Артуро Перес-Реверте - Корабли на суше не живут
Обзор книги Артуро Перес-Реверте - Корабли на суше не живут
Артуро Перес-Реверте
Корабли на суше не живут
Пако Санчесу Фариньясу
за осуществившиеся моря,
а также Хесусу Бельмару
Arturo Pérez-Reverte
Los barcos se pierden en tierra
Copyright © 2011, Arturo Pérez-Reverte
© Богдановский А., перевод на русский язык, 2015
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
1994
Пако-Мореход
Он не знает, кто такой Джозеф Конрад, и провалиться ему на этом самом месте, если его это хоть немного интересует. Служил в торговом флоте, а еще раньше — горнистом на крейсере «Адмирал Серве́ра», то есть во времена, когда команды подавались сигналами горна, иными словами — когда наш генералиссимус еще ходил в капралах. Не так давно бросил курить, а потому немного огрузнел, но сохраняет прежнюю стать и осанку, хотя ему уже за семьдесят. Выдубленное солнцем и ветром лицо, густые седые кудри, голубые глаза. Еще десять лет назад иностранки, которых он катал по акватории картахенского порта, млели, когда в уютном кольце его рук им дозволялось взяться за штурвал. Очень такой мужчинистый был мужчина.
По утрам можно видеть, как этот честный морской наемник, подкрепившись в какой-нибудь портовой забегаловке, ждет клиентов в своей старой, сто раз крашенной лодке, носящей его собственное имя, оно же имя его отца, — а клиентов нет. Помимо тех турий-гуристок — тьфу ты, наоборот, — которых Мореход, подсаживая на борт, хлопает по заду, он доставляет родственников новобранцев на церемонию принятия присяги, а на суда, бросившие якоря на рейде Эскомбрераса, — экипажи танкеров и американских матросов с разбитыми в припортовых притонах Молинете мордами (перепившие янки травят с подветренного борта), а кроме того, в штормовую погодку возит лоцманов. Он со своей посудиной видел все: и как не на шутку расходится море, когда осерчает Господь, и долгое, красное средиземноморское предвечерье, когда вода — как зеркало, и душу твою осеняет вселенский мир, и самого себя ощущаешь крошечной капелькой в вечном море.
Пако собирается на покой, но сейчас вместе с товарищами по веслу и парусу ведет путаную тяжбу с портовыми властями (а власти на то ведь и власти, чтобы ждать от них пакостей и напастей), намеревающимися перенести причал от внутренней гавани, где испокон века швартовали свои лодки, баркасы и катера и нынешние моряки, и отцы их, и деды, куда-то в другое место. Несколько дней назад я выпивал с ними и хоть, как чаще всего это бывает, не вполне уразумел, у кого больше законных прав, однако сердцем и инстинктом принял сторону Пако и его коллег — людей, у которых руки жесткие и мозолистые, лица покрыты шрамами и морщинами, а глаза обожжены солью, людей искренних, достойных и твердых. Так что на юридические основания я, честно говоря, положил. Напиши что-нибудь, сказали они мне, проникшись доверием. Я дал слово, обменяв его на несколько стаканов, и вот теперь слово это держу, хоть разрази меня гром, если понимаю, что́ должен защищать и отстаивать.
Так или иначе, ему, Пако-Мореходу, я обязан этой страницей. Рядом с ним за почти тридцать лет я набрался чертовой уймы сведений о людях, о море и о жизни. Однажды во время шторма, серого и убийственного шторма из тех, что время от времени налетают откуда ни возьмись на Mare Nostrum — наше с Пако море, — я сидел на маяке Сан-Педро с ним и с несколькими женщинами в черном и смотрел, как прыгают на пятиметровых волнах маленькие беспомощные рыбачьи лодки, пытаясь найти укрытие у волнореза. Мы издали следили, как эти крошечные утлые скорлупки снуют меж громадами валов в хлопьях пены, едва-едва, на пределе своих слабосильных моторов подвигаясь вперед. Одной лодки недосчитались, а когда погибает рыбак, это значит, что с ним вместе сгинули в пучине сын, муж, брат, зять, деверь. И потому женщины в трауре и дети молча вглядывались в даль, пытаясь определить, кого именно не хватает. И сидевший рядом Мореход с окурком в углу рта покосился на них и, стараясь, чтобы вышло не напоказ, почти смущенно стянул с головы шапку. Из уважения к их горю.
Другое мое вспоминание о Пако связано с Кладбищем Безымянных Кораблей. Однажды он отвез меня на своем катерке к тому месту, где старые корабли, совершившие свой последний переход, лишенные имени и флага, разрезают на куски и продают как металлолом. Там, где в разоре и запустении громоздились ржавые листы обшивки, части надстроек, навсегда погасшие трубы и, словно мертвые киты, выброшенные на берег, высились остовы судов, Пако дал мне первую в жизни сигарету и поднес огоньку от латунной зажигалки, пахнувшей сгоревшим фитилем. Потом закурил сам и, сощурясь, с печалью оглядел мертвые корабли.
— Куда лучше потонуть в открытом море, — покачав головой, сказал он чуть погодя. — Дай бог, чтоб нас с тобой, малец, не сдали в утиль.
Чудо-остров
Было это недели три назад, в одно из тех воскресений, когда средиземноморские прибрежные воды заполняются судами, а эфир (9-й канал УКВ) — разноголосым моряцким гомоном и щебетом, по накалу чувств не уступающим какому-нибудь трогательному сериалу: «Говорит яхта "Марипили", прием… только что обогнули мыс Нао… Мариано, как насчет Ибицы… остров Пердигера прошу на связь… зарезервируйте мне столик на четверых… остался без горючего, мэйдей, мэйдей[1]… терплю бедствие… прошу помощи… теща и детишки травят с наветренного борта… судовая аптечка не справляется…»
Так вот, говорю, было одно из таких воскресений — и задувал восточный левантинец, и сколько-то там корабликов искали приют у некоего островка. А на островке том располагалась какая-то база, и полдесятка совершенно ошалевших от скуки матросов рассматривали в бинокли купальщиц с яхт. Нет, ты глянь-ка на ту, в лилово-розовом бикини. А та и вовсе загорает топлесс. Эх, что за гадская жизнь… Сидишь тут, родину защищаешь и потому вдуть можешь только Клаудии Шиффер — и то не раньше, чем ефрейтор ее обслужит и вернет журнальчик «Интервью»… Опротивела мне эта Клаудия Шиффер, а служить еще восемь месяцев. Занавес.
Но к делу. А дело в том, что вот одно из таких воскресений, и вот один из таких островков, и вот одно из таких суденышек, маленькая яхта, имея на борту толстую даму, ее благоверного и трех-четырех детишек, подобралась слишком близко к берегу. Все семейство нежится на палубе, и тут происходит нежданное явление серой моторной лодки типа «зодиак», а на ней двое: один в морской форме, а второй в рубашке-поло и в бермудах. Чин его определить, стало быть, невозможно, но если судить по седине и по тому, с какими властными ухватками он лично отдает приказы экипажу яхточки, — где-то от капитана первого ранга и выше. Самое малое. Уверенность мою подкрепляет и то обстоятельство, что у самого берега стоит на якоре другая и явно принадлежащая ему яхта, а пассажиры ее вольготно раскинулись на пляже. А право греть пузо на песочке и полоскаться в воде, которые принадлежат военно-морским силам Испании, даруется лишь тем, у кого на обшлагах много золота.
