Аркадий Крупняков - Вольные города
— Я себя в обиду не дам! Я—
— Не хвастайся, сын мой,— сказала Суртайша,— слушай, что посол султана скажет. Он приехал, наверно, не твои слова слушать, а советы давать. Я стара, ты молод — нам добрые советы больно нужны. Говори, благородный Авилляр.
— Ахмату Москву не одолеть,— твердо сказал Авилляр.— Как только ты на Ивана Орду поднимешь, Менгли Ахмату в спину ударит. Убежит хан свой Сарай-Берке спасать, и останешься ты с Москвой один на один. И тогда не быть тебе ханом. Ты, поди, знаешь, что сейчас в городце Мещерском брат мой Магмет-Аминь живет? От Казани совсем недалеко. Иван его на твой трон готовит, он его законным наследником Ибрагима считает. Подумай об этом. А потом сам решишь — нападать на Москву или не нападать.
Потом на вечерней молитве, когда Авилляр и хан стояли рядом, Алихан сказал:
— Что творится в подлунном мире, я не пойму. Зачем всемогущему султану радеть неверному Московиту, а подданным аллаха вредить?
Авилляр сложил руки и, будто читая молитву, заговорил:
— Во дворце я правду тебе сказать не мог. Только двое мы знать должны.
— Слушаю.
- Время Золотой Орды прошло. Ты Ивану бить Ахмата не мешай. Когда они оба истекут кровью, вот тогда по Москве с двух строн ударим. Ты от Казани, султан — от Стамбула. И будет на всей земле правоверная империя Османов, и воссияет звезда пророка Мухаммеда над вселенной. И может статься, что загорится над Москвой золотой полумесяц и будешь ты там первым подданным султана. Ханом всех земель станешь от моря до моря. Когда Ахмат схватится с Иваном — моей вести жди. Держи свою Орду наготове.
- Да поможет нам аллах! — воскликнул Алихан.
- Да поможет.
Глава седьмая
БАСМА РАСТОПТАННАЯ
— Ступай, объяви хану, что случилось с его басмою, то будет и с ним, если он не оставит меня в покое.
Ответ Ивана III послу Ахмата. Казанская история, с. 55
ПРИЕМ В БРУСЯНОЙ ИЗБЕ
льга живет в Москве. Отец с Гришкой ведут торговлю. Хоромы построили новые, богатые. Сын Васятка растет бойким, смышленым. Годовалым встал на ножки, на втором году начал лепетать. Лицом весь в отца, только глаза материны. Никита внучонком не нарадуется.
Ольга, хотя и похудела чуть, однако красоты не лишилась. Женихов в Москве у нее — хоть отбавляй. Уж сколько сваталось — всем дает отказ. Кирилловна записала раба божьего Василька в поминание и молит ему царство небесное на том свете. Ольга молитвы другие шепчет: «Помоги, боже, соколу моему, любовь ко мне в его сердце сохрани».
В ту страшную пору, не дождавшись Василька, она чуть не наложила на себя руки. Сначала в душе теплилась надежда, что вернется, проводив товарищей на Дон. Но когда возвратился Семен и рассказал, что ватага ушла без атамана, Ольга свалилась в горячке. Прохворала более месяца.
Перед самой масленицей у нее родился сын. Имя дали в честь отца — Василий.
Семен вскорости *снова вернулся из Сурожа в Кафу и стал налаживать прежнюю торговлю.
Весной, в конце вербного воскресенья, в Суроже в Русской слободе случился пожар. Загорелись хоромы Никиты Чурилова. День был ветреный, а дома по русской обыкности построены деревянные, за час более чем полслободы — как корова языком слизнула. Шел слух, будто подпалил хоромы Теодорка, ди Гуасков сын.
Строиться заново на этих местах люди не захотели, а порешили всем гуртом перебраться на родную землю, на Русь. Вмеси1 со всеми уехал и Никита со своей старухой, дочкой и внучком, не остался и Гришка с семьей. Только Семен пожелал жить в Кафе.
Вернулись в свою подмосковную деревеньку Малый Сурож, стали там жить. Потом прикупил Никита в Москве домишко, там поселил Гришку и завел ему торговлю немалую в суровском ряду. Ольга в Москву ездила мало, все больше жила в деревне.
