Педро Касальс - Посредник
Страсть, с какой Салинас стремился проникнуть в сущность вещей и явлений, привела к тому, что он стал чуточку циничным, и прежде чем приступить к какому-нибудь делу, задавался вопросом: а кому это выгодно? В результате Салинас приобрел дурную привычку быть постоянно начеку, жить, пряча душу от всех и вся. Такая жизненная позиция обеспечила ему успешную учебу в Гарварде, а также начало многообещающей карьеры в чикагской фирме, с сомнительной, правда, репутацией, так как заправляли ей серые, неприметные люди. Года через три, пресытившись жизнью в этой фирме, где все было строго определено внутренним распорядком, Салинас решил вернуться на юг Европы, открыть свою собственную юридическую контору, используя свой опыт юриста, умеющего говорить на языке транснациональных корпораций. Жизнь его сложилась теперь так, что он постоянно летал из Мадрида в Барселону и обратно.
Брюссель
Проведя день в Вике, Лафонн возвращался в Брюссель на «мистэре». Он прокручивал в памяти все происшедшее за день. Ему вспоминались отчаяние и в то же время наглость Салы и гигантские цистерны, наполненные водой с тонким слоем масла, плававшим поверху. Бельгиец все больше утверждался в мысли, что именно ему. Иву Лафонну, — причем не рассчитывая на чужую помощь, — придется решать эту проблему. В том состоянии, в каком сейчас находился, Сала был только помехой, так как не способен был рассуждать и действовать хладнокровно.
«Я должен сам распутать это дело, — не на кого надеяться. Ведь это я рекомендовал административному совету вложить капитал в фирму Салы. Это сейчас может обойтись мне очень дорого, если вообще не положит конец моей карьере», — говорил сам себе Лафонн.
«Сложись обстоятельства иначе, не стал бы я марать руки об это дело, просто плюнул бы на пять миллионов долларов, которые мы вложили в этого шута горохового», — продолжал рассуждать бельгиец.
«К тому же, кто меня уверит, что Сала не украл сам у себя это злополучное масло, и именно поэтому не хочет поставить полицию в известность о случившемся, а вовсе не потому, что уклонялся от уплаты налогов?» — раздумывал далее Лафонн, ощущая, как все больше и больше напрягается.
«И если это так, то я попал в очень трудную ситуацию. А вдруг раскроется, что этот тип и нас обжуливает, хочет положить в карман все деньги, что стоит пропавшее масло? Это же целый миллиард песет! А десятая часть этой суммы принадежит нам. Значит, сто миллионов песет. Нет, за такое я вполне могу потерять свою должность».
Лафонн почувствовал, как шелковая рубашка прилипла к коже, все тело покрылось холодной испариной.
На автостоянке возле аэропорта Лафонн сел в оставленный здесь «ситроен» модели СХ и поехал прямо к себе в офис. Он давно привык к таким молниеносным вояжам в самые разные страны. Он смотрел на улицы Брюсселя, но в мыслях все еще находился в Вике. Проехав по улицам Ля Луа, Росталь, Шоссе де Гран, Лафонн выбрался на магистраль, ведущую в Остенде, помчался по ней, пока не доехал до огромного здания, более походившего на современный, начиненный компьютерами склад. Здесь и располагался департамент международных отношений СОПИК, руководителем которого он был, являясь одновременно и членом руководящего органа этой финансовой группы. Пока он ехал по городу, дождь не прекращался ни на минуту.
В кабинете на видном месте стоял магнитофон. Рядом лежала записка, в которой рукой его помощника было написано, что на ленте записаны сведения, имеющие отношение к делу Салы.
Лафонн нажал клавишу. Сначала магнитофон издал глухой звук, а затем послышался разговор, состоявшийся между Салинасом, находившимся в момент записи в Изоле-2000, и помощником Лафонна, говорившим из Брюсселя.
— Алло! Как дела, сеньор Салинас? — начал беседу помощник.
— До того, как получил вашу телеграмму, дела мои шли прекрасно, — зазвучал голос Салинаса, явно раздосадованного тем, что его побеспокоили во время отдыха.
— Сеньор Салинас, у Салы неподалеку от Вика украли партию масла на общую сумму в миллиард песет.
— Вот это да!
— Так что вы понимаете, насколько серьезно обстоит дело?
— Нет. Пока что я вижу, что кто-то хочет нарушить мой отпуск.
— Салинас! Будьте разумны. Это дело может быть для вас весьма интересным.
— Понял. Понял.
— А знаете, как совершили эту кражу? Выкачали масло из цистерн, заполнили их водой, а сверху оставили немного масла, чтобы не сразу заметили кражу.
— Ну и ну... — в голосе Салинаса уже пропало прежнее раздражение. Видимо, это дело его заинтересовало.
