Александр Ройко - Всегда вместе Часть І "Как молоды мы были"
Ходил в лес он один, без компании и без кого–либо из родителей — в будние дни те работали, а в выходные были чем–нибудь заняты по дому. Бабушка Виктора, которая и приучила внука собирать грибы, хотя и жила на окраине города, но в лес с внуком сейчас ей тоже некогда было ходить — работы во дворе дома и на огороде летом хватало. Но Виктору то, что не было никаких компаний для походов в лес, было только на руку. Ему нравилось такое одиночное времяпрепровождение ещё и потому, что не нужно было ни в лесу, не по дороге в него или к дому с кем–то и о чём–то «болтать» (как он для себя определил подобную сферу деятельности). Если и ранее он не был склонен к словоизлияниям, то сейчас и вовсе не хотелось ему ни о чём разговаривать. А вот размышлять ему никто не мешал, и он этой возможностью пользовался в полной мере. Приятный, свежий лесной воздух, тихое покачивание верхушек деревьев, нередкий перепев птичек, частые голоса кукушек да и, вообще, вся эта лесная красота оказывала на него благоприятное успокаивающее влияние. Он подходил к сбору грибов довольно основательно, не так, как иные, как бы между прочим. Нет, если он что–то делал, то делал он это хорошо. А для этого нужно во время работы сосредотачиваться и думать только о том деле, что тебе приходиться выполнять. Прочь посторонние мысли. Но что можно думать о грибах во время их сбора. Многое. Можно не только думать, но и разговаривать со своими будущими находками, что Самойлов нередко и делал. Проходя какой–то участок леса в поисках грибов, он не только мысленно, но часто и вслух шептал:
— Ну, где же ты, грибочек? Покажись и полезай в мою корзинку.
Найдя симпатичный гриб он тоже комментировал:
— Ух, ты! Какой красавец. Давай я тобой полюбуюсь, — и далее. — Так, а где же это твои собратья? Они должны быть где–то здесь поблизости. Красавчики, агу! Где вы? Показывайтесь.
И так он продолжал в этом же духе и в других ситуациях. Ну, скажите, разве в компании грибников такое возможно? Конечно, нет — неудобно как–то. А вот наедине с самим собой и с грибами всё возможно. Размышлял он и о самих грибах. Он думал о том, что грибы — это одно из самых интересных и таинственных явлений природы. Недаром ведь учёные и разные там классификаторы вначале не знали даже, куда его отнести — к растительному или животному царству, а, возможно, что он из разряда полипов. Кроме того, его удивляла ещё одна грибная странность. Вот он ходит по лесу в поисках грибов. Лес, на первый взгляд, да, наверное, так оно и есть, внешне абсолютно одинаков. Та же трава, те же кусты и деревья. Но под одними деревьями растут грибы (и порой немало), а под другими нет. Почему так устроено? Для грибов, как известно, нужны были только сырость, тень и прохлада. Но, под некоторыми породами деревьев (и около них) настоящие грибы вообще не родятся. К таким деревьям относятся, например, ольха, осокорь, тополь, черемуха и прочие. А ведь установлено взаимосуществование (к взаимной пользе) грибов и деревьев.
Виктор как–то, примерно в районе 9–10‑го класса прочитал старую книгу о грибах. И вот там была приведена цитата известного русского прозаика, мемуариста, литературного и театрального критика, журналиста, исследователя средины 19‑го века, члена–корреспондента Петербургской АН (1856 г.) Сергея Тимофеевича Аксакова. И вот что в ней говорилось:
«Всем охотникам известно, что у грибов есть любимые места, на которых они непременно каждый год родятся в большем или меньшем изобилии. Без сомнения, этому должны быть естественные причины, но для простого взгляда эта разница поразительна и непостижима… У меня есть дубовая роща, в которой находится около двух тысяч старых и молодых дубов… И только под некоторыми из них с незапамятных времен родятся белые грибы. Под другими же дубами грибов бывает очень мало, а под некоторыми и совсем не бывает. Есть также у меня в саду и в парке, конечно, более трехсот елей — и только под четырьмя елями родятся рыжики. Местоположение, почва, порода дерев — всё одинаково, а между тем вот уже двенадцать лет как я сам постоянно наблюдаю и каждый год вновь убеждаюсь, что грибы родятся у меня на одних и тех же своих любимых местах, под теми же дубами и елями».
Несколькими годами позже в книге того же В. А. Солоухина «Третья охота» Виктор прочёл о том, как автор попытался объяснить, по крайней мере, то, почему не под каждым деревом в лесу растут грибы. Он приводил такой пример:
«Представьте себе какое–нибудь существо, которому дано видеть только яблоки, в то время как сама яблоня для него незрима. Конечно, он будет удивляться, почему в одном месте полно яблок, а рядом — нет ни одного. Теперь–то мы знаем, что грибы, которые растут в лесу, и которые мы с удовольствием собираем, это именно, как яблоки, готовые созревшие плоды, тогда как само дерево скрыто от наших глаз под землёй».
