Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга первая)
Полк зарылся в окопы. Перед вечером на рысях примчалась батарея трехдюймовок. Со стены заметили их, выстрелы превратились в огненный шквал. Пришлось установить орудия в сухом русле арыка позади мазанок. Ударили залпом по стене, в основание. Грохот, дым, пламя и пыль столбом…
Но всего лишь небольшие углубления были вырваны взрывами. Необходимо бить по воротам. Таков приказ штаба группы войск. Однако, чтобы разрушить снарядами дубовые узкие ворота, необходимо выкатить орудия для стрельбы прямой наводкой, сажен со ста. А среди защитников стены имелись меткие стрелки из трехлинеек и «максимов».
К ночи батарею передвинули на участок моего батальона. Вместе с командиром артиллеристов мы, укрываясь за деревьями и мазанками, выбрали позицию на утро.
— Рискнем, — сказал командир батареи, седоусый мужчина в кожаной фуражке, в прошлом ташкентский железнодорожник. — На какой башне у них пулемет?
— Вон, на северной, — я показал.
— У тебя пулеметчики хорошие?
— Найдутся такие. Сейчас вызову начкоманды, — я послал вестового за Бекджиком.
— По вашему приказанию… — откозырял тот, вытягиваясь.
— Бекджик, орудия поставим с утра возле дороги. Приказ — разбить ворота. Выбирай позицию для себя. Задача: подавить пулемет на башне, стрелков на участке стены до ворот. Вот командир батареи, знакомься. Необходимо обеспечить взаимодействие.
Бекджик и седоусый артиллерист пожали друг другу руки. Все втроем мы стали осматривать позиции. Темнело, огонь со стороны стены сделался редким. Разговаривали вполголоса по-русски.
— Рискованно… — проговорил, размышляя вслух, Бекджик.
— Все равно, — заметил артиллерист. — Приказ выполним. И так топчемся около суток.
— А если иначе? — Бекджик схватил меня за локоть. — Мы с ребятами под Эмбон мост подорвали ночью. Шпур и запалы найти бы только… Взрывчатку из снарядов добудем. Я берусь, с моим «интернационалом»!
— А что, парень дельно придумал! — артиллерист улыбнулся, сверкнув в темноте зубами.
— Пойдем к полковому! — я сразу оценил идею друга.
… По приказу Баржанова начбоеснабжепия полка на линейке съездил в Каган и обратно, привез запалы, бикфордов шнур. Бекджик и Семей в мазанке с занавешенными дверьми, освещаемой коптилкой, связали два заряда. После полуночи я с пулеметчиками, двигаясь ползком, с частыми остановками, подобрались вплотную к самаркандским воротам. Как всегда, бухарцы ночных дозоров не выставили. Саперными лопатками мы осторожно разгребли пыль, сухую землю, уложили заряды. Мне вспомнились ночи на фронте во время империалистической войны. Не зря, выходит, учился я в те годы воинскому мастерству, перенес все тяготы службы солдата-окопника.
Едва забрезжил рассвет, разом на всех позициях наших войск загрохотали десятки орудий. В тот же миг под нами качнулась земля. На глазах у всего полка, изготовившегося для штурма, гигантский столб пыли, пламени, черного дыма взметнулся к небу на том месте, где в желто-бурой степе темнели самаркандские ворота. Тяжелый грохот, словно из недр земли, раскатился над стеной, над окопами, садами, мазанками. Когда пыль осела и дым рассеялся, мы увидели на месте ворот зияющий пролом в стене, глубокую яму на дороге, ведущей в город. Стрельба со стен разом стихла — там были поражены произошедшим.
— Вперед! — коротко и резко взмахнул рукой комполка Баржанов у себя на командном пункте.
— Вперед! Бей! Ур-ра! За мной! — тотчас отозвались десятки команд, возгласов во всех концах окопов. Полк разом поднялся, с винтовками наперевес бойцы Еылезали на бруствер, выбегали из-за укрытий и, обгоняя один другого, мчались к стене. Степь перед рвом, а потом и сам ров наполнились людьми. Треск выстрелов, грохот разрывов, крики… Пулеметы Бекджика без устали прошивали очередями башню и зубцы — прикрывали наступление.
Наконец огонь противника стих. Полк разворачивался, в точности следуя приказу, — недаром столько недель мы потели на учениях. На левом фланге спешил наш третий батальон, второй бросился штурмовать стену и башню, первый на правом фланге выдвинулся к хивинским воротам, по которым теперь в упор били наши орудия.
Я и Серафим с вестовыми обогнали цепочки взводов. Скорее к воротам! Самый ответственный момент — нужно подавить тех, кто еще сопротивлялся на стенах, ввести роты на улицы, направить их к центру города.
