Энрико Франческини - Любовница президента, или Дама с Красной площади
Она рассказывает мне о своей жизни. Живет на окраине Москвы в однокомнатной квартире: комната в пятнадцать метров, кухня и санузел. На работу ездит на метро: час двадцать, чтобы добраться до Лубянки, и столько же, чтобы вечером вернуться домой. Единственная льгота: бесплатный проезд по железной дороге раз в год. Она использует его, чтобы в мае месяце ездить в Крым, когда там не так много народа и гостиница стоит дешевле.
— Вы ездите на море с женихом?
Она краснеет.
— Нет, с мамой. Это единственное время в году, когда мы можем спокойно побыть вместе.
Ваша мать довольна, что вы работаете в КГБ?
— Она этим гордится. Маме пришлось принести много жертв, чтобы устроить меня в Комитет. Она работает совсем в другой структуре.
В то время, как Катя говорит, за ее спиной по стене ползет большой таракан. Не прерывая ее, я поднимаюсь из-за стола, беру толстый журнал и убиваю его сильным ударом.
— Этому я научился в итальянских секретных органах.
Катя смеется.
Когда она вошла в редакцию, то, к моему удивлению, сделала легкий книксен. Когда я у нее спросил, есть ли у нее жених, она вновь залилась краской и ответила, что еще выбирает его из числа многочисленных претендентов. Она производит впечатление славной девушки, отнюдь не шпионки. Мы выходим на улицу, на Красную площадь, это неподалеку от Лубянки, с нами идет фотограф: мне нужно несколько снимков, чтобы иллюстрировать интервью, которое мы опубликуем на нашем цветном вкладыше. Фотографируем со вспышкой: в четыре часа уже темно, я дрожу от холода, а она, по-видимому, нисколько не мерзнет в своей коротенькой кроликовой шубке.
Мы провели вместе всю вторую половину дня.
— Теперь нам пора попрощаться, — произносит Катя и вновь делает маленький книксен.
Я спрашиваю, не нужно ли ее подвезти. Она отвечает, что живет далеко, потом добавляет:
— Это было бы в самом деле весьма любезно с вашей стороны, — и в третий раз чуть приседает.
Какая воспитанная девочка! Мама действительно хорошо ее воспитала. Если только ее этому — делать книксен и краснеть — не научили в КГБ, чтобы лучше обманывать свои жертвы. Может быть, ради этого она и одержала победу на конкурсе?
В машине я спрашиваю, как совмещается ее преданность КГБ с преданностью делу перестройки: ведь секретная служба — цитадель реакционеров, препятствие на пути демократических реформ. Она отвечает, что КГБ совсем не такой, каким его представляют на Западе. Это уже более не единообразная структура, в которой все, от главы до посыльного, мыслят одинаково. Также и внутри КГБ существуют прогрессисты и консерваторы, коммунисты и «демократы», свои группки, течения, политическая борьба. Она себя ощущает коммунисткой, но болеет за перестроечные реформы, верит в Бога и осуждает тех, кто применяет насилие, чтобы навязать другим собственные идеи.
— Все это вы так же свободно могли бы высказать и на Лубянке?
— Если я была бы вынуждена отказаться от своих принципов, я бы оттуда ушла.
Задаю вопрос, оставляют ли ей ее принципы хоть немножко свободного времени.
— Сейчас я вам это докажу, — отвечает она и предлагает остановить машину у кафе.
В зале темно, накурено, по стоящему на стойке телевизору показывают концерт какого-то русского рок-певца. Выпиваем по чашке чая. Съедаем по пирожному. Катя как-то странно глядит на меня. Я на нее. Мне начинают лезть в голову мысли насчет любовного приключения с агентом КГБ. Затем я представил, как расскажу об этом друзьям в Италии и они офонареют.
