Джон О'Хара - Время, чтобы вспомнить все
Он рассмеялся.
— Я совсем не такая, как ты думал?
— Не знаю, что и сказать. Я думал лишь о том, что я тебя люблю.
— Я, Джо, тоже тебя люблю, — сказала она.
— Мы должны любить друг друга до конца своей жизни, — проговорил он.
Джо положил ей голову на грудь, и не успела Эдит осознать, что произошло, как он мгновенно уснул.
— Джо, ты спишь?
Он не ответил. Но его ответом было мерное дыхание.
— Ты принадлежишь мне, — сказала она. — Наконец-то.
Но он спал, и даже теперь, сияя от радости победы, она чувствовала, что ее мучают вопросы и сомнения. Он дал ей полностью им овладеть, и теперь он был совсем другим человеком, не тем, кого она знала прежде. Он предстал перед ней таким, каким его, разумеется, никто еще не знал. Но того, чем она сейчас владела, было для нее недостаточно, в этом не было завершенности. Он спал, отдалившись от нее, и зажженный ими огонь погас. И тогда она начала понимать, что овладеть им полностью будет непросто: зря она ожидала, что это случится быстро и легко. Возможно, она завладеет им ничуть не менее полно, чем кто-либо прежде, и с годами будет овладевать все больше и больше, но она начинала понимать, что хочет такого овладения, о возможности которого она и не подозревала. Раньше ее наивные желания были совсем просты: свадебная церемония, скрепление брака физической близостью. Теперь же, когда его голова покоилась у нее на груди, она осознала, что ее желание владеть им не так-то легко будет удовлетворить, если ее цель вообще достижима. Это была не любовь — скорее всего к любви это не имело никакого отношения, — но это желание было таким же сильным, как любовь или ненависть. Овладение этим человеком станет смыслом ее жизни. Ему придется стать не только ее частицей, но и чем-то большим: он станет важнее ребенка, которого она выносит и родит, важнее близких друзей, важнее всего насущного в жизни. Он будет жить так, словно она накрыла его мешком, и его возможность дышать и существовать будут зависеть исключительно от нее. И на это овладение уйдет целая вечность, и оно станет недостижимой целью, потому что стоит его прекратить, и оно останется незавершенным, а владение, которого жаждала Эдит, должно было стать постоянным, непрерывным и вечным.
И вот сейчас, лежа рядом с ним и наслаждаясь ощущениями своего тела, Эдит начинала понимать, что может владеть своим мужем с помощью его тела и тех осязаемых удовольствий, которые она ощущала и нутром, и кожей, и прикосновением к его коже, и таким удовольствиям не будет числа. Но и само время станет участником того, чего ей хотелось не меньше прикосновений и поцелуев. И Эдит, хотя поначалу была этим весьма недовольна, теперь радовалась тому, что он так быстро уснул. Сон вернет ему силы для этих осязаемых удовольствий, которыми она планировала наслаждаться. И то, что Джо с такой легкостью уснул, говорило о том, что он человек простой и что она сможет владеть им почти так, как ей хочется. Она не сможет им владеть в точности как ей хочется, хотя бы потому, что вечность недостижима, но пока она жива, она будет владеть им почти полностью. И этот спящий рядом с ней простой человек ни в чем не будет ей перечить. Поначалу мысль о грандиозности этого обладания Эдит несколько испугала, но она положила руку ему на щеку, а потом провела рукой от щеки к своей груди и вдруг поняла, что будущее принесет ей радость. Она даст ему все, чего он пожелает, и научит его желать намного большего, научит желать того, что ему не приходит и в голову, потому что все, чего ему хочется, ничтожно в сравнении с тем, что она от него будет брать.
Эдит лежала и думала о своих приятелях, об известных ей браках и о том, что составляет супружескую жизнь: общее жилье, его тепло, еда, одежда; зачатие, вынашивание и воспитание детей; денежные проблемы и отношения вне семьи, совместимость и несовместимость; заказ на дом еды и выбор занавесок, ссоры, разрывы и воссоединения; влияние на семью общественного мнения; споры о том, кого приглашать в гости, а кого нет, и о том, в какие школы отправлять детей, и стоит ли на Пасху надевать пасхальный капор. Эдит улыбнулась. Со всеми этими несущественными проблемами, сиюминутными желаниями и стремлениями было так легко справиться. Эдит теперь ощущала в себе величие — не просто чувство собственного превосходства, а величие. Уже само желание овладеть человеческим существом и то, чего она достигла с Джо, требовали величия. И никому об этом не расскажешь, потому что никто этого никогда не поймет. Эта идея принадлежала ей самой, и она смирилась с ее неизбежной незавершенностью, но осознание своего величия и того, что ей предстоит жизнь с великой целью, уже порождали в ней ни с чем не сравнимую безмятежность. Эдит вдруг подумала об измене, и от одной мысли о ней она беззвучно рассмеялась: желание растрачивать время на других мужчин — полная глупость и признание своей неполноценности; и вообще к чему оно, когда обладание одним человеком станет для нее пленительной страстью! И разве важно, что полное обладание недостижимо? У нее в жизни теперь есть цель.
