Пожалуйста, не уходи (ЛП) - Сальвадор Э.

60Джозефина

— Ты сохранила их, — Дэниел перебирает коробку, доверху наполненную всеми без исключения стикерами, которые он мне дарил, вместе с открытками.

Поначалу меня немного смущали его намерения, но так и не смогла выбросить ту самую первую записку с его номером телефона, как и все остальные после.

Сначала я думала, что это просто бумажки с надписями, но со временем они стали чем-то большим. Это были не просто слова, не дежурные фразы и не попытка меня успокоить. Они превратились в маленькие напоминания каждый день о том, что Дэниел был – и сейчас – счастлив иметь меня рядом. Хотя, назвать их маленькими огромное преуменьшение, поскольку эти слова спасли мне жизнь.

— Иногда я думала их выбросить, но рука так и не поднималась, — признаюсь я, чувствуя, как ком подступает к горлу, не поднимая взгляда. — Было трудно поверить, что ты действительно обо мне заботишься и что говоришь искренне. Ты ведь тогда почти не знал меня, а я думала...

— Эй, — Дэниел поворачивается и берет мое лицо в ладони, заставляя посмотреть на него. На губах играет теплая улыбка, а в глазах отражается тихое сияние любви. — Не нужно оправдываться. Я понимаю. Ты не знала меня, а я был слишком настойчив.

— Да, но твоя настойчивость... — я выдыхаю, и дыхание сбивается, — спасла меня.

После разговора в аквариуме мы вернулись ко мне домой. Несмотря на то, что решили снова быть вместе, признались, как сильно любим друг друга, впереди еще многое следовало обсудить.

Сейчас мы в той комнате, что когда-то принадлежала ему, разглядываем вещи, которые Виенна для меня сохранила. Все то, что подарил Дэниел, но на что я не могла смотреть в его отсутствие.

Он опускает руки с моего лица и приобнимает за плечи, прижимая к себе.

В голове вспыхивают воспоминания о той ночи. Меня все еще пугает мысль о том, что я почти поставила тогда точку, и все же становится светло от осознания, что он был рядом.

— Хочешь поговорить о той ночи? — осторожно спрашивает он.

— Не знаю, с чего начать, — тихо говорю я.

— Не обязательно говорить именно сейчас, но если захочешь, я рядом.

— Нет, я хочу поговорить сейчас, — отвечаю я чуть увереннее.

Я отстраняюсь и тяну его за собой, вынуждая сесть рядом на кровать. Он переплетает пальцы с моими, а другой рукой, кончиком указательного пальца, выводит узоры на кисти. Я расправляю плечи, закрываю глаза, и та ночь возвращается, будто снова ее проживаю. Я кладу голову ему на плечо и тревожно выдыхаю.

Дэниел молча прижимает меня к себе.

— Не торопись. Я никуда не уйду.

Я киваю, глядя на наши сцепленные руки, и волна воспоминаний накрывает с головой.

— После смерти мамы я пыталась жить нормально или хотя бы найти новую норму. Казалось, ну что тут сложного? — я замолкаю, зная, как ужасно это звучит, но все равно продолжаю: — Ты, наверное, подумаешь, что я ужасный человек, но я считала, мы не были близки, жили под одной крышей, но почти не пересекались, разве что из-за плавания, и даже тогда по-настоящему не знали друг друга. Так почему я должна была горевать, что ее не стало? Она умерла, и что с того? Не то чтобы она когда-то действительно обо мне заботилась, будь то физически или эмоционально.

— Я не думаю, что ты ужасный человек, — тихо говорит он, целуя меня в макушку.

Я улыбаюсь, потому что конечно, он так скажет. Дэниел всегда каким-то образом находит во мне то хорошее, что сама с трудом различаю.

— А я чувствовала себя отвратительным человеком, потому что днями напролет думала именно так. Думала, что есть, то есть, она мертва, и ее отсутствие ничем не отличается от того, когда была жива. Но когда мне сказали взять отпуск в связи с утратой... — в груди тяжелеет, и я прикусываю нижнюю губу, чтобы та не дрожала. — Тогда я впервые по-настоящему ощутила ее отсутствие, не в тот день, когда узнала о смерти, а именно потом. И все то, что раньше казалось незначительным, вдруг навалилось разом. Оно казалось незначительным, потому что я отмахивалась от мыслей, гнала от себя воспоминания, пока не достигла конечной точки. Например, когда узнала о составленном на мое имя завещании. Она оставила все мне, и я не понимала, зачем, если ни разу не сказала, что любит меня или гордится, — колено начинает нервно подрагивать. — Все это свалилось как снег на голову. Я не знала, как справляться с чувствами, как хотя бы начать разбираться, что к ней чувствую. Это было невыносимо. А потом я начала тонуть, задыхаться от осознания, что смысл моей жизни просто выполнять то, чего она хотела.

