Аркадий Крупняков - Вольные города
По поводу столь радостных вестей Ивашка смахнул все со стола, выволок флягу с вином и три чарки.
— Эх, порадовался бы старик,— вздохнув, произнес Ивашка,—I чудная и великая душа была у человека!
— Многим мы ему обязаны,— задумчиво сказал Василько.
А Микеня, роняя на бороду пьяные слезы, молчал и тенькал на одной гусельной струне.
— Кал-тынь, кал-тынь, кал-тынь,— однотонно вызванивала струна, наполняя мир печальными, бередящими душу звуками.
Глава восьмая
СТОЯНИЕ НА УГРЕ
...Великий князь отправил царевича Нордуалата и Василия Ноздреватого на Орду. Те опустошили Орду... Ахмат же, получив весть о разорении собственных улусов, обратился в бегство с берегов Угры.
Архангелогорпдский летописец, с. 187
ТЯГОТЫ ВЕЛИКИЕ
ж так было заведено издавна: посылали к хану людей знатных — либо бояр, либо воевод. Ездили они к ханам на малое время. Теперь же великий князь решил держать в Крыму посла постоянно, и был туда направлен воевода Шейн с наказом не выезжать из Бахчисарая ни весной, ни летом и хлопотать, чтобы хан шел либо на Орду, либо на короля Казимира, а великому князю доносить обо всем. Но воевода Шейн заболел и своевольно приехал в Москву. У Ивана Васильевича не только каждый князь, воевода или боярин на счету, но и дьяков от дела оторвать нельзя. Шутка ли: предстояла решительная битва с Ордой. Долго искал князь человека для посольства пригодного и никак не мог найти. Тут Васька Мамырев возьми и скажи князю:
— Приглядывался я в эти дни к парубку Андрейке— молод, а смышлен. Крым исходил пешком, в Кафе бывал, с Дона по такому опасному пути чуть не один до нас добрался, по-татарски разумеет — чем не посол?
— Худороден больно,— сказал князь, поморщившись.— И юн.
— Хан родословных не ищет, пусть скажется боярским сыном. А юность — дело проходящее.
— За посольские дела ты ответчик. Ежели ручаешься — шли.
Васька неделю поучал Андрейку посольским порядкам, а потом приодел его как следует да и направил к хану через Дон. А в грамоте Менгли-Гирею от имени князя написал:
«Прости, великий брат мой, что я посылаю к тебе юношу, боярского сына, старые мои бояре либо хворые, либо по уделам заняты. А пути в твое царство стали не токмо истомны, но и опасны. Через Литву проезду теперь нет, полем посылать через хана Ахмата опасно, а оный юноша дороги через Дон знает и послом будет справным».
Добрался Андрюшка до Бахчисарая, к хану пришел смело, вручил грамоты, рассказал все, чему учил Васька Мамырев. Хан грамоты принял, посла выслушал, но уважения ему никакого не сделал. Даже обрадовался: с таким юнцом можно не церемониться. Велел поместить его в полуподвальную комнатушку под покоями литовского посла, а кормить приказал после султанского посольства — объедками.
Андрюшка заглянул в каморку, ничего прислужнику не сказал. Ужинать привели его поздно, турецкое посольство уже откушало. Было оно многочисленно, на столе еды осталось столько, что можно прокормить десяток человек, но Андрюшка ни к чему не притронулся и велел сказать хану, что он отъезжает завтра обратно. Слуга повел его к великому визирю, и тут Андрюшка спокойно заявил, что жить ниже литовского посла не будет, кормиться объедками не намерен.
Узнав об этом, хан покачал головой и приказал дать послу хорошее жилье и отдельное кормление.
Через неделю великий визирь позвал его к себе и сказал, что хан посылает свое посольство в Москву, не хочет ли молодой боярин что-нибудь передать князю.
— Передайте великому князю, чтобы он послал ко мне сотню парубков.
— Для чего же?! — воскликнул скуповатый визирь.
— Я приехал к вам сам-шестой, а хан посылает более сотни. Столь великому посольству в Москве делать нечего. Великий князь показывал мне, чтобы с крымскими послами лишних людей не было.
Хан, узнав об этом, сначала сильно разгневался, но перечить Москве в столь горячее время ему не хотелось, и, подумав, посольство сократил наполовину. О молодом после стал думать уважительнее.
Спустя время пришел в посольскую каморку брат хана Ямгурчей. Поглядел на Андрюшку свысока и изрек:
— Я нынче женился и сына женил: напиши великому князю, чтобы он меня пожаловал, прислал шубу соболью, да шубу горностаєву, да шубу рысью. Третьего года князь пожаловал мне панцирь; я ходил на недругов и панцирь истерял, пусть князь мне новый пришлет. И поторопись — я долго ждать не люблю!
