Валерий Горбунов - Секреты для посвященных
…В день запуска ракеты с метеорологическим спутником его послали на стартовую площадку отвезти бобину с кабелем. Погрузив ее в кузов, Дик отправился в путь. День был прохладный, но ясный, белые облака напоминали округлые буквы, наклеенные на голубую ткань неба. Настроение у Дика было приподнятым. Он думал о том, что вскоре вернется в Москву, встретится с Лерой. Может, она к тому времени успеет соскучиться по нему и встретит с радостью… А что дальше? На это у него фантазии не хватило. Пожениться, наплодить детей, жить на скромную зарплату, едва сводя концы с концами, питаться готовыми котлетами? Ну уж нет!
Он отогнал неприятные мысли, заставил себя думать только о хорошем. Может, им с Лерой удастся организовать ВИА? Лера неплохо поет. У нее низкий приятный голос. Дик будет играть на гитаре — блестяще-черной, в серебряных блестках, он видел такую в руках одного хиппаря. Они объездят с Лерой всю страну. Не жизнь, а сплошной праздник. Он усмехнулся, сам не веря себе…
Дорогу до объекта проделал быстро. Сдал груз. Потом немного отъехал и остановился. Высунулся из окошка кабины, приглядывая хорошее место для своего лозунга. Серебристая ракета красиво блестела под лучами солнца. Вокруг нее мельтешили десятки людей. Стало ясно: ни к ракете, ни к ферме не подобраться, слишком много народу, слишком строгий контроль. А что, если заехать с другой стороны — со стороны леса?
Он достал лозунг и укрепил его на борту машины. Если удастся найти для лозунга другое, более удачное место, перевесит.
Снова сел за руль, стал огибать стартовую площадку. Его не остановили, видимо, считали, что он выполняет какой-то необходимый маневр по распоряжению начальства.
Дику удалось приблизиться к ракете. Он успел проехать еще несколько метров, но вдруг нажал на тормоз так резко, что едва не стукнулся лбом о стекло. Прямо перед ним в траве змеился толстый трубопровод. Из него, пульсируя, била струя жидкости. У Дика мгновенно вспотели лоб, шея, руки.
Утечка горючего? Он попытался вспомнить, что говорили на занятиях о ракетном топливе. В голове всплывали отдельные фразы: «Стоит примешать к жидкому кислороду примеси, как он становится взрывоопасен» или «С аммиаком нужно обращаться осторожно: он ядовит», «Есть горючее, которое при соприкосновении с окислителями воспламеняется…». Он не знал, какое именно горючее бежит по трубопроводу и со свистом вырывается из образовавшегося отверстия, но ясно было: назревает катастрофа.
Дик дал задний ход, отогнал автомашину от опасного места. Выскочил из кабины, огляделся. Люди были далеко. Ему показалось, что высота клубящегося дымком фонтана растет прямо на глазах. Он залез в кузов, схватил кусок брезента и бросился к трубопроводу. Упал на поврежденное место, пытаясь силой своего легкого тела побороть силу давления, под которым бежало к ракете горючее. Силы были неравны. Резкий неприятный запах ударил в нос. Закружилась голова.
— Помогите! Помогите! — что есть сил закричал он, стараясь привлечь внимание стоящих поодаль людей в военной форме. Помахал в воздухе брезентом, который тоже распространял едкий запах. После чего снова упал на трубопровод, стараясь хотя бы на время удержать в нем кипящую струю. Краем глаза увидел: к нему бежали люди.
Он потерял сознание. Через несколько минут к месту происшествия с громко звучащей сиреной примчалась «Скорая». Кто-то из военных, ликвидировавших аварию, сбросил с лица маску противогаза и спросил:
— А что это за странный плакат на Камазе: «Мы, солдаты, за мир и разоружение!»
Ему ответил другой:
— Я узнал этого парня. Это шофер генерала Лихо. Значит, лозунг наверняка согласован с политотделом.
— Ясно, — ответил первый.
Потерянный след
Все последние дни заместитель генерального конструктора фирмы «Южная» Николай Гринько был страшно занят. Работы по замене «слабого» узла шли полным ходом. Гринько то и дело связывался с фирмой, один раз говорил с генеральным — телефонный аппарат был установлен у того в больничной палате.
Гринько ожидал чего угодно: разноса, язвительных фраз, но старик оказался на высоте. Выслушал рассказ своего молодого заместителя спокойно, только вставил: «А вы присмотритесь к этому местному гению, может, он нам пригодится?» Генеральный всегда умел подниматься над событием, моментом, точка обзора у него была высокая, и видел он дальше, чем многие другие. Вот этому у него не мешало поучиться.
В конце разговора генеральный сказал: «Может, мне приехать? Я уже почти в порядке». Но настаивать на своем предложении не стал. «Ну ладно, сами доводите. Верю, что справитесь».