— Я пыталась двигаться дальше, держалась за то, что тогда было: учебу, плавание, Брайсона. Но потом вдруг подумала: «что дальше»? Эти два слова крутились в голове. Я не могла их заглушить, как ни старалась. А люди вокруг только все усложняли. Никто не понимал меня. Ни один. Они видели во мне маму и все, чего та добилась. Видели ее во мне. От этого было так одиноко.

— А потом он мне изменил, но даже тогда, несмотря на боль, мне было все равно. После стало плевать на учебу, на плавание, на все. Я пыталась выбраться из этого равнодушия, из пустоты, но те два слова звучали все громче. А потом настал канун Рождества, годовщина ее смерти. День, когда все стихло, слова «что дальше», и вместе с ними шум. Ощущалось странно, но так мирно, потому что впервые... в голове стало тихо. Абсолютная тишина, и тогда я просто... поняла, что с меня хватит пытаться что-то осмыслить, будь то слова, чувства к маме или одиночество.

Дэниел мягко приподнимает меня, и я усаживаюсь верхом на его бедра. Прячу лицо в изгибе шеи, а он обнимает крепко, надежно, так, будто может уберечь от всего.

— Тишина была прекрасной, — выдыхаю я. — Самым прекрасным, что когда-либо испытывала, и я не хотела, чтобы она заканчивалась. Так что не думала. Просто шла и шла, пока не оказалась на скале, готовая умереть. Я была готова встретить вечную тишину, но потом появился ты, оттащил меня и умолял не уходить. Боже, я была так зла за это...

— Я знаю, — тихо говорит он, проводя ладонью по моей спине. — Но я бы сделал то же самое снова.

Я улыбаюсь, уткнувшись носом в его шею.

— Не придется. Обещаю. До той ночь я и не думала о самоубийстве, но после уже не смогла бы снова на это решиться. Мне было страшно, потому что твои слова «пожалуйста, не уходи» все время крутились в голове. Сначала они бесили, поскольку я думала, что стала жалким проектом из сострадания. Что просто не все равно по привычке, по долгу, и я сама себя в этом убеждала. Ярвис говорит, что это был саботаж, поскольку где-то в глубине души я знала, ты действительно неравнодушен, но не позволяла себе поверить, что кому-то правда есть до меня дело. Да и не хотела, чтобы кто-то обо мне заботился. Потому что кто вообще настолько глуп, чтобы хотеть меня? Я того не стоила, но ты заставил поверить в обратное.

— Потому что ты стоишь того, — говорит он, немного отстраняясь и поднимая мой подбородок пальцем.— Стоишь, Джозефина.

— Сейчас я это понимаю, но тогда, в тот момент, нет. Я потом, той ночью, когда ты напился и сказал все это... — я не хочу, чтобы он чувствовал вину, не хочу, чтобы корил себя, но Дэниел смотрит на меня внимательно, кивает, словно говоря: я должен это услышать. — Тогда я начала верить, что, может, действительно недостойна. Потому что думала, что ты делаешь себя несчастным ради моего счастья. А мысль о том, что ты несчастен из-за меня, заставляла себя ненавидеть.

Он тяжело выдыхает, во взгляде сквозит сожаление.

— Мне жаль. Ненавижу, что заставил тебя это чувствовать. Хотел бы вернуться вспять.

— Все в порядке.

— На самом деле нет, особенно если учесть то, что я собираюсь сказать.

Я киваю, давая понять, что готова слушать.

— Прозвучит ужасно, но иначе не скажешь. Ярвис говорит, я использовал тебя как эмоциональный костыль. После того разговора я понял, что, открывшись тебе, чувствовал себя в большей безопасности, чем когда-либо. И потому искал опору. С тобой я был свободен от осуждения, и в тот вечер подумал, что, раз ты тоже через многое прошла, смогу рассказать все, что в себе держу. Я вывернул душу не потому, что хотел причинить тебе боль, а потому что не знал, как иначе. Не хотел использовать тебя; не планировал этого говорить ни тогда, ни когда-либо еще, если быть совсем уж честным. Не хотел использовать тебя в качестве костыля, но рядом с тобой не мог притворяться, потому что ты, сама того не осознавая, видела меня настоящего, и мне было хорошо, за что себя и ненавидел. Я не хотел, чтобы кто-то еще страдал из-за меня, но, несмотря на это, под удар попала ты. Прости, Джози. Я правда сожалею.