Наконец наступило время, когда свадьба Джо Чапина и Эдит Стоукс стала частью истории светской жизни Гиббсвилля. Город этот получал истинное удовольствие от разговоров о свадьбах и похоронах, ассамблеях и редких преступлениях избранных жителей Гиббсвилля. Ассамблеи проходили два раза в году и служили пищей для разговоров на несколько последующих месяцев; похороны случались чаще, чем ассамблеи; преступления с участием видных жителей города случались настолько редко, что эту непривычную тему обсуждать непосвященным было весьма непросто. Свадьба любой подобного рода пары всякий раз обсуждалась определенным образом: обсуждался список гостей, поведение гостей, одежда женщин (одежда мужчин обсуждалась лишь в том случае, если кто-то являлся в чем-то нелепом и несообразном событию), свадебные подарки и удачная или неудачная погода. Подробности свадьбы оставались стоящей темой бесед до тех пор, пока не становилось известно, что счастливая новобрачная ожидает ребенка, и именно в эту минуту свадьба определялась на свое законное место в истории светской жизни города. Эту тему можно было, конечно, возобновить, но уже с некоторой долей риска, поскольку тема эта переставала кого-либо занимать с той самой минуты, как новобрачная шепнула на ушко кузинам о своем деликатном положении.
Однако первая беременность тоже была в своем роде общественным событием, поскольку предоставляла обществу тему для разговоров. Начинались рассуждения о том, какого пола будет ребенок; с ходу проводился статистический анализ, основанный на данных о рождаемости сыновей в семье новобрачной и рождаемости дочерей в семье новобрачного. Никоим образом не признавалось, что пол ребенка можно определить в самом начале беременности. Как только набухший живот счастливицы становился заметен всем и каждому, тут же начинались догадки о том, насколько высоко в нем располагался младенец, так как по этому жизненно важному признаку — а именно местоположению младенца в животе беременной — опытные матери и наблюдательные девственницы определяли будущий пол ребенка.
В компании женщин — если только речь шла не о двух близких подругах — никогда не обсуждался акт, который привел к беременности, однако это была единственная стадия, не подлежащая обсуждению, разумеется, при том что беседа велась в приличных иносказательных выражениях. То и дело поднимался вопрос об объеме бедер Эдит, регулярности и болезненности ее менструаций, даже о размере ее бюста. Самые бурные — правда, не высказываемые вслух — надежды возлагались на то, что родится мальчик, а если вдруг родится девочка, то она будет похожа на отца. Внешний вид мальчика не имел значения, но чтобы девочка походила на Эдит… Поразительно, что все об этом думали, но никто не высказывался вслух.
На улице Северная Фредерик в доме номер 10 признавали, что может родиться и девочка, но признавали это только потому, что были людьми богобоязненными. Если Бог с его безграничной мудростью счел целесообразным рождение девочки, у него наверняка были на то причины; со Всевышним не спорят, и его решения не подвергают сомнению. Однако практически все настраивались на то, что это не более чем вероятность и скорее всего этого не случится. Бен Чапин утверждал — в виде шутливого предупреждения, — что девочки, в конце концов, рождаются каждый день, но в гостиной и на задней лестнице его незатейливую уловку считали пренебрежением к общепринятой примете. И будущая мать, и будущая бабушка — обе пребывали в состоянии домовитого блаженства, о котором Эдит даже не мечтала и которое наступило ровно в ту минуту, когда Джо было разрешено объявить о грядущем событии. Всю свою жизнь Эдит должна была сама стелить свою постель и сама убирать свою комнату; ее мать позаботилась о том, чтобы она научилась шить и готовить, в то время как отец позаботился, чтобы она научилась чистить и правильно запрягать лошадей. Теперь же, в эти месяцы ожидания, Шарлотт Чапин, опекая Эдит, настолько освободила ее от забот, что доктор Инглиш велел ей, чтобы избавиться от последовавших запоров, каждый день отправляться на короткие прогулки. А Эдит, с детства ненавидевшая все то, что ее дома заставляли делать, охотно принимала благосклонность Шарлотт. И обе женщины были довольны таким положением вещей, так как понимали, что за ним не стоят никакие личные чувства, насколько такое, конечно, было возможно, учитывая то, что одна из них ждала ребенка. Эдит не противилась ни предложениям Шарлотт, ни установленным ею правилам и порядку в доме. Все правила устанавливались с учетом комфорта Эдит, и потому подчиняться им не составляло никакого труда, а поскольку Эдит знала, что ее свекровь главным образом заботится о своем будущем внуке, ей вовсе не требовалось, чтобы в установление этих правил вкладывалось больше теплоты или личной симпатии.