У Гринько отлегло от сердца. Приезд генерального в этих обстоятельствах был бы для него катастрофой. Что бы говорили о Гринько? Приехал, напортачил, пришлось генеральному вставать с больничной койки, выручать. Конечно, старик это понимает. Но не хочет вредить Гринько, доверяет ему.
«А что ж ты не спрашиваешь меня о Нине?» — задал генеральный неожиданный вопрос.
Гринько оторопел. Молчал дольше, чем требовало приличие.
Старик сказал: «Ну-ну. Понимаю. Нинка рвется, а ты не хочешь ее приезда. Все понимаю. Сделаю так, чтобы она не приезжала. Все».
Гринько положил трубку, расстегнул верхнюю пуговичку рубашки. Душно. Подошел к окну, распахнул створки. Холодный, чистый воздух ворвался, заполнил легкие — хорошо.
Мысли его обратились к Раисе. Что скрывать, разговор с генерал-лейтенантом Волковым, рассказавшим ему о вольном или невольном (генерал подчеркивал — «невольном») участии Раисы в каких-то грязных делах, потряс его. Несколько дней он не мог даже смотреть на нее, разговаривать с нею. Ссылался на занятость. При случайных встречах (в дни дежурства Сметаниной он по нескольку раз проходил в вестибюле гостиницы мимо стойки, у которой она сидела) раскланивался, натянуто улыбался, со страхом ожидая как бы ненароком брошенного вопроса: «А что с твоим запуском? Отложили? Надолго?» Но Раиса молчала, только растерянно улыбалась.
«Что со мной? — с ужасом задал себе наконец вопрос Николай. — Ведь подозревая Раису в криминальном интересе к секретным делам, я уже заранее причисляю ее к числу врагов. Я, по существу, уже предал эту женщину, которой еще несколько дней назад клялся в любви. Стыдно, ох как стыдно!»
Но нет, любовь к Раисе не умерла в нем. Она лишь под давлением обстоятельств, причем обстоятельств экстраординарных, значительных, можно сказать почти убийственных для Гринько, для его репутации, а следовательно, и для его чувства достоинства, отдалилась, спряталась в самых потаенных уголках его существа. И как только дела с ракетой пошли на лад, путы, сковывающие его чувства, распались, и ему уже в новом свете открылась прежняя истина: он не мыслит своей жизни без Раисы.
Он схватил цветы из стоявшей на журнальном столике вазочки, букетик неярких северных цветов, и, роняя на пол капли воды, стекавшей со стеблей, выбежал из номера, спустился по лестнице вниз… В холле были люди, но это не остановило Николая. Он решительным шагом подошел к стойке и протянул букет Раисе. Она вздрогнула. Ее взгляд секунду-другую был устремлен на Гринько. Потом Раиса, как бы не замечая протянутой руки с зажатыми в ней цветами, ровным голосом спросила:
— Вы не уплатили за номер. А то месяц кончается… Нам надо закрыть ведомость. У вас деньги с собой?
— Деньги? — растерянно спросил он. — Сколько с меня? — И полез в карман за деньгами.
Раиса выписала ему квитанцию, встала, повернулась и ушла.
Гринько вышел на улицу и выбросил цветы в урну. Сердце стучало.
Он прошелся по тропинке, ведущей к лесу. Свежий ветер охладил разгоряченное лицо. «Что ж, она права. Я усомнился в ней, а значит, и в нашей любви».
Вечером, когда он возвращался в гостиницу из монтажно-испытательного комплекса, Раисы на привычном месте, у стойки, не оказалось. Ее место занимала уборщица. Он поднялся на свой этаж, распахнул дверь на балкон… В доме напротив одно за другим зажигались окна, люди возвращались с работы. Снизу доносились ребячьи голоса. Звонкий голос выкрикивал:
— Оля! Дай покататься! Оля, дай покататься!
— Это же женский, не видишь. Ты сломаешь…
— Подумаешь, женский! Ну и что? Не сломаю, дай покататься! Жадина!
— Ах так! Хотела, дура, дать велосипед, теперь не получишь!
— Ты что, шуток не понимаешь? Я же пошутил.
— Ну и шагай пешком, раз ты такой шутник.
Гринько бросился на кровать, лежал, заложив руки под голову. По потолку пробегали полосы света от фар подъезжающих к гостинице машин, скользили угловатые тени.
Он вдруг подумал: как она там? Сидит в комнате вдвоем с напарницей и изливает ей душу? Нет. Раиса не такая. Северные женщины суровы и немногословны. Привыкла свои чувства держать при себе. А есть ли они у Раисы, эти чувства? Какое у нее сегодня было лицо, когда он после трех дней отсутствия сунулся было к ней с этими цветами!
