Мюд Мечев - Портрет героя
— Да, было довольно темно. Ты думаешь, она найдется?
— А ты смотрела под столом? Под диваном?
— Нет. Я не подумала… Впрочем, пойдем посмотрим.
Мы возвращаемся в комнату, она идет к столу, нагибается…
— Ты молодец! Спокойно лежала себе под столом! Только… — она внимательно разглядывает ее, — странно.
— Что, мама?
— Ее кто-то запачкал… Как вы говорите, залапал грязными пальцами.
— Может быть, это Митрофанов?
— Он что, не моет рук?!
— Может быть, он наступил на нее босой ногой?
— Ты полагаешь, у него такие ноги, что остаются отпечатки?!
— Все может быть.
— Пожалуйста! Предложи ему сходить в баню, но очень деликатно… Понял?
— Хорошо.
Она, довольная, уходит, а я ложусь и мгновенно засыпаю под чириканье воробьев, но через какое-то время опять слышу шум, шорох, скрип дверей. Я приоткрываю правый глаз. В щели нашей двери торчит напудренный нос. Митрофанов храпит, и при каждом его вдохе-выдохе колеблется фуражка, надвинутая на лицо.
— Можно?
Дядя Вася тоже открывает глаза и смотрит на этот нос.
— Войдите, — говорит он, — если срочно…
— Да, срочно!
И, сияя шелком, блестя туфлями, бусами и брошкой, окруженная облаком духов, появляется Дуся.
Фуражка на Митрофанове прекращает свое движение, храп стихает.
— Я к вам! — говорит Дуся дяде Васе. — Как потерпевшая… и обесчещенная! — Она всхлипывает.
Дядя Вася садится на кровати, закрыв ноги одеялом и накинув на плечи бурку, и с удивлением смотрит на Дусю. Она же, подойдя к столу, сумочкой сметает в сторону чашку, блюдце и салфетку и плюхается в кресло.
— Чем обязан? — спрашивает дядя Вася.
— Я — честная девушка! — с вызовом объявляет она.
— Почет и уважение!
— Меня все знают… Я — общественница, я… — Вдруг она поднимает руки к лицу — в них кружевной платочек, — громко всхлипывает, закрывается платочком и начинает рыдать.
Я смотрю на сержанта Митрофанова. Фуражка на его лице не шевелится, как будто прибита гвоздями.
— Успокойтесь, — миролюбиво замечает дядя Вася, — и расскажите, в чем дело.
— Ах! Вам не понять, — начинает стонать она, раскачиваясь из стороны в сторону. — Я так ждала этой встречи! Так мечтала! Так надеялась!
— Ну и что же?
— Ну и вот! Он обесчестил меня! — И Дуся тычет пальцем в сторону сержанта.
— Как же он это сделал?
— Ну как?.. Очень просто… Как обычно.
— Без вашего согласия? А вы, конечно, были девушкой? — участливо спрашивает дядя Вася.
— Да… то есть нет…
— Так-так… Но что же вы хотите? — все так же вежливо и внимательно продолжает дядя Вася.
— Ах! Я так несчастна! — всхлипывая, говорит Дуся, отвернувшись от сержанта, зло поглядывая на меня и туманно на дядю Васю.
— Видите ли, у меня мало времени…
— Он должен, — неожиданно твердо говорит она, трубно высморкавшись и как-то сразу успокоившись, — на мне жениться!
— Вот как? А при чем здесь я?
— Как — при чем?! Вы партийный или нет? Если да, то должны его обязать!
— Митрофанов! — кричит дядя Вася так, будто Митрофанов находится на другом конце света. — Ну-ка сюда!
— Я не одет, — глухо доносится из-под фуражки, и она шевелится.
— Накинь шинель!
На сундуке Митрофанова происходит возня, во время которой Дуся принимает скорбный вид.
— Этот? — дядя Вася указывает на босого, в накинутой шинели сержанта, который, стоя у окна, смотрит мимо Дуси и дяди Васи на нашу старую липу.
— Да! Он самый! — зло говорит Дуся.
— Митрофанов! Ты обещал ей жениться?
— Нет!!!
— Мадам, инцидент исчерпан!
— Как?! Я… я буду жаловаться… я буду…
— Митрофанов, проводи даму!
Дверь за Дусей закрывается, дядя Вася смотрит на сержанта и серьезно говорит:
— Еще один такой случай, и я тебя отошлю. Понял?
— Так точно! — радостно отвечает Митрофанов.
— Давайте еще поспим, — предлагаю я им.
— Давай! — соглашаются оба разом.
И только мне начинает сниться рыженькая — о черт! — стук в дверь. Я быстро сбрасываю одеяло, автоматически натягиваю старенькое пальто и выхожу в коридор. Славик.
— Ты что, с ума сошел?! Спишь?!
— А что?
— А то! Шестнадцать человек милиционеров приехало! — захлебывается Славик. — Сейчас его заберут!