— А так как наша доля в фирме Салы составляет десять процентов, то это значит, у нас украли сто миллионов песет, или, если вам так удобнее будет представить, — миллион долларов, — помощник говорил четко, почти без всякого выражения.
— Какой-нибудь след имеется? — поинтересовался Салинас.
— Нет. Ничего... Прошу вас, так как речь идет о серьезном деле, встретиться завтра же с Салой в Вике. Мы считаем, что работу надо начать там, где все произошло.
— Да... Вы правы. Завтра я буду у Салы. Постараюсь держать вас в курсе. До свидания, — распрощался Салинас.
— Благодарю вас, сеньор Салинас. Искренне сожалею, что испортили вам отдых, — сочувственно сказал на этот раз помощник, с благоговением относившийся к любому отпуску, и особенно к собственному.
— Я тоже весьма сожалею. Счастливо, — ответил Салинас.
Записав телефонный разговор, помощник добавил еще несколько слов, адресованных начальнику.
— Мсье Лафонн. Тут записан мой разговор с Салинасом. Пока вокруг этого дела у нас никакого шума нет... Но мне кажется, что, когда станут известны все детали, без шума не обойтись. Ведь административный совет, вы помните, не очень был расположен связываться с Салой, многие не желали вкладывать деньги в его бизнес... Каких трудов нам стоило их убедить, что дело это стоящее!.. Вот и все, прощайте, до завтра.
Пока Лафонн возвращался из Барселоны, ему в голову пришла мысль, как выпутаться из этого положения. Сначала сама эта мысль напугала его, он ее отогнал. Но по мере того, как росло его отчаяние, он снова вернулся к ней, хотя тут же опять от нее отказался.
Но пока он ехал через Брюссель, идея эта все больше завладевала им.
Оказавшись в кабинете и прослушав последние слова помощника, сказанные бесстрастным тоном, Лафонн, наконец, решился.
«Это, конечно, крайний выход, на пределе риска, но альтернативы у меня нет», — сказал он себе. После этого он поднял телефонную трубку и стал набирать номер.
Изола-2000
В тот вечер Ана и Салинас поужинали в своем номере тем, что легко и быстро можно было подогреть прямо на кухоньке, расположенной тут же: копченым лососем, еще свежей пиццей и шоколадным муссом.
Чтобы утешиться, что отпуск пошел прахом после получения телеграммы от Лафонна, Салинас купил бутылку шампанского и выставил ее на снег прямо за окно.
— Поездку мне, конечно, испортили, но это вовсе не значит, что и твой отпуск должен пропасть. Послушай, Ана, ты должна остаться в этом номере, потом вернешься на моем «фольксвагене».
— Ни за что, Лисинио, — ответила девушка, и на ее лице была написана твердая решимость не оставаться.
— Ну, не будь ты дурочкой. Завтра утром проводишь меня в аэропорт в Ниццу и продолжай себе спокойненько кататься, — уговаривал ее Салинас.
— Нет... Нет, — возразила девушка.
— Послушай меня внимательно. Я все-таки не теряю надежды уговорить тебя. Зачем нам зря тратить время на глупые споры? Завтра я запишу тебя в горнолыжную школу, скажем, для лыжников, которые уже умеют кататься, но хотят улучшить технику, тебе пора бы научиться кататься в более красивом стиле. А то катаешься, словно танцуешь в своем ночном притоне. — Салинас нарочно пытался поддеть самолюбие своей подруги.
— Вот что, Лисинио. То, что я танцую в кабаре — кстати, напомню, что это самое приличное кабаре во всем Мадриде, — вовсе не дает тебе повода оскорблять меня.
Девушка пришла в ярость, глаза ее сверкали.
— Ну ладно, ладно... Нет причины так выходить из себя, — улыбнулся адвокат.
— Хорошо. Так ты хочешь, чтобы я тут целую неделю каталась на лыжах? Ладно, так оно и будет! — воскликнула Ана.
— Только не разговаривай так, будто я все это нарочно подстроил. А тут ты сможешь как следует развлечься. Все твои коллеги по группе сразу попадают, как только увидят твою фигуру и пышную львиную шевелюру, ты их тут же всех покоришь, — сказал Салинас, пуская в ход лесть.
В конце концов было решено, что Салинас улетит на следующий день, во вторник утром, а через неделю, пройдя краткий курс горнолыжной школы, вернется в Мадрид Ана.
После ужина они медленно расхаживали по крытым стеклянным переходам, соединявшим корпуса горнолыжного курорта, рассматривали витрины и любовались сверкающим под яркими фонарями снегом. Потом они пошли в кино — только здесь, погрузившись в мягкие кресла, они ощутили, как натрудились их мышцы за один лишь день катания.
