Пиримкул Кадыров - Бабур (Звездные ночи)
— Я поникаю: причин, увлекающих вас в Индию, много. Но вы идете в чужую сторону с мечом. Не так, как ехал в Индию ваш соотечественник хорезмиец Бируни: вы ведь читали на арабском его «Хиндустан». Не так, как ваш любимый поэт Хосров Дехлеви.
Бабур почувствовал, что вновь в его душе просыпается холодная вьюга.
— Мохим, вы хотите отговорить меня от похода в Индию?
Конечно, Мохим именно этого хотела, но понимала, что ее желание неисполнимо. Тем не менее продолжала упрямо:
— Многие стихи Хосрова Дехлеви вы знаете наизусть. Вы приводите их как образцы аруза в своей книге «Мухтасар». Вы тоже большой и настоящий поэт. И ученый! И я всем сердцем желала бы, чтобы в памяти народов вы оставили только добрые следы. Как Бируни и Хосров Дехлеви!
Вьюга забушевала!
— Вот как! Вы избегаете говорить, что я еще шах, — холодно произнес Бабур. — Будто бывает, чтоб народы поминали какого-нибудь шаха одними добрыми словами. Не бывает, бегим! И о себе я слышал хвалы и хулы — не счесть! И прошел через это. Теперь я одинаково равнодушен и к похвалам, и к хулам.
Мохим припомнила, что точно такую же мысль выражало одно из недавних двустиший Бабура. Она не согласна с этим. Она знает, что и Бабур не всегда думает подобным образом, но часть его души, его правды в этой мысли содержится, таково убеждение его нынешнее, и Мохим почувствовала себя бессильной. Совсем недавно она могла себе сказать: «Он мой, весь мой!» Недавно. Теперь же не раб сидел перед ней, а неуступчивый властитель.
— Мой хазрат, я прошу вас тогда об одном: оставьте Хумаюна в Кабуле. Ведь во время вашего похода кто-то же должен управлять Кабульским уделом?
— Будете управлять вы, Мохим-бегим!
— Я? Я ведь женщина! По шариату у сыновей больше прав, чем у жен. Хумаюн уедет вместе с вами, и останутся мирза Камрон с братом. Их права по закону будут выше, чем мои.
Бабур быстро и хладнокровно решил:
— Мирзу Камрона я назначу наместником в Кандагар. Он увезет с собой мирзу Аскара. А здесь будет помогать вам старый Касымбек.
Небывалое доверие! И тонкий расчет: на такой высоте Мохим-бегим станет недосягаемой для происков Гульрух-бегим. Да и с ним, с Бабуром, как спорить, при эдаком-то его доверии?
— Ваше высокое доверие поднимает меня до небес, мой хазрат. Но вы знаете, я не властолюбива.
— Власть и надо вручать невластолюбивым. Всеми отношениями Кабула с племенами, а также делами внутренними будет заниматься Касымбек. Но он исполнитель, а повелевать — вам. Хиндол будет с вами, вот вы будете приказывать и от его имени. Тогда все окажется соответственным шариату.
Оно не нужно Мохим-бегим, это ее заместительство шаха, и все же, не надо скрывать, оно приятно ей. Мохим подумала, что и мирзе Камрону будет приятно, что отец доверяет ему управлять Кандагаром. Да, ее муж умеет находить в людях их внутреннюю «пружину», заинтересованность в чем-то, и если эта их заинтересованность совпадает с его расчетами и планами, люди становятся искренними проводниками расчетов и планов, осуществляют замыслы Бабура от всей души.
Политика напоминает ей передвижение фигур на шахматной доске. В последние годы Бабур овладел искусством управлять своими беками и чиновниками — с пониманием их собственных «пружин» управлять было легче и вернее. Сейчас он отыскал подобную «пружину» даже в душе любимой жены, — разве не поднимало ее в собственных глазах большое доверие мужа и возвышение над соперницей?
Но вскоре у Мохим-бегим снова взяло верх беспокойство за сына.
— Повелитель мой, больше всего на свете, больше жизни своей я люблю вас и Хумаюна. Вы собираетесь в такой опасный поход, что я… я боюсь. Вы умелый полководец, но Индия — это несметное число людей!.. Полчища войск! Океан! Ради создания государства море крови было пролито в Мавераннахре, а в Индии…
Мохим умолкла, не смея произнести то, что хотела: «Боюсь, как бы этот океан не проглотил вас!»
Бабур думал о том же, ночами его страшил тот же океан.
— Битвы не бывают без крови, — решительно отрезал он. — Вы знаете это, Мохим. Что с вами сегодня?
— Я боюсь… Боюсь за Хумаюна… Пусть Хумаюн останется в Кабуле, еще раз умоляю вас!
Ах, женщина, женщина! Как ясна твоя невысказанная мысль: «Если муж погибнет в бою, пусть останется живым сын».
— Хумаюн — наследник престола! — с досадой вскрикнул Бабур. — Он должен быть при войске… Почему вы забыли, что так повелось издавна?
