Гылман Илькин - Восстание в крепости
— О чем же могут говорить? Все об этих… — Ученик махнул рукой на дверь, в которую только что ушел солдат. — Уста, а вдруг они прибыли, чтобы поймать Гачага [5]Мухаммеда, а? Ты посмотри, каким грозным стал Мухаммед?! На него посылают огромное войско! Уста, может, русский знает… Ты бы спросил…
Мастер взглянул поверх очков на Хамдию, стаскивающего с ног большие чарыки, запачканные базарной грязью, на его худенькие, словно палочки, руки, выглядывающие из-под коротких рукавов старой ситцевой рубахи.
— Ну вот еще, нашел о чем просить. Если даже русский знает, все равно не скажет. Ведь аллах дал человеку зубы не только для того, чтобы жевать. Он должен еще и язык ими придерживать. Да что тебе до всего этого, сынок! Зачем прибыло русское войско? Почему оно такое огромное? Ишь любопытный! — Мастер показал рукой на большой портняжный утюг, который дымился за порогом, и добавил. — Кажется, накалился. Неси сюда.
— Уста…
Хамдия хотел еще о чем-то спросить, но мастер перебил его:
— Довольно болтать! Тащи утюг и садись чинить солдату рубаху.
Хамдия вышел за порог, поднял с подставки утюг, помахал им в воздухе, сдул пепел и внес в мастерскую. Затем принялся латать рубаху солдата.
Глава третья
Спустя несколько дней после прибытия в Закаталы батальона, поздно вечером, в ворота кузнеца Бахрама, жившего на окраине города, дважды постучали.
Дремавший под вишней пес загремел цепью и несколько раз отрывисто тявкнул. Мать Бахрама, старая Айше, проснулась, села на постель, прислушалась. Стук повторился. На этот раз он был более приглушенный. Очевидно, стучавший не хотел тревожить соседей.
Кузнец спал в смежной комнате, громко похрапывая.
— Бахрам, Бахрам, — позвала старая Айше, — проснись, стучат!
Бахрам вскочил, пошатываясь со сна, как пьяный, накинул на плечи старенький архалук и вышел во двор.
Глухой стук опять нарушил ночную тишину. Казалось, он шел откуда-то издалека, из самой глубины неба. Пес, увидев хозяина, успокоился и завилял хвостом, ласково повизгивая.
"Кто может быть в такой поздний час? — недоумевал Бахрам. — Неужели Улухан? Или с ним что-нибудь случилось — пришли сообщить…"
Вытянув вперед руки, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте, Бахрам быстро зашагал к воротам.
— Кто там? — спросил он тихо. — Что надо?
— Открой, Бахрам, дело есть… — сказал кто-то за воротами почти шепотом.
Голос был незнакомый, и кузнец на минуту задержал руку, уже готовую отодвинуть засов.
— Кто там? — повторил он.
За воротами послышался шорох и тихие голоса. Бах-рам понял, что там несколько человек. Казалось, они о чем-то совещались. Наконец один из них прильнул губами к щели в калитке и еле слышно сказал:
— Открой. Мы пришли от Гачага Мухаммеда. У него к тебе просьба.
Услыхав имя Мухаммеда, Бахрам отодвинул засов и распахнул калитку.
Перед ним стояли трое мужчин в бурках. В темноте он не разглядел их лиц. Незнакомцы быстро вошли во двор и заперли за собой ворота. Их поспешность заставила Бахрама насторожиться. Он попятился назад.
Самый высокий из трех, тот, который, как догадался Бахрам по голосу, говорил с ним из-за ворот, подошел ближе.
— Одевайся, поедешь с нами.
— Куда? — удивился кузнец, делая еще один шаг назад.
— Ты нам нужен. Тебя вызывает Мухаммед. Под утро вернешься.
— Что случилось? Зачем?
— Нечего болтать. Быстрее… Слышишь?
Бахрам понял, что спорить бесполезно, вошел в дом и начал одеваться.
— Куда ты, сыночек? — тревожно спросила старая Айше. — В такой поздний час! Зачем одеваешься? Ну?.. Чего молчишь?
Не обращая внимания на ее слова, Бахрам надел сапоги, затянул потуже ремень и надвинул на глаза папаху. Старая Айше преградила ему дорогу.
— Сыночек! Куда ты идешь в такой поздний час?
Она умоляюще смотрела на сына. Лицо выражало страх и смятение. В глазах стояли слезы.
Сердце у Бахрама сжалось. Ему не раз приходилось видеть, как в этих потухших глазах вдруг вспыхивал огонь беспокойства и тревоги за него и за брата Улухана, как мать, словно птица, у которой хотят разорить гнездо, кидалась навстречу опасности, стремясь любой ценой защитить своих сыновей, отвести от них беду.
Сегодня все было так же, как и много лет назад, когда эти седые волосы были черней воронова крыла, а добрые ласковые глаза, теперь тусклые, похожие на две слабые звездочки в туманном небе, светились молодым задорным блеском.
