Гылман Илькин - Восстание в крепости
— Ну, что стоишь как столб? Ступай вперед!
Бахрам повиновался.
Они подошли к краю лужайки, где паслись лошади.
— Есть у тебя платок? — все так же сердито спросил Расул.
— Есть.
— Давай сюда!
Бахрам достал из кармана платок с широкой каймой и протянул гачагу.
Расул рванул платок из рук кузнеца, завязал ему глаза, после чего схватил под уздцы одного из коней и крикнул:
— Садись! Живо!
Бахрам, как слепой, пошарил в воздухе руками, нащупал луку седла. Прыжок — и он очутился на коне. Расул тоже вскочил на коня, взял из рук Бахрама поводья и погнал лошадей.
Они миновали лужайку и въехали в лес. Оба хранили молчание. Разговор не клеился. Только Расул время от времени покрикивал:
— Эх, нагни голову, а то и впрямь станешь слепым!
Всякий раз Бахрам вздрагивал от этих грубых, обидных окриков. Сердце закипало гневом. Вместе с тем он не переставал изумляться: "Господи, как похож! Даже голосом…"
Лошади начали спускаться вниз по склону, покрытому гравием. Бахрам догадался, что они возвращаются другой дорогой. Он чуть-чуть приподнял голову, надеясь хоть что-нибудь увидеть из-под повязки. Но сейчас же раздался окрик Расула:
— Эй, не верти головой! А то пулю получишь!..
Лошади без конца спотыкались. Чтобы не свалиться, Бахрам припал к шее коня и крепко вцепился руками в гриву.
Расул сквернословил. По обрывкам его слов Бахрам понял, что они движутся в кромешной тьме.
Наконец они спустились на плоскогорье. Под копытами коней зашелестела трава. Конь под Бахрамом порой пытался на ходу схватить губами листочки душистого клевера, но Расул дергал его за поводья..
До ушей Бахрама доносились какие-то неясные, неопределенные звуки. Он прислушался. Это был лай собак. Значит, город близко.
Так в полном молчании они ехали еще с полчаса.
Вдруг Расул неожиданно остановил коней.
— Слезай! — сказал он.
Бахрам спрыгнул на землю и протянул руку к платку, собираясь сдернуть его.
— Убери руку! — крикнул Расул. — Слишком торопишься! Ступай прямо. Быстро!
Бахрам с завязанными глазами сделал шагов пятнадцать. Сердце у него тревожно сжималось в груди. Ему казалось, что вот-вот за спиной прогремит выстрел, и он, сраженный пулей разбойника, полетит вниз головой в пропасть. "От такого все можно ожидать!" — думал он.
— Стой! — раздался за спиной голос Расула. — Теперь можешь развязать глаза. Но предупреждаю: обернешься — получишь пулю меж лопаток.
Бахрам стянул с глаз платок и быстро зашагал по лесной тропе, глядя себе под ноги.
Горизонт на востоке посветлел. Лай собак слышался совсем близко. Бахрам долго петлял, прежде чем вышел на знакомую тропинку. Затем спустился к речушке Талачай.
Когда он добрался до города, пели уже третьи петухи.
После того как гачаги увели Бахрама, старая Айше уже не могла сомкнуть глаз. Она сидела без движений, прислонившись головой к косяку двери. Месяц несколько раз появлялся и опять исчезал за низкими, быстро бегущими облаками. Вот он опять выскользнул из-за мглистого облака и заглянул в печальные, затуманенные слезами глаза старой Айше.
Тени во дворе стали длинными. Собаки чабанов на том берегу Талачая долго лаяли, но вот и они замолчали. А мать Бахрама все сидела на пороге и ждала сына.
В доме соседки Шушаник с вечера рано погас свет. Стук в ворота несколько часов назад не разбудил ни старушку-армянку, ни ее сына Аршака. Кому же Айше могла излить свою душу? У кого могла попросить помощь? А ведь только одно ласковое слово, одно-единственное, могло в эту горькую минуту принести ей утешение.
Уже забрезжил рассвет и горизонт очистился, когда по ту сторону плетня, во дворе у Шушаник, что-то загремело.
Старая Айше оперлась обессиленными руками на порог, встала и вытянула шею, стараясь рассмотреть, нет ли кого за плетнем, на котором Шушаник еще вчера повесила свое пальто, похожее в утренних сумерках на небольшой серый бугор.
На веранде послышались шаги. Но как Айше ни напрягала зрение, она не могла ничего увидеть. Хотела позвать кого-нибудь, но из горла вырвался только хриплый стон. Тогда, держась руками за стену и с трудом передвигая ноги, она подошла к плетню.
— Это ты, Айше-хала? — послышался вдруг голос Аршака. — Чуть не до смерти испугала. Я здесь умываюсь.
