Артуро Перес-Реверте - Танго старой гвардии
— Если предпочитаете итальянских полицейских — бога ради. Вы вправе выбрать, что вам больше подходит. Мы же всего лишь хотим поговорить.
— О чем?
— Прекрасно знаете, о чем.
Макс задумывается секунд на пять, стараясь справиться с захлестывающей паникой. Чувствует, как ослабели колени и колотится пульс. Он рухнул бы на кровать, если бы не боялся, что это истолкуют как капитуляцию или как раскаяние. Как безоговорочное признание вины. Еще мгновение он беззвучно проклинает себя. Ну можно ли было оставаться здесь, словно не предвидя дальнейшего, уподобившись мыши, которая лакомится сыром, когда вот-вот сработает пружина мышеловки? Но он не предполагал, что его вычислят так скоро. Вычислят и установят.
— В любом случае мы можем поговорить и здесь, — решается он.
— Не можем. Есть люди, желающие увидеться с вами в другом месте.
— В каком?
— Здесь рядом. Пять минут на машине.
Длинноволосый говорит, постукивая пальцем по циферблату наручных часов, как бы в доказательство точности и достоверности своих слов. Потом посылает взгляд своему напарнику, который заходит, спокойно прикрывает за собой дверь и начинает методичный осмотр номера.
— Никуда я не поеду, — возражает Макс, изображая непреклонность, которой нет и в помине. — Вы не имеете права.
Длинноволосый невозмутимо, словно обитатель номера на миг перестал его интересовать, предоставляет действовать своему товарищу. А тот неторопливо и сноровисто открывает ящики бюро, заглядывает в шкаф, залезает под покрывало и матрас. Потом произносит на непонятном славянском наречии четыре слова, из которых Макс разбирает только одно — знакомое ему русское «ни-че-го».
— Сейчас это не имеет значения, — длинноволосый возобновляет прерванный разговор. — Есть у нас право или нет… Я ведь вам уже сказал: у вас есть выбор. Беседовать с теми господами, что ждут вас, или с полицией.
— Мне решительно нечего скрывать от полиции.
Незнакомцы после этих слов застывают в безмолвии, холодно глядя на Макса, и эта неподвижность пугает его сильнее молчания. Минуту спустя длинноволосый, в раздумье почесав нос, говорит:
— Полагаю, мы вот как поступим, сеньор Коста. Я возьму вас под руку с одной стороны, мой товарищ — с другой, и мы спустимся в холл, а потом выйдем и сядем в машину, снаружи. Может быть, вам придет в голову сопротивляться, а может быть, и нет. В первом случае произойдет скандал, и администрация отеля вызовет полицию. Вы возьмете на себя свою долю ответственности, а мы — свою. Но если пойдете добром, все будет тихо и без всякого насилия… Что предпочитаете?
Макс пытается выиграть время. Подумать. Поискать выход из положения, прикинуть возможные и невероятные способы бегства.
— Кто вы такие? Кто вас послал?
— Любители шахмат, — явно теряя терпение, отвечает первый. — Мирные люди, желающие обсудить с вами несколько сомнительных партий.
— Да я же ничего в этом не понимаю. Шахматы меня не интересуют.
— В самом деле? А так не скажешь… Ради них вы столько претерпели — и это в ваши-то годы…
С этими словами он снимает со стула висящий на спинке пиджак и нетерпеливым, резким движением протягивает Максу. Судя по всему, запасы его любезности исчерпаны.
Собранный чемодан оставалось только закрыть: башмаки во фланелевых чехлах, белье, аккуратно сложенные сорочки, три костюма. В комплекте с чемоданом — дорожная сумка хорошей кожи. Макс готовился покинуть дом Мечи в Антибе и отправиться на вокзал — был заказан билет на «Голубой экспресс». Три письма графа Чиано были запрятаны под вспоротую и вновь тщательно зашитую подкладку чемодана. Они буквально жгли ему руки, а как распорядиться ими, Макс пока не решил. Нужно было время, чтобы определить, что делать дальше. Осознать масштаб произошедшего на вилле Сюзи Ферриоль и в доме на улице Друат. И просчитать последствия.
Поправив двойной виндзорский узел под воротником безупречно белой рубашки — он был без пиджака, в расстегнутом жилете, — Макс поймал в зеркале спальни свое отражение: блестящие от бриллиантина волосы, расчесанные на высокий, почти прямой пробор, свежевыбритый подбородок, еще пахнущий лосьоном «Флойд». По счастью, следы вчерашней драки с Фито Мостасой были едва заметны: отек на губе спал, как и синяк на скуле. Немного грима — Макс воспользовался пудреницей Мечи — помогло скрыть лиловатую отметину, все еще затенявшую подглазье.
Когда, застегнув жилет на все пуговицы, кроме нижней, он обернулся, Меча стояла в дверях, уже одетая для выхода, с чашкой кофе в руках. Он не слышал, как она вошла, и не знал, давно ли наблюдает за ним.
— В котором часу поезд?
— В половине восьмого.
— Ты все же решил ехать?
— Разумеется.
Меча сделала глоток и задумалась, глядя на чашку.
— Я так и не знаю, что там случилось ночью… Почему ты пришел сюда.
Макс вскинул руки, выставил их ладонями вперед. Мне скрывать нечего, говорил этот жест.
— Я ведь тебе все рассказал.
— Ничего ты не рассказал. Кроме того, что у тебя серьезные неприятности и потому ты не можешь оставаться в «Негреско».
Макс кивнул. Он давно готовился к этому разговору. И знал, что просто так, не задав несколько вопросов, она его не отпустит и что она заслуживает, чтобы ей на них ответили. Воспоминание о ее губах, о ее теле, сплетенном с его, затуманило ему голову, смешало мысли. Меча Инсунса была так хороша, что расставание с ней казалось почти физическим насилием. На мгновение он задумался о том, как далеко во всей этой неопределенности и неразберихе простираются понятия, очерченные словами «любовь» и «желание», о подозрении, о страхе, заставляющем его спешить — торопиться, не имея ни малейшего представления ни о будущем, ни о настоящем. Это угрюмое бегство — неведомо куда, неизвестно чем готовое обернуться — оттесняло все остальное на второй план. Прежде всего надо было спастись, а уж потом поразмыслить, насколько глубоко впечаталась эта женщина в его плоть, в его душу. Речь вполне могла идти и о любви. Макс никогда не любил прежде, а значит, сравнивать было не с чем. Может быть, это невыносимое томление, ощущение жуткой пустоты при одной мысли о неизбежности разлуки, опустошающая печаль, которая сумела вытеснить инстинкт самосохранения, и есть любовь? А может быть, и она меня любит? — подумал он вдруг. По-своему. И может быть, они с ней никогда больше не увидятся?
— Да, это так, — ответил он наконец. — Неприятности, и довольно серьезные. И кончилось дело дракой без правил. И поэтому мне было бы лучше на какое-то время исчезнуть.
Сейчас она глядела на него, не моргая.