Бахрам обнял мать. Та прижалась головой к сильной, широкой груди сына. Плечи старухи тихо вздрагивали.
— Не надо, мать. Успокойся… — Он легонько отстранил ее. — Я вернусь к утру.
Старая Айше не спускала с сына затуманенных слезами глаз.
— Куда они хотят тебя увести?.. — Голос у нее дрожал. Рыдания душили старую женщину.
— Меня вызывает Гачаг Мухаммед. У него ко мне дело.
— Кто? Гачаг Мухаммед?! — старая Айше упала к ногам сына. — Нет, нет, я не пущу тебя! Не пущу! Они убьют тебя! Не ходи, сынок!
Она обхватила руками ноги Бахрама и прижалась лицом к его пыльным сапогам.
— Встань, мама… — Бахрам нагнулся и поднял мать с полу. — Я должен идти, меня ждут.
На пороге появился один из гачагов. При слабом свете керосиновой лампы его настороженные глаза сверкали на заросшем лице, как у дикой кошки.
Он молча кивнул Бахраму.
— Сейчас… — Не глядя на мать, Бахрам направился к выходу.
Старая Айше засеменила следом, но, увидев в дверях незнакомого мужчину, так и застыла на месте. Давно не знавшая бритвы щетина скрывала черты его лица. Судя по одежде, это был не городской житель.
От страха старая Айше едва не лишилась чувств. Слова застряли у нее в горле. Она что-то прохрипела и, взмахнув руками, прислонилась к стене.
Казалось, незнакомец понял состояние бедной матери. Он шагнул к ней и тихо сказал:
— Не горюй, старая. Утром твой сын будет дома.
Незнакомец и Бахрам вышли во двор. У ворот гачаг остановил Бахрама.
— Ключ от кузницы при тебе?
Бахрам хлопнул по карману:
— При мне.
— Хорошо, пошли.
Старая Айше стояла на пороге, прижавшись виском к косяку двери, и вглядывалась в темноту. Со скрипом отворилась и захлопнулась калитка. Мать еще некоторое время слышала звук шагов. Потом все стало тихо. Только где-то в соседнем дворе залаяла собака, за ней другая. И опять все смолкло. У старухи подкосились ноги, она опустилась на порог, глаза ее глядели неподвижно, словно застыли.
Молодой месяц на миг выплыл из-за туч и снова скрылся.
Черные тени со всех сторон подползали к бедной матери. Старая женщина вздрагивала от малейшего шороха.
Где сейчас ее горячо любимые сыновья Бахрам и Улухан? Ни того, ни другого нет рядом с ней. Некому ее обнять, утешить, успокоить.
Рано овдовев, Айше всю свою жизнь посвятила детям. Бережно растила их, отрывая от себя последний кусок. И вот результат… Старший сын Улухан уже около десяти лет работает в Баку, на нефтепромыслах. Старая Айше позже всех, через полгода, а то и через год, узнает о несчастьях, которые с ним приключаются. В прошлом году Улухана ранили в сражении с конными казаками. Два месяца бедняга пролежал в больнице. Бахрам сказал ей об этом только неделю назад. Айше хорошо знала, что ее Улухан шел против властей. Поэтому и волновалась. Дни и ночи одна и та же мысль не давала ей покоя: "Тот, кто сражается врукопашную с конными казаками, рано или поздно будет растоптан ими". Когда из Баку приходили тревожные вести, старая Айше по ночам не смыкала глаз. Случалось, она обращалась к Бахраму за разъяснениями. Но сын на все ее многочисленные вопросы отвечал односложно и тут же старался заговорить о чем-либо другом. И мать переставала спрашивать его. Ах, сколько трудов стоило ей вернуть Бахрама с того пути, по которому шел старший брат! Два года назад осенним днем Бахрам взвалил на плечи котомку и отправился к брату в Баку. Вскоре мать узнала, что он поступил на тот же нефтепромысел, где работал Улухан. Сердце у старой Айше разрывалось от горя. Она написала старшему сыну письмо, в котором просила: "Пришли Бахрама домой. Пусть хоть один из вас будет возле меня, когда настанет мой смертный час!"
По-видимому, мольбы матери тронули Улухана. Не прошло и полгода, как Бахрам вернулся в Закаталы с той же котомкой на плечах. Мать немного успокоилась.
И вот эта зловещая ночь, наверное, решила, что у старой Айше слишком много счастья… Незнакомые люди увели ее любимца Бахрама. Старуха опять почувствовала себя беспомощной, покинутой, одинокой.
Из-за облаков выплыл серебряный серп недавно народившегося месяца. В его тусклом свете бледное лицо старой женщины казалось еще более изможденным, грустные глаза — еще печальнее. Она сидела неподвижно, как истукан, вслушиваясь в тишину весенней ночи, глядя на тени деревьев и плетня, которые вытягивались, принимая какую-то таинственную, даже зловещую форму. Пес дремал под вишней, положив морду на лапы.