Аршак хотел, как всегда, завязать с соседкой шутливый разговор, но, увидев, что та безмолвно, понурив голову, стоит у плетня, осекся. А когда услышал, что из груди старой женщины вырвался глубокий вздох, положил мыло на умывальник и подошел к плетню.
Лицо у старой Айше было землистого цвета, платок сбился на плечи, волосы растрепались.
Аршак встревожился.
— Что с тобой, Айше-хала? Где Бахрам?
Старуха подняла глаза, полные тоски. Ее натруженная рука со вздувшимися венами бессильно упала на плечо Аршаку.
— Его увели… — только и смогла она произнести.
— Кто? — взволнованно воскликнул Аршак.
На веранду вышла Шушаник. Увидев страдальческое лицо соседки, она тотчас бросилась к плетню.
— Пропала я, Шушаник!.. — заголосила старая Айше. — Забрали моего сыночка!.. Прямо на моих глазах…
Шушаник побледнела.
— Баджи [6], милая! Кто увел? Объясни…
— Разбойники увели… Люди Мухаммеда.
У Аршака отлегло на сердце. "Слава богу! — подумал он. — Значит, с бумагами, привезенными из Тифлиса, ничего не случилось. А уж я решил, что Бахрам попал в лапы городовых… Люди Гачага Мухаммеда — это не страшно. Наверно, им просто кузнец понадобился".
— Успокойся, Айше-хала, — сказал Аршак. — Зачем он нужен разбойникам? Погостит денек-другой и вернется. Они и себя-то прокормить не могут. Лишний рот — им обуза.
— Убьют они его, сынок! Что я тогда, старая, буду делать? Кому я нужна?
— Ничего не случится, Айше-хала. Гачаг Мухаммед не обижает бедняков. Он опасен только богачам. А у Бахрама что есть? Такой же бедняк, как и сам Гачаг Мухаммед. Не тревожься зря, Айше-хала. Не сегодня-завтра отпустят твоего сына. Наверно, им нужно подковать лошадей. Что еще может быть?
— Аршак правду говорит, — поддержала сына Шушаник. — Аллах свидетель, твой Бахрам не сделал разбойникам никакого зла. Да и не только разбойникам. Кто в городе может сказать о нем плохо? Не сквернословит, к чужим женам не пристает… Тьфу, тьфу, не сглазить бы!
Старая Айше, перегнувшись через плетень, обняла Шушаник, которую любила, как родную сестру.
— Ох, баджи! Клянусь, сил у меня больше не осталось. От Улухана тоже давно нет известий. Говорят, в схватке с казаками его ранили в руку. Сердце изболелось! Все думаю, может, ему там худо. А теперь вот этого увели…
— Не тревожься, родная! Бог даст, все будет хорошо. — Шушаник распахнула калитку, соединяющую их дворы, взяла соседку под руку и увела к себе в дом.
Аршак поспешно умылся, накинул на плечи пиджак и вышел на улицу. Однако направился он не к табачной фабрике Гаджи Хейри, где работал, а свернул в переулок и задворками двинулся к дому фаэтонщика Узуна [7]Гасана.
Увидев издали, что фаэтонщик выводит со двора лошадей, он прибавил шагу.
Гасан — долговязый мужчина с острой бородкой и длинными, под стать его росту, усами — пристегивал к удилам вожжи, браня на чем свет стоит лошадей.
— Салам алейкюм! — бросил Аршак.
— Алейкюм салам… — ответил Узун Гасан, не оборачиваясь и что-то ворча себе в усы.
— В Цнори собрался? — тихо спросил Аршак.
— Если не в Цнори, то куда же? Готов скакать хоть до Тифлиса, лишь бы не видеть этих нухинцев!
— Бахрам предупредил тебя?
— О чем?
— Надо быть осторожным! Теперь, с прибытием батальона, работать станет труднее.
Гасан сердито тряхнул головой.
— Тоже мне! Нашел о чем говорить, умник! Поучаешь, как младенца! Когда я забывал об осторожности?
Аршак оглянулся по сторонам и подошел ближе.
— Даже Узун Гасан и тот не должен предаваться беспечности. Сегодня пришел батальон, а завтра ищейки начнут рыскать по городу. Будешь входить в мастерскую Усуба, смотри, чтобы хвоста за тобой не было. Осторожность прежде всего! Вот с Бахрамом еще что-то стряслось…
Узун Гасан резко обернулся и с тревогой посмотрел на Аршака.
— А что с Бахрамом?
— Ночью разбойники увели его из дому.
Фаэтонщик задумался, теребя острую бородку.
— Что у Бахрама общего с разбойниками?
Аршак пожал плечами.
— Ума не приложу. Видно, им понадобился кузнец. Может быть, лошади расковались. Кто знает…
В конце улицы показался какой-то прохожий. Аршак заторопился.
