Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга первая)
Видя бессилие сердаров, нагнавших страх на народ, дайхане в аулах по обоим берегам Аму немного воспрянули духом, поверили: пришло освобождение, больше не вернутся страшные времена эмирского гнета. Нам было приказано проводить в селах беседы о повой власти, о задачах Красной Армии, о том, как живут трудящиеся в Советской России. Комиссар Иванихин простыми, хорошо понятными словами рассказывал о партии большевиков, о Ленине, постепенно вытравлял из сознания темных людей злобные и нелепые измышления, распространявшиеся баями и муллами.
Мы сообщили народу и о положении в Бухаре, о взятии столицы эмирата и о бегстве самого эмира, который, как нам теперь стало известно, пытался закрепиться в Душанбе, но под давлением революционных войск вынужден был убраться в Афганистан. Люди слушали такие беседы с широко раскрытыми глазами, не решаясь верить: столько лет им в сознание вдалбливали ложь о «всемогуществе» эмира — друга «белого царя» в Петербурге.
С одним из пароходов прибыла почта из Чарджуя и Ташкента. Я получил долгожданное письмо от Александра Осиповича. Далеко же отодвинулись от меня, сделались похожими на сон недавние события моей жизни в России! Богданов писал, что все здоровы, хотя год был трудным, голодным. Топя вернулась с фронта, хочет пойти учиться на врача. Все шлют приветы мне, моим близким. Спрашивают: женился ли я на Донди? Александр Осипович от имени петроградских рабочих-большевиков поздравил меня, моих земляков и боевых товарищей с крушением эмирата, провозглашением Бухарской республики. «Пиши, Коля, не забывай стариков!» — закапчивалось это письмо, такое дорогое для меня. Ответить я решил — если все пойдет благополучно — уже после свадебного тоя.
Николай Петрович Егорычев, наш доктор, приехал в Керкичи, чтобы принять медикаменты, полученные по уже восстановленной железной дороге. Я спросил его: не сможет ли он съездить в Бешир, посмотреть Донди? Он сразу согласился и, завершив дела, отправился к нам в аул с Ишбаем и своим вестовым.
— Можешь теперь устраивать свадьбу! — сказал Николай Петрович, когда все трое возвратились сутки спустя в Самсоново, где я их поджидал. — А еще недели через две и вовсе снимем перевязку.
— Ай, и счастливый же ты, товарищ командир! — и тут вставил свое Ишбай. Конечно, это он по дороге рассказал доктору о наших с Донди планах. Но я не сердился на парня: такую тайну все равно не скроешь.
Прошло еще дня три. Представителя из Чарджуя ожидали в Ходжамбасе с часу на час. Я, наконец, решился: рассказал Серафиму о приготовлениях к свадьбе у нас дома, и мы вдвоем надумали послать в Бешир Ишбая с бойцом, чтоб передали моей матери и всем близким: готовьтесь, вот-вот я с друзьями приеду, в тот же день — той. Нужно заранее пригласить бахши поискуснее, а муллу не следует звать; все необходимые обряды выполнит один из старших родственников-мужчин. Подарки, все, что требуется, пусть покупают, держат наготове. Серафим буквально навязал мне взаймы крупную сумму денег из своего содержания, бухарскими тепьгами и туркестанскими дензнаками. Я их передал Ишбаю для матери. Средств, по моим расчетам, теперь должно было хватить.
Я только впоследствии узнал, какую бурную деятельность развили после отъезда Ишбая мои родичи, ближние и дальние, да и соседи. Мужчины сейчас же собрались на совет. Решили из каждого семейства выделить по одному-двух баранов, муку, рис, овощи, а также ткани, пряжу, украшения, ковры, кошмы, посуду, топливо. Молодежь и женщины должны были сообща трудиться на подготовке пиршества.
Такая щедрость, всеобщее участие объяснялись тем, что я, сын Бешира, являлся человеком заслуженным; уважаемыми людьми считались также мои покойные отец и дед. Теперь их не было в живых, и свадебный той семьи стал как бы делом всех родственников. Когда о совете старейшин узнали на других концах аула, многие вовсе незнакомые односельчане приходили к моей матери, приносили кто что мог, иные только горсть серебряных монет, моток шерсти, бязевый чистый платок, просили принять от них в дар. Конечно, все они получали приглашение на свадьбу.
А еще на совете выступил теперь уже совсем седой Эрджик — добрый садовник, у которого мы с мальчишками некогда воровали урюк и дыни. Он оказался дальним родственником Донди по матери. Старик сказал:
— Пусть этот той станет праздником и для Нобат-джана с его нареченной, и для всех людей Бешира, и для друзей Нобата — красных аскеров, которых мы должны благодарить за освобождение. Уважаемые! Я готов от вашего имени отправиться в Ходжамбас, передать наше приглашение на той красным воинам. Пусть они иноверцы — это наши истинные друзья. Согласны ли вы?
