Вероника Давыдова - Город любви
Юлий усмехнулся и похлопал его по плечу.
– Правильно сделал. Я всегда знал, что тебе можно доверять. И еще, Колон… – Он посмотрел на небо. – Через два часа разбуди меня и вели подавать завтрак.
– Госпожа будет с тобой?
Юлий только вздохнул и, ничего не ответив, быстро вышел из атрия, направившись к той маленькой спальне, в которой должна была ночевать Адель. Он осторожно отодвинул ковер и тихо вошел, словно боясь кого-то потревожить, прикрыл распахнутое окно и провел рукой по тонкому, слегка смятому покрывалу, которое тут же разгладилось от его прикосновения.
«На этом ложе никогда не спала такая необыкновенная женщина», – подумал он, и в его памяти всплыли слова Колона: «странная госпожа».
«Еще какая странная!» – невесело усмехнулся Юлий, вспоминая недавнюю встречу с Адель, беседу за ужином и разговор в перистиле. Кто эта удивительная чужестранка? Что она делает в Помпеях? Откуда в ней столь несвойственная женщинам Рима решительность, граничащая с дерзостью, это удивительное сочетание напористости и беззащитности? Он был готов сравнить Адель с безбрежным морем – то спокойным и ласковым, то бурлящим и беспощадным, – которое разливается все шире и шире, накрывая своими прозрачными волнами мужские сердца, заставляя оживать даже совсем остывшие, казалось бы, чувства…
Юлий опустил голову и прикрыл глаза рукой. Его поиски смысла жизни, сосредоточенного в воспетой поэтами любви, наткнулись на глухую стену непонимания и болезненного разочарования, и это отбило у него охоту верить Киприйской деве45 и ее земным дочерям. Встреча с Адель заставила Юлия вздрогнуть от метко пущенной стрелы крылатого бога, но он вынул из сердца коварное жало и отгородил его от козней Эроса напускным равнодушием.
Однако рана не переставала кровоточить; случайные прикосновения и манящий взгляд вызывали в его душе мучительный огонь, и стоило Адель отвернуться, как он непроизвольно пожирал глазами ее стройное тело, чувствуя себя голодным Танталом46 перед сочным плодом. Юлий видел, как девушка вошла в кубикул, и решил дождаться, пока она уснет, чтобы в свете луны и ярких звезд рассмотреть и запомнить незнакомые черты ее нежного лица, а после наделить ими героиню будущей поэмы, сюжет которой уже зарождался в его голове.
Он не раздумывал тогда над своими поступками, его действия были безотчетными и диктовались лишь одним неодолимым стремлением – видеть ее, ощущать пьянящий аромат ее кожи, впитать в себя ее образ, чтобы обретенное благодаря Адель вдохновение не исчезло так же внезапно, как возникло. Он шел за ней по таблинию, по перистилю, он стоял, притаившись, за тем деревом, у которого, устало опустившись на траву, она уснула. Он сидел рядом с ней на остывшей земле и гладил ее длинные шелковистые волосы, перебирая крупные завитки и вдыхая их тонкий запах. Он прикоснулся к ее чуть припухшим маленьким губам, боясь своим жарким дыханием потревожить ее сон. Затем Юлий внезапно почувствовал такое сильное желание заключить Адель в объятия, что не удержался и подхватил ее на руки, крепко прижав к себе хрупкое тело. В распахнувшихся красивых глазах, еще подернутых дымкой сна, он прочитал страсть – но не ту возвышенную и светлую любовь, о которой мечтал, а неутоленное желание, стремление соблазнить и получить. Ее шепот обжег ему щеку – и охладил платонический пыл.
В тот миг он испытал противоречивые чувства: с одной стороны, он мог и хотел овладеть красивой женщиной, как овладевал многими другими до нее, а с другой – он был напуган. Юлий осознал это со всей очевидностью, мгновенно вспомнив о скором возвращении жены. Если бы она вдруг застала их вместе…
Он не выносил бурных сцен. Он содрогался при одной мысли о язвительных и жестоких словах, которыми может осыпать его взбалмошная, эгоистичная Арсиноя, о криках и презрительном смехе, которыми наполнится весь дом… Будучи человеком благоразумным и опасливым, Юлий предпочел не рисковать.
Он уже предчувствовал, что появление в его жизни Адель не пройдет бесследно и, возможно, станет толчком к написанию великой поэмы. Его богатое воображение мгновенно нарисовало множество картин, представляя Адель то Антигоной, то Еленой Прекрасной, то спустившейся к Адонису Венерой… В его тоскующей душе вспыхнул огонь – но совсем не тот, которого ожидала Адель, и он не смог, да и не захотел этого скрывать. Он не видел ничего оскорбительного в том, что поступил как верный, добропорядочный муж, и не понимал, отчего такая боль исказила черты его странной гостьи, откуда взялась эта печаль и невыразимая, пронзительная тоска, когда она в последний раз подняла на него взгляд…
Бессильно опустившись на ложе, Юлий впал в тяжелое забытье.