Ничего в лесу не мешало Самойлову радоваться, но, одновремённо, и грустить. Во время короткого отдыха он устраивался где–нибудь сидеть на холмике под деревом, и чистил грибы, что бы занять время, грибы. Срезал он грибы ножиком, ведь лучше аккуратно срезать грибы, а не вырывать с корнем, поскольку в последнем случае грибница разрушается. Если сравнивать грибы с теми же яблоками, то такое собирание было бы похоже на то, как если бы вместо того, чтобы аккуратно сорвать яблоко, ты обламываешь вместе с ним и небольшую ветку.
При таком занятии, Виктору уже ничего не мешало думать о жизни и, в частности, о его взаимоотношении с Любой. А вот эти мысли как раз и были грустные и одновремённо с болью в сердце. Самойлов за прошедший после школы год никак не мог успокоиться от разрыва их отношений. Он, так же, как и сама Люба питал надежды, что хоть во время каникул они смогут если и не помириться окончательно, то уж хотя наладить более–менее нормальные отношения. Но рассказ Насти и Ларисы, а затем совершенно некорректное «дополнение» Стаса совершенно выбили его из колеи. Но сколько он не размышлял о том, как быть дальше — ничего путного ему в голову не приходило. И чем ближе была средина августа, тем муторнее становилось на душе у Виктора. Близилось возвращение Великановой с моря. Но вот видеться сейчас с ней Самойлову совершенно расхотелось. Но что делать, город то невелик, всё равно где–нибудь столкнуться. Что он должен будет ей сказать? А ни говорить о чём–то, ни спрашивать её ему совершенно не хотелось. Вот она суровая несправедливость жизни! Вместо того, чтобы всё хорошенько разузнать из первых уст, ты не только не хочешь ничего слышать, ты даже видеть человека не хочешь. И снова эта юношеская непримиримость, нежелание идти ни на какие уступки или даже просто контакты. Хотя, и в более зрелом возрасте тоже такие случаи не одиночны.
В один из дней, возвращаясь узкой улочкой из леса, Виктор столкнулся с живой «достопримечательностью» их городка. Шедший навстречу средних лет мужчина в заношенной одежде, приблизившись к Самойлову, как–то хмуро произнёс: «Дай копейку!». Самойлов пошарил по карманам. Идя в лес, денег он с собой не брал, но, порывшись, он таки отыскал несколько мелких медных монет, которые и отдал встречному. Тот благодарно улыбнулся и пошёл своей дорогой. А был это известный всем таращанцам Петро́ Кучерявый, при этом никто не знал, Кучерявый — этот его фамилия или кличка, потому что волосы у него и в самом деле были вьющимися. Что же это был за человек? Одни называли его дурачком, другие — юродивым. Но, скорее всего, он не был ни тем, ни другим. Термин «юродивый» в принципе не совсем совместим с термином «дурак». В большинстве своём юродивые далеко не дураки, хотя многие толкования определяют их как людей с намеренным старанием казаться глупым или безумным. Часто они были гораздо умнее простого люда. В начале тысячелетия в глазах неверующих юродивыми считали Христиан, в силу своей веры в распятого Бого–человека. Легендарного юродивого Василия Блаженного (XV век) чтил и боялся сам Царь Иван Васильевич Грозный, потому как тот постоянно обличал ложь и лицемерие. Петру Кучерявому было очень далеко до Василия блаженного, но и полным дураком его тоже назвать нельзя было. Это просто был человек с некоторой умственной задержкой развития, скорее всего, как последствия войны. Кстати, в конце сороковых–начале пятидесятых годов в Тараще была ещё одна подобная личность, которую прозывали Босый, из–за того, что почти круглогодично ходил без обуви. Но Босый, как говорили старожилы, частенько промышлял воровством, а иногда и просто грабежом. Куда он позже делся, никто не знал, хотя ходили слухи, что его какая–то из структур карательных органов то ли убила, то ли куда–то вывезла.
Петро Кучерявый выгодно отличался от Босого тем, что всегда был добродушным, неагрессивным к другим людям и никогда не воровал. Он только периодически просил денег, причём всегда одной и той же фразой, с которой он обратился к Самойлову, и всегда ко всем, независимо от возраста, обращался на «ты». Но ему, действительно, хватало милостыни в несколько копеек. Ходил он не с босыми ногами, но тоже почти весь год в старых сандалетах на босу ногу, и только в зимний период натягивал старые стоптанные башмаки. Своего жилья у него не было, его приютила какая–то старушка, подкармливая и, главное, предоставляя кров. Петро очень редко разговаривал с окружающими, но если это иногда случалось, то разговаривал он довольно внятно и, вроде бы, вполне разумно. Вот только интонация его голоса оставалась какой–то угрюмой. Люди относились к Петру в основном дружелюбно. Юродство, конечно, вызывает двоякое отношение у людей, нередко — злобу и отвращение, заставляющее гнать юродивых, бить и смеяться над ними. Но многие чувствуют к ним симпатию и даже невольное тяготение. Вероятно, такие люди интуитивно понимают, что юродивым мог стать далеко не каждый. Но к Петру Кучерявому в городе почти все относились нормально, на рынке сердобольные старушки совали ему в руки что–нибудь из овощей или фруктов, другие жители отдавали ему старую одежду или обувь, которую он с благодарной улыбкой принимал и даже иногда, так же хмуро, как просил копейку, говорил «Спасибо». Единственные, кто его нередко донимал, так это мальчишки, которые его частенько дразнили, но, на которых он просто старался не обращать внимание.
