у него сохранилось мало воспоминаний о его периодически исчезавшем отце.
Позже, когда он стал проходить в школе Закон Божий, его обеспокоил вопрос о том, как взорвавшийся и развеянный по ветру капитан воскреснет в день Страшного Суда.
Этот вопрос рассмешил деда Огюста.
— Не бойся, малыш, он выкрутится!
Для Огюста моряк, исчезнувший со всеми потрохами, пустая могила были в порядке вещей. Он видел гораздо больше «взятых морем», после которых ничего не оставалось, чем умерших в своей постели. Его собственный отец, Леон, исчез во время крушения «Шаривари». И Огюст резюмировал тремя словами, часто попадавшимися в его речах: «Так сказано в Руководстве!» То есть в «Руководстве моряка», этакой Библии, неизменно дающей ответы на все повседневные вопросы жизни на борту, единственной книге, которую Огюст читал и перечитывал в своей жизни, так что знал ее наизусть. В этом руководстве неоспоримо и подробно объяснялось, как завязывать канаты, отдавать швартовы, ставить такелаж, вооружать судно парусами, чинить поломки, грузить судно, разгружать, избегать заносов при кормовом ветре на бурном море или переходить с волны на волну, не трогая штурвала. Там были все ответы на могущие возникнуть вопросы, от формы одежды, приличествующей рулевому, — «блуза, заправленная в брюки, и тщательно прикрепленный нож…» — до способа топить порох по приказу капитана, когда на борту военного судна пожар. Руководство говорило правду, что было мудро и хорошо. С руководством не спорили, и фраза «так сказано в Руководстве» выражала одновременно роковую неизбежность и покорность. Это так и не иначе, и нечего спорить и попусту голову ломать.
Хотя печальный конец взорвавшегося сына его почти больше не беспокоил, Огюст часто рассказывал о нем Сильвэну, который, как он говорил, был похож на отца. Он был горд блестящим жизненным дебютом своего Жана-Мари, который, несомненно, порадовал бы мать, если бы она могла его видеть. Конечно, Жан-Мари не прошел по конкурсу в Военно-Морское училище, но переключился на торговые суда и очень быстро стал первоклассным капитаном дальнего плавания. Мечта Лазели сбылась: Жан-Мари стал важным господином. В двадцать пять лет он женился на дочери известного парижского врача. «Красивая она женщина, твоя мать, нечего сказать. Да и хитрая!» Неудивительно, что их дети так хорошо устроились. И старый Огюст с гордостью перечислял успехи своего потомства со стороны сына Жан-Мари: «Пьер, старший брат Сильвэна, стал адвокатом; Зели, вторая дочь, вышла замуж за дипломата, Этьен — архитектор… а ты, Сильвэн, в старшинском составе в правительстве, и жена у тебя красавица!»
Ведь Сильвэн, открыв Каролину Перинья, счел необходимым срочно привезти девушку на Шозе. Так можно было объединить все, что отныне он любил больше всего на свете: остров его детства и ту, кого он хотел взять в жены. Он был также горд представить ее деду, как в детстве, возвращаясь с рыбалки, вываливал к его ногам королевскую дораду или здоровенного окуня ради удовольствия услышать похвалу от того, кто был самым ловким рыбаком на острове.
Как и внук, старый Огюст сразу же влюбился в Каролину. В свои восемьдесят с лишком лет старый волокита не ошибся: Сильвэн действительно захватил хороший улов. И худой старик, походивший на Пикассо своим крупным носом и короткими волосами, принялся восторженно приплясывать вокруг Каролины. Он хлопал в ладоши, смеялся, довольный, ребячливый, без устали повторяя: «Ну и красивая девчонка! Красавица, красавица!»
Сильвэн и Каролина поженились следующей весной. Не на Шозе, в маленькой гранитной церкви, где крестились все дети Шевире, что доставило бы радость Сильвэну, а в Аржантане, в угоду желанию родителей Перинья, чьи земли были расположены поблизости. Поди поспорь с таким процветающим тестем, хорошо расположенным к зятю! Сильвэн Шевире, нежданно-негаданно влюбившись, вдруг узнал, что Перинья очень богаты, недавно сколотили состояние, возможно, путем сомнительных предприятий во время и после войны, но состояние это приличное. Перинья желали устроить пир горой и пригласить к себе в замок всю округу, чтобы отпраздновать свадьбу единственной дочери, и Сильвэн скоро понял, что противиться этому бесполезно.