По старому обычаю властелинов, если в далеком походе гибнет шах, то наследник должен возглавлять войско. Иначе войско могло перейти ^а сторону других возможных «соискателей» престола. Бабур напомнил сейчас об этом обычае. Не сказав прямо, он сказал жене: «Если мне суждено пасть, Хумаюн должен заступить на мое место, потому и беру его с собой!»
Мохим-бегим поняла. Ей стало еще тяжелее. Индия вдруг представилась ей страной, откуда нет возврата. На глаза навернулись слезы.
— О боже! Почему столь жесток этот мир?
Бабур молчал.
Новые берега: Лахор, Панипат, Дели
Чем дальше двигалось войско, тем гуще становились джунгли.
Корни высоченных баньянов выпирали из земли и, сплетаясь с нижними ветвями, вновь уходили в землю, врастали в нее. Толстые стебли хаотично вьющихся лиан обнимали стволы деревьев, образуя непроходимые встопорщенные заросли-стены — от пят до нёба. А под ногами какие-то ползучие травы и кустарники скрывают почву от взгляда.
Нечем дышать: воздух спертый, влажный, туманит голову.
Бабур одет в легкую шелковую рубаху, — доспехи тяжелы и всаднику и коню — и все же обливается потом. Смотрит на высокие вершины баньянов: их качает ветер, но сюда, в джунглевую чащобу, он не проникает. Голова кружится, и кажется, что коня поводит из стороны в сторону какая-то неведомая сила.
То и дело кричат и взвизгивают где-то в ветвях обезьяны. Иногда доносится неприятно-резкое квохтанье павлинов.
Вдруг закричал один из нукеров, из тех, кто сквозь заросли вел верблюдов.
— Что там случилось?
— Змея укусила!
— Тут кобры, кобры!..
Трудно людям, трудно лошадям. Мнится, что и деревянным арбам, на которых лежат пушки, тоже трудно.
На коне, обляпанном какой-то жижей, вроде болотной, перед глазами Бабура возникает уста Аликул: глаза полны тревоги.
— Повелитель, нет сил провезти тяжелые пушки через эти дебри! К тому же — болота вокруг. Все арбы застряли…
Бабур обернулся к Тахиру, ехавшему несколько позади:
— Бек, давай-ка сюда проводника!
Проводник Лал Кумар ехал впереди на слоне. Так, на слоне, и явился, — Тахир решил, что это будет быстрее. Увидев слона, буланый Бабура заволновался, зафыркал, но Лал Кумар остановил громадину животное на расстоянии, что-то шепнул ему в огромное ухо — слон задрал хобот и помог хозяину спуститься. После этого Лал Кумар подошел, поднес ко лбу сложенные руки и поклонился Бабуру. Тот сказал на фарси:
— Дорога нам не подходит. Надо найти другую.
— О великий шах, мы в Пенджабе, — и все пять рек разлились. Все другие дороги — под водой.
— Нам известно, что в Пенджабе много дорог. И таких, что по ним могут проехать на арбах. А тут наши арбы застряли. Мы что, проводник, заблудились?
— Нет, нет, великий шах! Где застряли ваши победоносные арбы?.. Разрешите, мой слон их вытащит. Надо идти… Не надо стоять. Если будете идти и сегодня, завтра выйдем на хорошие дороги. Уже близок Лахор.
— Берите слона, пусть вытащит арбы. — Уста Аликул поклонился Бабуру. Лал Кумар — легкий, кожа да кости! — с помощью черного слона-великана быстро взобрался к нему на спину: понукая слона ударами пяток по бокам и редкими касаниями по загривку железным прутом с загнутым концом, он направил животное вслед Аликулу к арбам.
Могучий слон быстро и без натуги выволок их из хляби.
На одной арбе, постанывая, весь посинелый, лежал нукер, укушенный змеей. Вряд ли останется он в живых, но все же товарищи обложили место укуса целебными растениями и, чтобы яд не слишком скоро распространился по телу, туго стянули арканом ноги, сдерживая ток крови…
Снова, мучаясь, стали продираться сквозь заросли воины. И снова слон Лала Кумара был впереди.
Долго и медленно шло войско. Воздух становился все более затхлым. Дышалось все труднее.
За полдень на берегу реки Рави появился Хиндубек с сотней вооруженных своих людей.
Хиндубек происходил из делийской знати. Не поладив с Ибрагимом, лет семь назад он ушел в Кабул и поступил на службу к Бабуру. Ему уже перевалило за сорок, а в отваге не уступал и молодым, в чем убедился Бабур во время прошлого своего индийского похода, прикидочного. Но не одной отвагой привлек к себе Хиндубек Бабура, — тем еще, что стремился покончить с раздробленностью своей страны и хотел достичь этой цели без лишнего кровопролития. Хиндубек хорошо владел тюрки и фарси, был достаточно образован — почему и стал одним из беков, душевные беседы с которыми любил вести Бабур. Кстати, в прошлый поход, благодаря умному посредничеству Хиндубека, город Бхира на берегу реки Джилам открыл свои ворота Бабуру без боя. После чего Хиндубек был поставлен наместником в сей богатый вилайет. Теперь Бабур надеялся столь же мирно овладеть Лахором. Хиндубек вел о том переговоры с лахорским эмиром, который, кажется, склонялся к тому, чтобы признать главенство над собой Бабура.