Его разбудил невероятный шум и крики множества голосов, словно при вторичном восстании Титанов47. С трудом превозмогая головную боль, Юлий вышел из кубикула и медленно поплелся в атрий. Навстречу ему выбежал взволнованный Колон.
– Господин, произошло что-то ужасное, в ворота стучат легионеры!
Мозг Юлия работал плохо, и любое происшествие сейчас казалось ему обыденным.
– А что такое? – вяло спросил он.
– Не знаю. Они требуют впустить их.
– В такой час?..
Юлий обвел взглядом атрий, где собрались домашние рабы, их жены и дети. Все они умолкли при его появлении и теперь боязливо поглядывали на ломящиеся от ударов двери.
– Открой, Колон.
Номенклатор поспешно выполнил приказание, и через несколько секунд атрий заполнился людьми: в дом вошли закованные в железо солдаты легиона48.
– Прошу прощения за бесцеремонное вторжение, – низким отрывистым голосом, привыкшим выкрикивать команды, проговорил выступивший вперед центурион. – Сожалею, что вынужден потревожить покой Публия Юлия Сабина, но приказ магистрата обязывает нас обыскать каждый дом в Помпеях и окрестностях.
– Что-нибудь случилось?
– Сегодня на рассвете наш отряд накрыл большую секту христиан, собравшихся в аренарии49 в западной части города. Произошло столкновение, основная часть наших воинов погибла. Христиане были вооружены и дрались отважно. Магистрат послал за помощью к претору50, и он выделил целую когорту для поиска разбежавшихся сектантов: они могли спрятаться где угодно.
– И вы рассчитываете найти их здесь?
– Юлий Сабин, мы выполняем приказ императора: всех христиан надлежит отправить на публичное растерзание львам.
Патриций одобрительно кивнул.
– Организацией этого зрелища будет заниматься мой отец, эдил Кален?
– Да, и эдил Целий тоже.
– Что ж, Помпеи давно не вдыхали полной грудью пьянящий запах крови… Ты можешь обойти дом, – благосклонно сказал Юлий, – но возьми с собой не более пяти солдат. Грохот вашего железа так утомляет!
Центурион сделал знак нескольким наиболее крепким легионерам и быстрым шагом направился исследовать владения патриция, а тот, зевнув, приказал Колону распорядиться насчет завтрака.
Вскоре солдаты вернулись.
– Все в порядке, Публий Юлий Сабин, здесь никого нет.
– Разумеется.
– Да будут благосклонны к тебе великие боги!
– Прощайте.
Рабы закрыли двери и стали расходиться по своим местам; в атрии снова воцарилась привычная тишина.
– Завтрак готов, господин.
Юлий медленно вошел в триклиний и, задумчиво глядя в пустоту, проговорил:
– И как им такое могло прийти в голову – чтобы в моем доме оказались беглые христиане!
И вдруг страшная мысль потрясла сознание Юлия. Адель! На секунду он замер с поднятым в руке кубком и тут же с грохотом поставил его на стол. Стремительно поднявшись, на ходу снимая домашнюю тогу, он почти бежал в свою комнату, успев крикнуть номенклатору, чтобы тот немедленно приготовил колесницу, запряженную лучшими лошадьми.
Быстро облачившись в дорожную одежду, Юлий вышел во двор. Пара превосходных жеребцов арабских кровей, впряженных в узкую легкую колесницу, гарцевала у ворот, ожидая наездника. Откинув полы длинного плаща так, чтобы они не мешали управлять лошадьми, патриций вскочил на колесницу, тряхнул вожжами – и кони, заржав, рванулись вперед, оставив за собой облако пыли.
Проезжая узкой улицей по направлению к Сарнским воротам и сдерживая лошадей, чтобы не привлекать к себе внимание, Юлий тщетно пытался унять огонь, бушевавший в его груди. Вот они, острые ощущения! Вот то необычное, из ряда вон выходящее, чего так не хватало ему в жизни! Странная женщина, затронувшая его душу, оказалась в опасности, и он, Юлий, ринулся ей на помощь, чтобы совершить великодушный и благородный поступок, словно Персей, спасший Андромеду. Теперь он получит возможность на деле доказать насмешливой Арсиное, что способен на подвиг и риск, что умеет быть решительным и смелым – настоящим мужчиной!