Старейшины изъявили свое согласие. Эрджик и еще двое его сверстников стали собираться в путь.
Тем временем в Ходжамбас приехал на сером ишачке мой старый знакомый Сапар-ага. Он прибыл, чтобы повидать меня. Дело в том, что еще до начала боев под Самсоново — Керкичи я отпустил его в Бешир. Сапар попросил об этом, сославшись на чрезвычайно важные обстоятельства и пообещав возвратиться дня через три. Тогда он, однако, так и не вернулся, а мне было не до него. И вот бывший узник зиндана стоял передо мной, немного смущенный, но, сразу можно заметить, — счастливый, будто даже помолодевший:
— Нобат, ты не сердись на меня. Такое дело, понимаешь…
— Ладно, чего там. Рассказывай. Вижу, какая-то радость у тебя.
— Да, Нобат! Женился, понимаешь… Девушка моя отыскалась. Помнишь, я говорил тебе о ней, когда сидел в зиндане? Не дал тогда баю жениться на моей Язбиби… Ну, вскоре отец ее умер, дядя увез к себе в другой аул. Хотел и он выгодно сбыть сироту, с местным баем сговорился, да оба померли от холеры. Язбиби к своей бабушке ушла, следы ее затерялись. Обо мне и слуху нет. Только вот добрые люди мне передали: девушка, дескать, ждет тебя, поезжай скорее туда-то… Я поехал. Тебе тогда не сказал, не знал, чем еще это кончится. Прибыл на место, вижу, старуха при смерти. В общем, сладили мы той небогатый, родственники дальние помогли. У них я жену свою и оставил… И так мне было горько, что нет рядом тебя, моих новых друзей, воинов свободы! Прости уж меня, что покинул и трудный час, да ведь и сироте помочь надо было.
— Оставь, Сапар-ага, я все понимаю. Ты человек свободный, а помочь нам еще успеешь. Поздравляю тебя, друг, от души! Будьте счастливы долгие голы! — я крепко пожал руку сразу просиявшему товарищу.
— Ну, спасибо, — проговорил он со вздохом облегчения. — А у меня в гостях ты все равно должен побывать! Я тебе и угощения свадебного оставил, велел жене припрятать сластей, дыню, окорок бараний… Когда приедешь со своими друзьями?
— Спасибо тебе, Сапар, дорогой! Приеду, только подождать придется пока. Сначала прошу тебя пожаловать в Бешир, ко мне на свадебный той! Вот только день-другой побудь с нами, ладно?
— Как, и ты женишься?! — мой знакомый даже присел от изумления. — Вах, молодец! Ну, смотри, дождалась, значит, и твоя Донди! Вот какие девушки у нас на Лебабе!
— Да и парни — грех обижаться.
— Что верно, то верно, — согласился Сапар и обещал вместе с нами отправиться в Бешир.
Вскоре в Ходжамбас прибыл Эрджик-баба во главе своего «посольства». Держался церемонно, с достоинством; правда, однажды все-таки дал понять, что помнит, как в былые времена ловил нас, маленьких воришек, на деревьях своего сада и на бахчах. Передал от аксакалов комиссару Иванихину приглашение пожаловать на той всем нашим отрядом, в полном составе. Серафим, тоже с важностью, подобающей моменту, ответил, что сообщит решение командования через час.
— Коля, не серчай, а выслушай внимательно: мне ехать нельзя… — начал он, когда мы удалились на совещание. Видя, что я даже вскочил от волнения, предостерегающе поднял руку: — Спокойно! Пораскинь умом. Думаешь, неохота мне побывать на свадьбе друга? Очень хочется, будь уверен. Но полагаю — нельзя! Враги ведь тоже, поди, прослышали о твоей свадьбе. И сунутся, в крепость не пойдут, но в ауле натворят беды. А с нашими — ни командира, ни комиссара. Давай сделаем вот как: поезжай, возьми Ишбая, еще десяток ребят. Приглашают, отказываться неудобно… А я здесь за тебя останусь, и к Беширу вышлю разъезд, на всякий случаи. Таков будет мой тебе подарок на свадьбу. Договорились, что ли?
Мне оставалось только согласиться. С Серафима я взял обещание: свадебный той повторим, как только представится случай, в кругу наших боевых друзей.
…Наконец, прибыл долгожданный пароход. Он выглядел торжественно: матросы и добровольцы стояли по бортам с винтовками к ноге, красные флаги развевались и на мачте, и на корме, и на носу; шлюпки и надстройки верхней палубы были украшены алыми полотнищами-плакатами, написанными на русском и узбекском языках. Наш отряд — все свободные от караулов и дозоров бойцы — выстроился в три ряда на пристани, у правофлангового — красный флажок на пике. Жители аула заполнили пустыри, песчаные отмели вдоль берега.