— Кого? — Я еще не проснулся окончательно.
— Да Нюркиного сына! Одевайся скорее и беги на улицу! Я там буду! — И он убегает.
Я быстро возвращаюсь в комнату.
— Что случилось? — спрашивает дядя Вася.
— Милиция приехала! Дезертира ловят!
— И я с тобой, — просит брат, появившийся из маминой комнаты.
— Сиди и не суйся!
— Мы всё увидим в окно, — успокаивает его дядя Вася.
— А ты достанешь свой пистолет? — спрашивает брат. — Ведь это опасно для жизни!
XIII
Я выбегаю на улицу. При моем появлении женщины, стоящие во дворе, на минуту умолкают, оглянувшись на меня, а потом снова смотрят на большой серый дом, тихо переговариваются. Славик машет мне рукой из соседнего двора, где, беседуя между собой, стоят несколько незнакомых мне милиционеров. Я подхожу к Славику.
— Сейчас! — возбужденно говорит он. — Смотри!
Из раскрытых окон домов торчат головы людей. Утреннее солнце, ярко сияя, все заливает светом, и все кругом дышит прохладой и свежестью.
— Смотри-смотри! — толкает меня локтем Славик.
Знакомая защитного цвета эмка, подпрыгивая на булыжниках мостовой, подъезжает к нашей палатке. Дверцы раскрываются, и первым — в штатском костюме — вылезает Памятник. Он щурится на солнце и поправляет под пиджаком на своем громадном животе кобуру с револьвером. За ним, не глядя ни на кого, но не упуская ничего из виду, появляется Капитан Немо. Опустив голову, он слушает подбежавшего к нему милиционера; тот что-то сообщает ему в самое ухо, прикрыв рот ладонью.
Мы не спускаем с них глаз. Милиционеры, узрев начальство, подходят к нам.
— Разойдись! Ничего не случилось! Разойдись!
Мы пятимся. Памятник и Капитан Немо входят в подъезд. Стоящие там люди в штатском какое-то время слушают их. Потом Памятник вместе с ними и еще двумя милиционерами в форме поднимаются по лестнице, а Капитан Немо возвращается в свою зеленую машину.
— Началось! — шепчет Славик.
В полном молчании, подняв головы, мы смотрим на крышу большого серого дома. Не слышно никаких разговоров, только вздохи женщин.
Вот, сверкнув, отворяется слуховое окно. В нем появляется фигура милиционера, вставшего на четвереньки. Он вылезает, поворачивается к окну и подает кому-то руку. В окне — Памятник. Его тянет на крышу один человек, а другой толкает в спину. И вот на крыше уже четверо. Осторожно ступая ногами по прогибающемуся под ними железу, они идут к гребню крыши. Идущий впереди вынимает револьвер, выставляет перед собой. Так, растянувшись цепочкой, направляются они к дальнему слуховому окну.
— Я все понял! — говорит Славик. — Он там! Сидит в том пожарном баке! Поэтому они и вылезли на крышу, хотят прыгнуть в бак прямо из окна. Смотри!
Первый, подойдя к этому окну, ложится и, держась одной рукой за раму, а в другой зажав револьвер, заглядывает внутрь. Минута… Тихо… Он поворачивается к остальным, что-то говорит им, быстро отворяет обе половинки окна, разбитое стекло со звоном вылетает, и он прыгает. Двое других делают то же самое так быстро, что мы не успеваем охнуть. Памятник остается на крыше.
Из слухового окна раздается резкий, пронзительный, как нам кажется — детский крик. Памятник всовывает голову в окно. Милиционеры, стоявшие у подъезда, бросаются вверх по лестнице, а мы, проводив их взглядами, снова смотрим на крышу, где Памятник неловко, как корова, качая задом, пытается влезть в окно.
— Пузо мешает! — говорит кто-то.
— Жопа!
— Да тише вы!
Еще одно стекло, выбитое его рукой из слухового окна, со звоном рассыпается по крыше, и зад Памятника исчезает вместе с болтающимися ногами.
— Нырнул! — говорит все тот же голос.
— Где же Нюрка? — спрашивает кто-то.
— А может, это и не ее сын, — замечает старик, стоящий рядом со мной.
Мы слышим шаги по лестнице. Топанье громче, громче. Наконец испачканный, в мелу и соре, потирая правую руку и дуя на нее, выходит Памятник. Вслед за ним, нагнув стриженую клочками, как у барана, голову со впалыми грязными щеками, в разорванной ниже пояса на длинные полосы шинели, с закрученными за спиной руками, появляется человек. Двое милиционеров держат его.
— Он! — говорит опять тот же голос.
Человек пытается поднять голову, и когда он на минуту выпрямляется, мы видим, что его лицо разбито в кровь… Она капает из носа, а он, всхлипывая, пытается втянуть ее обратно. И у него получается такой звук, как у детей, когда они сдерживаются, чтобы не плакать.
