Номи Бергер - Бездна обещаний
Кирстен приняла объяснения Эндрю, и он с облегчением нежно поцеловал ее в губы, но как только Битон попытался снова обнять Кирстен, та увернулась и стала мелкими шажками приближаться к яхте. Сначала Эндрю с удивлением наблюдал за Кирстен, потом двинулся вслед за ней.
— Ну и куда же ты направляешься? — потребовал он объяснений.
— Никуда.
— Как это никуда? Я же вижу, что ты движешься в определенном направлении.
Кирстен указала на раскрытый эскизник, оставленный Эндрю на стуле, на борту яхты:
— Кажется, я могла бы одним глазком взглянуть на твою последнюю работу?
— Почему же «одним глазком»», буду счастлив показать тебе, что у меня получается.
Кирстен одной ногой ступила на палубу «Марианны», другая еще оставалась на пристани, когда Эндрю, обняв Кирстен за талию, приподнял ее и вернул на причал.
— Э-э-э, нет, так не пойдет! Никто не имеет права ступить на палубу судна без приглашения капитана.
Кирстен одарила его полной озорства, сияющей улыбкой:
— Ну так пригласите меня официально, капитан.
Хотя Эндрю и улыбнулся в ответ Кирстен, в его зеленых глазах заметалось беспокойство.
— Я приглашу, Кирстен, знаешь, я приглашу… но не сейчас.
Битон покачал головой.
— О Эндрю!
Кирстен со вздохом обвила руками шею Битона. Приподнявшись на цыпочки, она принялась тереться своими губами о его горячие губы, пока не услышала приглушенный стон.
— Эндрю, Эндрю, — шептала Кирстен, пытаясь своими ласками склонить Эндрю отказаться от своего принципа. Почувствовав, как твердеет и восстает его плоть, Кирстен также ощутила жгущую страсть, наполнившую все ее существо. Кирстен принялась расстегивать рубашку Битона. — Эндрю! — Голос ее был хрипловато-требовательным. — Возьми меня, Эндрю, пожалуйста, возьми меня!
Голод страсти бешено бился во всем теле Битона, требуя удовлетворения плоти, но Эндрю отступил на шаг назад. Один голос в нем требовал подхватить Кирстен на руки, внести на борт «Марианны» и заняться с ней любовью на кровати, которую он никогда ни с кем не делил. Другой же голос категорически протестовал против этого. Яхта была последним убежищем Битона, последним буфером между ним и остальным миром. Стоит раз переступить этот барьер, и Эндрю окажется полностью во власти Кирстен и во власти всех вновь родившихся в связи с ней чувств, упорно не желавших умирать.
— Кирстен, не здесь. — Горячими и влажными губами Эндрю поцеловал Кирстен в шею.
— Да, Эндрю, здесь.
Поцелуем Эндрю заставил ее замолчать.
— Нет.
Языком он обезмолвил ее протест, а его руки сломали последние попытки сопротивления Кирстен.
В конце концов Эндрю отвел Кирстен домой и занялся с ней любовью там: сначала прямо на не расстеленном еще ковре, в гостиной, потом в душе, под пульсирующим каскадом тепловатой воды, и еще раз в постели, приведенной их безумными шалостями в совершенный беспорядок.
Несмотря на все предпринимаемые ими предосторожности, стена, разделявшая Кирстен и Эндрю, с каждым месяцем, проведенным ими вместе, становилась все тоньше. И хотя Эндрю продолжал время от времени совершать свои одиночные плавания, Кирстен наконец научилась верить его обещаниям вернуться. Она даже приветствовала его отлучки, дававшие возможность целиком заняться поисками путей, которыми она могла бы совладать со своими непокорными руками. Когда Эндрю покидал на время город, Кирстен все чаще обращалась к мыслям о нем и все реже — к воспоминаниям о Майкле. Теперь бывали моменты, когда она с грустным удивлением обнаруживала, что с трудом может вспомнить, как точно выглядит Майкл.
Кирстен и Эндрю воспринимали себя как пару и потому и оставались оба в Тавире, и все же они несколько отличались от обычной пары. Они считали себя совершенно независимыми людьми, намерившимися спастись за счет друг друга. И еще они всегда были очень добросердечны с окружающими, но любому встретившемуся с ними, несмотря на самое искреннее радушие, становилось ясно, что Кирстен и Эндрю абсолютно не нуждаются в чьей-либо компании. И потому жители города деликатно оставили их в покое.
В конце мая Кирстен стало казаться, что Эндрю что-то от нее скрывает. Они оба давно научились распознавать настроения друг друга, и, как только Кирстен замечала, что Эндрю начинал замыкаться в себе, она, уважая его право на личную жизнь, никогда не вмешивалась в дела Битона. Но на этот раз Кирстен решила отступить от своего принципа: слишком уж долго Эндрю пребывал в состоянии замкнутости. И вероятно, он нуждался в помощи, чтобы разрешить свои сомнения. Наконец Кирстен решилась нарушить давнее обещание не вмешиваться в дела друг друга и в один из дней пригласила Эндрю на ужин.
Кирстен приготовила любимое блюдо Эндрю, «паста примавера», которому научила ее мать. Поужинав и выпив два кувшина «Сангрии», они занялись любовью. Умиротворенные наслаждением друг от друга, они тихо лежали на кушетке в гостиной, когда Кирстен потянулась к Эндрю и прошептала, едва касаясь губами его уха:
— Признавайтесь, Эндрю Битон, что вы от меня скрываете?
Эндрю вздрогнул так, словно от шепота Кирстен по его телу пробежала раскаленная ртуть.
— Скажи же мне, Эндрю. — Рука Кирстен медленно поглаживала грудь Битона. Он вновь вздрогнул. Рука возлюбленной, совершая кругообразные движения, медленно спустилась на его живот, потом скользнула за спину и принялась поглаживать ягодицы. — Скажи, а то…
— Что «а то»? — хрипло спросил Эндрю.
— А то я перестану.
Битон положил свою руку на руку Кирстен, призывая не прекращать приятные ласки.
— Не надо. Я расскажу тебе все, что захочешь.
— Тогда признавайся.
Эндрю облизнул губы:
— На прошлой неделе агент «Кастильо Галери» из Лиссабона приезжал ко мне и спрашивал, не хочу ли я выставлять свои акварели в их галерее в июле.
— И? — нетерпеливо спросила Кирстен.
— И — ничего.
— Ничего? — Кирстен внезапно прервала свои ласки. — Ты хочешь сказать, что отказался?
— Я сказал ему, что подумаю.
— Эндрю, да о чем же тут думать? Прекрасное предложение и прекрасная возможность для тебя. Как ты мог сказать такое агенту?
— Очень просто, все, что я сказал…
— Он «подумает»! Да это ужасно. — Кирстен не ожидала, что в ближайшее время Битон вернется в большое искусство. — Я отказываюсь что-либо понимать. Тебя приглашают выставиться в самой престижной галерее Лиссабона, а ты ведешь себя так, словно это тебя нисколько не волнует.
Эндрю приподнялся на кушетке.
— Волнует, поверь мне, Кирстен, волнует, но я думаю, что пока не готов выставляться. Ты же знаешь, что такое выставка. Выставка — это прежде всего уйма работы, затем — необходимость появления на публике, многочасовые стояния в зале и постоянная болтовня с незнакомыми людьми, которые, возможно, по-английски и двух слов сказать не могут. — Кирстен сделала круглые глаза. — Все это то же самое, что я так счастливо когда-то оставил в Нью-Йорке. Прости, Кирстен, но для меня все это попахивает вонючей цивилизацией.