— Вам пришлось преодолеть целый ряд ступенек, прежде чем познакомиться с женщиной, которая дала объявление в газете. Я предпоследняя из вереницы женщин, проверяющих вас. Однако вы не пожалеете о том, что пришлось проявить терпение. Она тебе объяснит, чем это было вызвано. — Внезапно тон ее меняется. Она обращается ко мне на «ты», как капитан к солдату. Это уже больше не наивная и кокетливая куколка. Тон ее решителен и категоричен. — Но ты должен обещать сохранить в тайне эту историю. Должен обещать, что выслушаешь все и никому ничего не расскажешь. Или сделаешь это в том случае, если она сама от тебя этого потребует. Ты согласен на это? — Ожидая, что я отвечу, она вертит в руке чайную ложечку.
— Обещаю, даже больше того — клянусь, — поспешно говорю я, чтобы скрыть свое разочарование в связи с несостоявшимся галантным приключением.
— Я в этом не сомневалась. Но, как я тебе уже говорила, я умею стрелять, разбиваю кирпич ударом руки, могу даже приготовить отравленное пирожное…
Застывшим от ужаса взглядом смотрю на тарелочку с недоеденным мною безе.
— …в общем, советую не нарушать данной тобой клятвы.
У меня промелькнула мысль, что дело начинает принимать серьезный оборот, но Катя продолжает:
— Поверь, что человек, который хочет с тобой встретиться, стоит того, чтобы стерпеть в тысячу раз большей предосторожностей, чем те, которым подвергают тебя.
У меня пересохло в горле. Я хотел бы взять еще чашку чая, но у стойки, конечно, образовалась длинная очередь.
Катя делает паузу. Дает мне время подумать. Потом продолжает:
— Если я тебя испугала, позабудь обо всем. Если же согласен идти до конца, вот билет в первый ряд на утреннее представление в старом цирке. Вдень в петличку пиджака красный цветок. И жди. Ты получишь сообщение. Это будет последняя ступенька. Все ясно?
Потребовалось еще полчаса, чтобы добраться до Катиного дома — белого панельного куба среди множества других кубов, напоминающих кубики в Детском «строительном конструкторе», в который я любил играть в детстве. Останавливаемся у ее подъезда.
— Однако мне хотелось бы вновь с тобой увидеться… — говорю я.
— Это уж как захочет судьба.
Она озирается вокруг, но нет ни души.
— Ты уверен, что найдешь дорогу к центру? — спрашивает Катя.
— Никаких проблем.
— Ну, тогда я пошла, — она жмет мне руку, задерживая в своей чуть дольше обычного. Я смотрю ей в глаза, пытаюсь вновь взять ее руку, но она отрицательно качает головой и исчезает.
Однако дороги в центр я не нахожу. Блуждаю по окраине, где нет ни указателей, ни светофоров, ни фонарей. Восемь часов вечера, и на улице уже нет ни одной машины. В какую сторону я бы ни ехал, везде передо мной одно и то же: двадцатиэтажные высотные дома, все одинаковые, дорожная развязка, маленькая площадь, путепровод, еще одна развязка и опять куча унылых домов-кубиков. Неожиданно из-под моста на дороге появляется группка прохожих, мужчин и женщин. Они идут по обочине, в затылок друг другу, дисциплинированно и молча. У каждого большая или маленькая хозяйственная сумка, пластиковый пакет, сумочка или «дипломат». Такое впечатление, что они бредут без цели, сами не зная куда. Но куда же они все-таки направляются? Здесь нет ничего, ни бара, ни магазина, ни закусочной, ни универсама, ни кинотеатра. Ничего. Только изредка остановка автобусная и сотни, тысячи больших жилых домов, разбросанных тут и там, как Бог послал. Притормаживаю, следую за ними, не зная, стоит ли просить помощи у этих бредущих в темноте призрачных фигур. Теперь они пересекают маленькую пустынную площадь. Я оказался среди зомби. Или, возможно, лишь среди осужденных на вечные муки жить на окраине города. На какое-то мгновение я оказываюсь совсем близко к ним, они бросают на меня удивленные взгляды. Или же — враждебные? Жму на акселератор и удираю. Чтобы выбраться оттуда, я потратил два часа и не сумел бы вновь найти туда дорогу.