На стене и за стеной кипел рукопашный бой. Наши бойцы пустили в ход штыки, бухарцы разбегались, стреляя из-за каждого укрытия. Но пролом уже был в наших руках. В начале улицы дома разбиты, сожжены. Я приказал расчистить проход. Послышался новый взрыв неподалеку от нас — это Бекджик со своими саперами взорвал башню, чтобы освободить путь в город ротам второго батальона.
Завязался бой в лабиринте извилистых бухарских улиц, тесных двориков. Сопротивление было упорным, безнадежность положения только усиливала злобу фанатиков, которые гибли, не выпуская из рук оружия. Наиболее слабые сдавались десятками.
Нам на подмогу спешили красные конники — Первый полк Туркестанской кавалерийской дивизии. С алыми флажками на пиках у правофланговых, на рысях подходили эскадроны. Командир — стройный, черноглазый, с офицерской выправкой — спешился возле меня, и я показал ему, на каких улицах наши продвинулись.
Нам добровольно помогал ориентироваться в лабиринте улиц один из пленных, редкобородый оборванный таджик-студент. Он мне сказал, что всегда сочувствовал джадидам, но его мобилизовали защищать власть эмира.
Многих бойцов потеряли мы пока пробились к площади перед Арком — дворцом эмира. Дворец горел. На площадь сгоняли пленных, пойманных вельмож и чиновников. Над городом перекатывался гул, грохот, вой многих тысяч голосов, метались языки пламени, столбы дыма затмевали солнце. Точно пришел день Страшного суда — день возмездия за тысячелетнюю тиранию, за насилия, кровь, казни, унижения… Последний день уходящей эры.
— Товарищ комбат! — на бегу, с винтовками наперевес окликнули меня Семен и Муким, двое «интернационалистов», когда я с вестовыми принимал донесения от ротных под куполом Тоджи-Саррафон, где мне приказали устроить командный пункт батальона. — Товарищ командир! Наши к зиндану пробились. А в нем заключенных видимо-невидимо. Пойдемте, их там освобождают!
Оставив на командном пункте комиссара Иванихина, я с вестовым и пулеметчиками бегом пустился к зиндану. Камеры-клетки располагались вдоль широкой лестницы, ведущей к воротам Арка. Здесь уже распоряжались бойцы нашего батальона. Разыскали смотрителей, и те дрожащими руками отпирали замки колодок и кандалов на руках и ногах несчастных жертв эмира.
…Что такое был ничтожный зиндан в моем родном ауле по сравнению с этой ужасной галереей у подножья эмирского дворца! Перед нами вереницей проходили живые трупы, скелеты, обтянутые кожей в струпьях и язвах, полуослепшие, утратившие человеческий облик, а иные вместе с ним и рассудок. Несчастные сразу не могли даже уразуметь, что с ними происходит, некоторые со страхом отшатывались от своих освободителей. Другие плакали от счастья, обнимали красных бойцов, а те сами порой с трудом сдерживали слезы.
Люди в халатах, с револьверами у пояса — бухарские коммунисты, члены временного ревкома — записывали имена освобождаемых, откуда они родом, за что были посажены. Теперь этих горемык необходимо было отправить в их родные места.
Я мельком оглядывал бывших заключенных, и внезапно один из них привлек мое внимание. Он был лохматый, с лицом, заросшим черной бородой с проседью, сгорбленный, а взгляд острый, насмешливый. Где-то я его встречал? Сапар! Мой товарищ по зиндану в Бешире!
— Сапар! — я подошел и тронул его за плечо. Увидав, что и голова у него почти вся поседела, повторил почтительно: — Сапар-ага!
Видимо, он плохо слышал, и только почувствовав мое прикосновение, вздрогнул, обернулся:
— А! Кто-то знает мое имя?
— Да вспомните, мы с вами вместе сидели в зиндане, лет восемь назад! Я Нобат Гельды-оглы… Со мной был еще дядя, Аман. Помните, моя невеста убила бая и нас…
— Хо… хо… — у него в каком-то исступлении расширились гноящиеся глаза. — Бешир… Колодка… Девушка немилого зарезала, сумела за себя постоять… А ты, а вы… Помню! Тебя ведь в то время выпустили?
Теперь он разговаривал осмысленно. Видать, сознание медленно возвращалось к несчастному.
— Выпустили, правильно, Сапар-ага! — я взял его ладонь, крепко пожал. — Только не на свободу, а дорогу строить. Ну, потом кое-чему научился… Вот теперь мои товарищи вернули вам свободу, всем зинданам конец! И эмиру тоже, хоть он и удрал.
— Свобода… — повторил задумчиво узник и опустил голову с перепутанными космами грязных волос. — А на что мне она теперь? Невесту все-таки продали… На родине вряд ли кто остался в живых…
