Наталья Калинина - Кто-то смеется
— Ты уже говорил мне об этом.
— Да. Я очень любил твою мать. Я не хотел, чтоб это случилось.
Он заплакал. Леля видела, как по его щекам текут слезы. Она боялась слез и слегка брезговала ими. Это подействовало на нее отрезвляюще. В следующую секунду она уже стояла ногами на полу. Отец попытался схватить ее за талию, но она повернулась и звонко ударила его по щеке.
— Это гадко! Неужели все это случилось со мной? Уходи!
— Нет. Постой. Я должен излить тебе душу. Иначе я взорвусь и от меня останутся одни ошметки. — Он сел на пол, неуклюже подогнув под себя ноги. — Я больше не притронусь к тебе. Клянусь.
— Ладно, пап. — Она легла и накрылась с головой простыней. — Что ты хотел мне сказать?
— Я дрянь. Ничтожество. Это понимают все до одного. Ты в том числе. Но вы делаете вид, будто все идет как надо. А вот она говорила мне правду. Голую, суровую правду. Я так злился на нее за это. Но если бы Тася была жива, я бы никогда не превратился в личинку навозного червя, которая лежит в вонючей жиже и испытывает каждой клеточкой своего существа самодовольное блаженство.
— Хватит, пап.
Леля беспокойно шевельнулась под простыней.
— Нет. Ты моя любимая дочь. Ты прежде всего ее дочь. Ты наверняка не помнишь, какая у тебя была удивительная мать. Тончайшей, нежнейшей души женщина. Она знала, что такое любовь и как нужно любить. Она любовь ценила превыше всех земных благ. Вот только я тогда не мог ее оценить по заслугам. Мне казалось, каждая женщина несет в себе новую тайну, открытие, откровение. Я думал, овладев женщиной, я узнаю ее тайну. Может, так оно и было, но эти тайны оказывались пошленькими и скучными. А вот тайну Таси я так и не смог разгадать, хоть мы и прожили рука об руку двенадцать лет. Она умерла непонятой и неразгаданной. Боже мой, лучше бы я вообще ее не встречал. Лучше бы я…
Он уронил голову на грудь и зарыдал.
Леля села на кровати, прижав к груди простыню.
— Послушай, пап, теперь уже ничего нельзя изменить. Может, ты лучше расскажешь мне, как умерла мама?
— Ты все знаешь, малыш. Я никогда не делал тайны из того, что твоя мать покончила жизнь самоубийством. Да, Тася вскрыла себе вены.
— Почему она это сделала? Неужели потому, что ты изменил ей с другой женщиной?
— Боже мой, конечно же, это моя вина. Но кто же мог подумать, что Тася окажется такой непримиримой? Я был почти уверен в том, что она догадывается о моих мимолетных связях с женщинами и смотрит на это сквозь пальцы. Ведь я неизменно возвращался к ней.
— Почти? Ты не уверен в том, что мама знала про твои донжуанские похождения?
— Настоящий мужчина подобные вещи не афиширует. Это только мальчишки хвалятся перед своими подружками легкими победами на ниве любви. В ту пору я еще был настоящим мужчиной. Иначе бы Тася не влюбилась в меня.
— Выходит, ей кто-то проболтался. Может, этот человек знал о том, что мама очень ранима?
— Вряд ли, малыш. Она бы обязательно сказала об этом мне. Осыпала бы меня упреками, закатила скандал.
— Я никогда не слышала, чтоб мама скандалила, — возразила Леля.
— Ты права, права. Я бы… четвертовал этого человека или поджарил на медленном огне.
— Послушай, пап, а что, если ей сказала об этом одна из твоих… приятельниц? Та же Мила.
— Но я не знал ее в ту пору. — Отец тяжело вздохнул. — С этой психопаткой мы познакомились через полгода после смерти Таси.
— Мне казалось, она знает тебя давно. Пап, а ты был знаком с ее сестрой?
— Впервые слышу, что у Милки есть сестра. Откуда ты это взяла?
Голос отца звучал очень искренно.
— Ладно, забудем про это. Возможно, я не так поняла. Послушай, я видела, как мама шла по аллее и поднималась в твою…
— Только не это! — Отец простонал и скрипнул зубами. — Нет, нет, изыди! — Он несколько раз перекрестился с поспешностью человека, не привыкшего обращаться к Богу. — Я не хочу этого. Не хочу!
— Я своими глазами…
— Не-ет! — Он подскочил к кровати, схватил Лелю за плечи и сильно встряхнул.
Она видела над собой его налитые кровью глаза и искаженное злостью лицо. Она испугалась.
— Пап, я пошутила. Мне это приснилось. Успокойся! — лепетала она.
Он встал и, тяжело шаркая ногами, отошел к окну.
— Задушу своими руками того, кто скажет, будто я вызывал ее дух. Даже если это окажется моя собственная любимая дочь.
Он перешагнул через подоконник и исчез в саду.
На темной поверхности озера масляно расплывались огоньки гирлянды, протянутой между деревьями. Большой овальный стол, испокон века служивший для банкетов и прочих торжеств, связанных с приемом гостей, поставили на самом обрыве. Гостей было немного: две довольно пожилые пары художников, обитавших летом в здешних окрестностях, и Достигайлов.
Он принял самое деятельное участие в подготовке торжества. Привез накануне повара и двух официантов из своего ресторана, а еще много выпивки и закуски. К восьми вечера, то есть к началу праздника, доставили заказанные им корзины со свежими розами. Кресла, на которых должны были восседать молодожены, украсили белыми гвоздиками.
Леля надела открытое платье из блекло-розового китайского шелка — ей сшила его известная в Москве портниха, она же кутюрье, услугами которой пользовался почти весь столичный бомонд. Платье подчеркивало крутизну ее бедер, талию делало тонкой, до трогательной ломкости. Бледно-розовый орнамент в виде солнца, каким его изображали индейцы племени майя, приковывал внимание к высокой упругой груди девушки.
С утра ей нездоровилось — болела голова и в правом боку под ребрами, слегка подташнивало. Разумеется, она никому об этом не сказала. Она до полудня оставалась в постели, потом выпила холодного чаю. К счастью, ей никто не надоедал — все до единого были заняты приготовлениями к празднику.
В восьмом часу к ней без стука вошел Петя. В темно-сером костюме и белой сорочке с галстуком он выглядел старше своих лет и казался печальным.
— Мы с тобой вторая по значимости пара после молодоженов, — сказал он. — Оказывается, приедет отец Игнатий из храма Пресвятой Богородицы. Это Достигайлов придумал привезти попа. Что ты скривила губы?
— Они ведь уже поженились и вообще давно спят в одной койке.
— Но они не венчались. Говорят, это имеет большое значение для будущего.
— То есть?
— Хотя бы для их будущих детей.
— Думаешь, они у них будут?
— Кто знает? — Он задумчиво смотрел на Лелю.
— Выйди, пожалуйста, — мне нужно одеться. — Она поднялась с кровати.
— Я помогу тебе.
— Вот еще.
— Что в этом особенного? Я уже видел тебя обнаженную, да и не раз. Твое тело кажется мне частью моего.
