Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга первая)
— Будем знакомы, Иванихин.
Мы обменялись рукопожатиями. Я назвал себя, Серафим Николаевич — так звали моего соседа по комнате — с первого взгляда привлек меня какой-то сдержанной удалью, ловкостью в движениях, молодцеватостью. Чувствовалось: человек он надежный, с таким вместе не пропадешь ни в какой переделке. Сразу же мы разговорились, стали называть друг друга по имени, потом перешли на «ты». Я попросил звать меня Николаем. Серафим оказался старше меня на четыре года.
— Ты тоже был офицером? — спросил он, когда я рассказал о беседе в штабе фронта.
— Нет. А разве ты… — я не докончил фразы. Но Серафим нисколько не смутился:
— Угадал, братец! Я как раз был. Последний чин — поручик. В Сибирском корпусе служил, на Западном.
— Вот здорово. И я в Сибирском!
Перебивая друг друга, мы начали вспоминать былое, войну, потом революцию. Оказалось, что и родные наши места не так уж далеко: Серафим родился в Семиречье, в городе Токмаке. Он мог свободно разговаривать по-киргизски, легко объяснялся с узбеками. В Петрограде побывать ему не довелось, он расспрашивал меня о городе, о днях революции в Феврале и Октябре.
— А ты партийный? — спросил он меня среди разговора.
— Нет… — теперь я был смущен.
— Ну, а я, хоть и в офицерской шкуре побывал, большевик еще с восемнадцатого, когда служил в Москве инструктором пулеметной школы.
— Ты на германской был ранен?
— Первый раз там. А теперь вот только из госпиталя в Оренбурге. Это с колчаковцами. Думали, без ноги останусь. Хорошо, специальность какая ни на есть имеется…
— Ты был рабочим?
— Вот тут, Коля, не в точку ты угодил. Перед тобой недоучившийся студент Томского императорского университета. Инженер без году неделя!
— Значит, ты гимназию окончил?
— Почти. Только не гимназию, а реальное. А потому, что мой папаша — священник, проще сказать, поп станичный. Вывел бы меня в люди, если б не война. Спасибо ему! Но я, еще студентом, дошел до ума, перед бедным людом в долгу за то, что стал образованным, нужды не ведал. Долг, понимаешь, Коля? Тот не интеллигент, а свинья, кто не понял своего долга перед народом!
Долг! Мне вспомнились прощальные слова моего приемного отца. Я тоже многое узнал в те годы, копа мои забытые, полунищие земляки безропотно трудились, платили подати эмиру — ставленнику царя и российских богатеев. Ну вот, наконец-то, наступило время расквитаться за все доброе, что мне подарила судьба, расправиться с нашими общими врагами. Дни эмира и его слуг сочтены — в этом теперь у меня сомнений не оставалось.
Мы с Серафимом решили до вечера прогуляться по Ташкенту, который он превосходно знал еще с детских лет. Он много рассказывал о своих родителях, о Семиречье, о студенческих годах в Томске.
— А этот Благовещенский, — спросил я, когда мы ехали трамваем в старый город, — генерал, наверное?
— Ну, брат, до чего ты глазастый! — удивился мои новый товарищ. — Опять почти угадал. Только не генералом он был, а подполковником генштаба. В Туркестане чуть ли не всю жизнь, а в революции с нами с первого дня. Ценят его и бойцы, и командиры — голова! Обхождение — сам видел, и ведь все от души. Редкий человек, побольше бы таких…
Выяснилось, что Иванихину, как и еще нескольким командирам из нашего общежития, приказано явиться в штаб фронта послезавтра, в десять утра. Вот как! Возможно, и служить мне придется вместе с этим полюбившимся мне боевым командиром-большевиком.
…С нетерпеньем ожидал я этого часа, как, наверное, и каждый из командиров, вызванных в штаб округа. Еще бы — встреча с командующим, самим Фрунзе, чья слава уже тогда вознеслась высоко над армией и страной! В кабинете у Благовещенского мы расселись на стульях, поставленных вдоль стен, фуражки, папахи, буденовки держали на коленях. Почти не переговаривались, ощущая волнение, даже какую-то робость. Ведь решается наша судьба, паше будущее.