— Ничего я великому князю писать не буду.
— Почему?!
— В шертной грамоте, что царь твой моему государю дал, сказано: никаким поминкам и пошлинам не быть. Ни с той, ни с другой стороны. Князь у тебя поминков не просит, с чего тебе их давать? Если будет на то княжья воля, он тебе и без грамоты пошлет. А сейчас такой воли нет.
Ямгурчей выскочил от посла, хлопнув дверью, но к хану жаловаться не пошел. Он знал, что слова в шертной грамоте такие записаны были.
С той поры Андрея стали считать за твердого, настоящего посла...
Тени от юрт все удлинялись. Солнце уходило за степной горизонт, окрашивая травы в багряный цвет. С реки веяло прохладой. Нойон1 Сардар лежал в своей юрте на верблюжьей кошме и хрюкал, как боров. Наложница, маленькая и светловолосая девочка, чесала Сардару спину. Больше всего на свете нойон любил это занятие и часто засыпал под приятные, ласкающие прикосновения девичьих пальцев.
Сейчас, на летнем кочевье, весь род Сардара — двенадцать семей. В каждой семье то темник2, то сотник, а юнагасов3 по три или четыре. А безродных воинов более сорока тысяч. У каждого конь, а то и два. Часто кочевать надо, чтобы такую пропасть лошадей накормить. Правда, монгольские лошаденки очень выносливы. Они сами зимой копытами выбивают из-под снега траву и кормятся, а летом совсем заботы о них мало. Вот овечьи отары — тем надо большую заботу.
В этом году кочевье было трудным. Подался Сардар к югу, где теплее, а там крымские конники спокою не дают, на Дону какие-то айдамахи объявились — тоже кочевью мешают. Только недавно отыскал Сардар хорошее, обильное травой и водой, а главное, спокойное место. И теперь наслаждается покоем. Спит, пьет кумыс, е наложницами тешится, на охоту ездит. Перед сном ему спину чешут — хорошая у нойона настала жизнь. До осени никуда трогаться не надо. Спокой...
'Нойон (тат.) — глава большого и знатного рода в Орде.
2 Темник (тат.)—командующий десятью тысячами войска.
3 Ю н а г а с (тат.) — командующий десятью воинами.
Ласкает девочка спину, млеет от сладостнейшего удовольствия Сардар, сон накатывается на него приятной волной.
Вдруг у входа в юрту зашумели, закричали сторожа, вошел в юрту человек в запыленном полосатом халате, в белой войлочной шляпе с завороченными краями, упал перед нойоном на колени, протянул золотую овальную с двумя отверстиями пластинку. На пластинке письмена. Сардар взял ее, но читать письмена не стал. Он узнал пайдзу хана. Все, что скажет человек, ее принесший,— повеление великого Ахмата.
— Сажай, благородный Сардар, своих воинов в седло, веди свой байрак в Сарай-Берке, наместник небесного царя хан Ахмат большой поход задумал. Война!
— Еще говори!
— Коназ Иван грамоту ханскую, священную порвал, бакаула Кучука выгнал, послов перебил. Хан приказал Москву под копыта коней бросить.
Сардар оттолкнул девчонку, встал, приказал принести одежду. Вестнику велел идти отдыхать.
— Прости, благородный нойон,— мне по другим кочевьям ехать надо. Прикажи коней мне сменить...
...А из Сарай-Берке уже выступила бакаульная орда[14]. Уже сели в седла воины всех кочевий, через два-три дня ее догонят. Вся Золотая Орда идет в большом походе, стекается в один поток на Муравский шлях. Хан Ахмат, злой, как шайтан, носится на коне по шляху, воинов торопит, шлет ертаульные[15] сотни к Московским рубежам. На реке Тим Ахмат сделал орде большой привал. А на привале созвал совет. В ханский шатер собрались все сераскиры, сотники ертаульных сотен. Они чуть не на всех рубежах Московских побывали. Здесь же, на совете, хан главного сераскира назначит. Многие думают, что им будет смелый и решительный Кара-Кучук. Не зря он бакаульную орду водит. Иные думают: главным сераскиром будет осторожный, хитрый и расчетливый Сардар. Его род славный, идет от кагана Узбека. Первым на совете говорил Кучук:
— Идти надо прямо. Через рязанские земли на Тулу. Там у Ивана мало рати — вся она дальше, между Серпуховом и Коломной стоит. Тульские заслоны собьем, потом расколем рать на две части и поочередно втопчем в грязь. А там Москва беззащитной будет лежать. У наших воинов волчьи сердца, наши кони быстры, как ветер, я сам впереди пойду. Ивану не надо давать опомниться. Наша победа в быстроте.
