Наталья Калинина - Кто-то смеется
— Вот еще.
— Что в этом особенного? Я уже видел тебя обнаженную, да и не раз. Твое тело кажется мне частью моего.
— Зато мое тело — это только мое тело, ясно?
— Я сделаю тебе красивую прическу и макияж. Все поумирают от зависти.
— Пускай себе живут. Ладно уж, доставлю тебе удовольствие.
У Пети были очень ловкие и умелые руки. Леля сидела в кресле перед зеркалом, завернувшись в простыню, и если бы не волнами подкатывающая к горлу тошнота, наверняка бы радовалась тем изменениям, которые происходили с ее внешностью. Глаза стали огромными и выразительными, матово и словно изнутри засветилась кожа на скулах и лбу, губы заблестели нежно-карминовой свежестью. Собранные на затылке в свободный пучок волосы ниспадали на плечи упругими изящными локонами.
— У тебя жар, — сказал Петя, закончив колдовать над ней. — Не бойся — я никому об этом не скажу. У тебя что-то болит?
— Перегрелась на солнце, — сказала Леля, с трудом ворочая тяжелым, сухим языком.
— Выпей анальгина. У тебя есть?
Она отрицательно покачала головой.
— Сейчас возьму у мамы в аптечке.
В его отсутствие Леля прилегла, аккуратно расправив широкую юбку платья. Перед глазами плыло и подрагивало, в виски с шумом ударяла кровь. «Побуду с ними часа два и лягу спать, — решила она. — Ускользну потихоньку, когда все напьются…»
Казалось, это сон: факелы, которые они с Петей держали над головами Ксюши и Бориса, пока отец Игнатий кропил их святой водой, длинный до бесконечности тост Достигайлова, завершив который он застегнул на Ксюшиной шее жемчужное ожерелье, чей-то знакомый громкий шепот: «Это фиктивный брак, вот попомни мои слова», танцы на лужайке, окруженной с трех сторон молодыми березками, потные руки Достигайлова на ее голых плечах…
Потом все завертелось в бешеном ритме, заискрилось разноцветно, под ногами поплыла земля. Она услыхала над собой голос няньки, Шуры-Колобка: «Бедная Елочка, ты вся горишь. Сейчас я принесу льда». «Я брежу, — подумала она. — В бреду я всегда вижу Шуру…» Все погрузилось вдруг в вязкую густую тьму.
— Ей нужно все сказать.
— Нет. Этого делать нельзя. Она не вынесет удара.
— Но она все равно узнает.
— Только не сейчас. Пускай придет в себя, окрепнет духовно.
— Это касается ее будущего.
— Я сам позабочусь о ее будущем.
Шептались двое. Она знала их, но забыла имена. Ей казалось, она одна в пустыне. Наступила ночь. Подул ледяной ветер. Ноги вязнут в песке. А ей нужно куда-то идти…
— У нее плохая кровь. Вы не знаете, она не употребляла наркотики?
— Никогда в жизни. Она даже лекарства пила в крайнем случае.
— Я вызвал профессора Болдырева. Он будет здесь через полчаса. Вероятно, ее придется везти в Москву…
Теперь она шла по ночной пустыне, увязая по щиколотки в холодном колючем песке. Над головой щелкали клювами хищные птицы. Леопард, который взял ее след, слегка отстал — видно, отвлекся на другую добычу. Но она ежесекундно ощущала его резкий запах — ветер дул ей в спину, а в пустыне запахи распространяются на десятки километров. «Скоро рассвет, — думала она. — И станет теплей. Может быть, и леопард от меня отвяжется. Леопарды — ночные животные. Он заснет, а я дойду до оазиса, где живут люди. Я так соскучилась по людям…»
Она видела, как на востоке слегка зазеленело небо. В эту минуту леопард настиг ее. От удара его лапы она упала лицом в песок. Стало нечем дышать.
2
Поезд бежал среди пышно цветущих персиковых плантаций, мимо старых замков среди поросших лесом холмов, куда вели крутые бетонные дорожки. Он тормозил на несколько минут на чистых, почти безлюдных станциях, и тогда в открытые двери врывался нежный аромат весеннего цветения.
В вагоне первого класса было всего несколько человек. Внимание привлекала высокая светловолосая девушка в джинсах и пушистом бирюзовом свитере. Она села в Болонье и уже, очевидно, утомилась созерцать мелькающие за окном красоты пейзажа. Она дремала, откинувшись на спинку сиденья и протянув обутые в изящные кожаные туфельки ноги на противоположное. На одной из станций она приоткрыла глаза и увидела мужчину, стоящего на пороге купе.
— У вас свободно? — спросил он и улыбнулся. — Разрешите составить вам компанию?
Она равнодушно скользнула глазами по его красивому типично итальянскому лицу и отвернулась к окну.
— Мы скоро будем в Риме? — поинтересовалась она, не поворачивая головы.
Мужчина посмотрел на свои часы.
— Через час десять минут.
— А-а.
Она даже не пыталась подавить зевок.
— Вы иностранка? — спросил мужчина с присущим итальянцам любопытством.
— Я родилась на острове Пасхи, — с серьезным видом ответила девушка. — У вас не найдется сигареты с ментолом? Я забыла купить.
— Сейчас схожу в ресторан. — Мужчина встал. — А вы пока полистайте журнал.
Он протянул ей итальянский выпуск «Плейбоя».
Потом они выпили по небольшой бутылочке красного вина и ели сандвичи с грудинкой и сыром — мужчина принес все это из ресторана. Его звали Микеле. Он был владельцем отеля в Падуе и ехал в Неаполь навестить маму. Он рассказал, что женился три месяца назад и его жена уже ждет ребенка.
— Мама никогда не видела жену, — рассказал он девушке, когда поезд подъезжал к Вечному Городу. — К тому же у нее неважно со зрением. Я буду очень рад, если ты погостишь несколько дней в том доме, где я вырос.
Девушка улыбнулась и протянула ему руку. Он поцеловал ее и залюбовался перстнем с бриллиантами и рубинами.
— Но я не настолько богат, чтобы делать такие щедрые подарки, — сказал Микеле, снова целуя девушке руку.
— Мне надоели богатые. Они хотят слишком много за свои вонючие деньги.
— Чего они хотят? — полюбопытствовал Микеле.
— Чтоб их еще и любили.
— Этого хочет даже самый последний бедняк. Разве ты сама никого не любила?
Девушка взяла бутылку и вылила в свой стакан остатки вина.
— Мне ни к чему лишние проблемы. Жить надо легко и не задумываясь.
Они провели пять дней в уютном небольшом домике с видом на залив. Микеле был пылок и ненасытен, как большинство итальянцев. Он целовал ей живот и говорил о том, что уже не сможет без нее жить. Его мать, Паола, полногрудая живая неаполитанка, проводила дни напролет на кухне, желая угодить красивой, с манерами настоящей аристократки невестке. Она хвасталась соседям, что ее сын женился на девушке из знатного семейства.
— Но Элина совсем не гордая и очень любит моего сына, — рассказывала Паола. — Ни в чем ему не перечит и всегда улыбается. Моему дорогому мальчику так повезло.