Чтобы не сидеть дома сложа руки, нашла дело. По ее просьбе Никита откупил около Малого Сурожа несколько десятин земли и выращивает на той земле лен. Ольга нанимает людей, следит за тереблением, помогает стелить лен на вылежку, отдает потом мять, чесать и прясть малосурожским бабам. Завела там избу, установила станы, наняла сорок ткачих — полотна для лабазов поставляет всякие. Однажды в пору осеннюю пришлось ей выехать в Сурожек на несколько недель. Васятку взяла с собой. В горнице при ткацкой избе спала одна, без служанки. В одно утро проснулась поздно. Лежала в постели, слушала, как по двору ходили бабы да на насесте горланил петух. Васятка не проснулся. Вдруг под окном брякнули гусли. Зазвенела одна струна, потом другая, и начались мелодичные переборы. Сразу вспомнился дед Славко, а за ним и любимый Василько. Защемило сердце, заныло в груди.
А гусляр все играл да играл. Как гром гремит перед дождем, так и гусли рокотали перед песней. Все тише и тише звенят струны, и, когда зазвучали чуть заметным ручейком, гусляр запел:
Ой, да море-океан, море синее,
Море синее, да наше море Русское,
На твоем берегу Черен камень стоит.
Да о камне том наша песнь звенит.
Ольга соскочила с кровати и, босая, подбежала к окну. Приникла к раме, вслушиваясь в каждое слово.
Ой, как слетались к тому камешку Все невольники да все колоднички.
Выбирали атамана Ваську Сокола.
Ваську Сокола да буйну голову.
«Про него, про Васеньку, песня, до моего оконца прилетела»,— прошептала Ольга и подняла рамку окна. Слепец, такой же старый, как и дед Славко, только ниже его и темнее лицом, пел:
Гы веди-ка нас, друг-товарищ честной Да атаман лихой.
Ты неди-ка нас на землю вольную Да за Дон-реку за свободную.
— Вы. ватажнички да мои милые.
Да сокол тки вы все ретивые.
Не пойду я с вами да на Дон-реку,
Мне сударушка моя здеся жить велит.
Вокруг слепца собрались бабы и мужики, слушают бывальщину, промеж собой перешептываются. А гусляр ведет песню-былину. И говорятся в ней до боли знакомые Ольге слова: «Обиделись ватажники на атамана и оставили его у Черного камня и ушли все на Дон. И остался Сокол один, как птица с подсеченными крыльями. И попал в полон. И некому было вызволить его».
Подлечил соколик крылышки Да, взмахнув, из плена вырвался.
И летал по поднебесью он Мало-много целых сорок ден.
По степи донской он все порыскивал,
Все ватажников своих искал-поискивал.
И нашел да атаман своих соколиков,
И опять над ними стал он властвовать.
Искать с ними волю-вольную,
Волю-вольную да жизнь свободную.
Ольга оделась на скорую руку, выбежала из избы и, осторожно взяв слепца за руку, сказала:
— Пойдем, дед, ко мне. Я тебя молочком напою.
Когда старец поел и, собрав хлебные крошки, бросил в рог, Ольга спросила:
-- Скажи, дед, от кого ты эту песню перенял?
— В рязанской земле, во граде Переяславе случилось встретиться мне с другим гусляром. Былину он с самого Дона принес и мне передал.
В это время проснулся Васятка. Мать подбежала и помогла сыну перебраться на лавку.
— Деда Никита? — спросил мальчонка.
— Нет, это другой деда. Хочешь, он тебе на гуслях поиграет?
Гусляр подошел к Васятке и, слегка касаясь пальцами, ощупал его лицо, ручонки и ножонки.
— Про што тебе, дитя малое, сыграть-то? Я и не знаю.
— Про Сокола спой,— тихо попросила Ольга.
И снова звенит песня о море Русском, о Черном камне, об атамане Ваське Соколе. Ольга знает, что все в этой песне от слова до слова — правда. И верит она, что жив ее суженый и снова придут для нее счастливые и радостные дни.
Под вечер в деревню приехал Никита. Сильно сдал, постарел славный сурожский купец, сгорбился, седой как лунь. Великий князь к старому купцу относится уважительно, ни одного дела, касаемого южных соседей, без его совета не делает. Великая княгиня Софья тоже расположена к купцу, а особенно к его дочке. Софью в Москве не любят, считают римлянкой. Близких у нее нет. А Ольга и по-гречески говорить может, и по-фряжски, обе воспитаны на берегах одного моря. Великая княгиня не раз находила Ольге женихов, Никита тоже уговаривал дочь выйти замуж, но она непреклонна.
Вот и сейчас, приехав, Никита разделся, пошел в горницу, поцеловал дочку, сказал:
— С утра собирайся в Москву. Великий князь меня зовет.
— Так ведь тебя...
— Княгиня велела, чтоб с дочкой. К тому же снова зван ко двору князь Михайло Верейский с сыном Яшкой.
— Опять свататься будут?
— Ну и будут. Кто ты теперь? Ни девка, ни вдова и не мужняя жена. Княгиней будешь, дурочка.
— Браниться научился, батюшка, под старость-то лет.