Благовещенский, проверив всех по списку, сам отправился доложить командующему. Мы все замерли в молчании. Из коридора донесся звук твердых шагов, звон шпор. Дверь распахнулась. Мы вскочили, защелкав каблуками сапог.
— Здравствуйте, товарищи краскомы! — четко произнес Фрунзе спокойным голосом.
— Здрас-с! — грохнули мы единым духом, после чего продолжали стоять навытяжку. Михаил Васильевич, позванивая шпорами на высоких сапогах, прошел и сел за стол Благовещенского, который следовал за ним с папкой в руках. Фрунзе был без шапки, густые темные волосы зачесаны назад. Лицо загорелое, с румянцем, каштановые усы и борода. Одет в защитную куртку с малиновыми разворотами и нарукавными нашивками, синие галифе. Среднего роста, плотный, неторопливый в движениях. Усевшись за стол, он левой рукой провел по усам и четко, спокойно проговорил:
— Вольно, товарищи! Садитесь, разговор у нас долгий.
Мы сели, Благовещенский тоже, по правую руку от Фрунзе. Командующий снова встал:
— Обстановка на фронтах республики, я уверен, вам известна. Каково положение здесь, в Туркестане? — он подошел к стене, отодвинул занавеску, за которой оказалась карта. — Вот наш фронт. В Семиречье — белоказаки, Анненков. Закаспийская область освобождена еще в феврале. В Хиве революция победила, обстановка стабилизируется. Осталась Бухара. Потенциальный источник серьезных конфликтов, прибежище для битых белогвардейцев, гнездо антантовской агентуры. В Фергане басмаческие шайки снабжаются оружием, инструкторами и деньгами из Бухары…
Потом он говорил о деспотическом режиме эмира, о разорений трудящихся, их остром недовольстве. Уже создана Коммунистическая партия Бухары. Каждый день из эмирата бегут в Советский Туркестан люди — крестьяне, ремесленники, даже солдаты. Всенародное восстание в Бухаре назревает…
— Реввоенсовет фронта, — сказал Фрунзе, — решил образовать из представителей местных национальностей части, готовые выступить на поддержку бухарским трудящимся. В Самарканде формируется Первый Восточный мусульманский добровольческий полк, стрелковый, трехбатальонного состава с пулеметами. Комполка — Баржанов, он прекрасно зарекомендовал себя в Керки, во время осады белыми. Баржанов с группой командиров уже выехал в Самарканд. Сейчас начальник строевого отдела зачитает приказ о назначениях на должности. Прошу, товарищ Благовещенский.
— Смирно! — скомандовал тот, вместе с нами вскакивая на ноги. Затем он громко и торжественно прочитал приказ: —…Гельдыев Нобат Гельдыевич — командиром третьего батальона. Иванихин Серафим Николаевич — комиссаром того же батальона.
Потом он перечислил командиров рот, начальников служб.
Командир батальона! Неужели мне доверяют боевую судьбу стольких людей? И неужели я справлюсь. Серафим вместе со мной — вот здорово!
— А теперь, товарищи, будем беседовать попросту, — проговорил Фрунзе, снова усаживаясь за стол, когда чтение закончилось, нам скомандовали «вольно» и мы тоже сели. — Вопросы, просьбы, сомнения — все выкладывайте. В дальнейшем случая может не представиться, военные судьбы переменчивы, сами знаете…
— Товарищ командующий, разрешите? — выпалил я, видя, что все молчат, и поднялся на ноги. Фрунзе кивнул и внимательно посмотрел на меня. Я чувствовал на себе напряженные взгляды двух десятков глаз. — Товарищ командующий, справлюсь ли я с батальоном? Был рядовым солдатом на фронте. Давно. Еще, правда, с красногвардейцами… Очень трудно будет! Нельзя ли перевести на роту?
Командиры задвигались, кто-то полушепотом переговаривался с соседом. Фрунзе кивнул:
— Вопрос понятен, товарищ… Гельдыев. Садитесь, отвечу. Видимо, вопрос такого рода волнует здесь не только вас. Товарищи краскомы! Вам ли говорить о безмерных тяготах, что пережила страна? С войной, с остатками контрреволюции необходимо кончать как можно скорей. В Бухаре белые офицеры сколачивают и обучают армию, оружие шлет Антанта. Если станем медлить — дорогой ценой оплатим победу. Мы знаем, что ни одного из вас назначили на должность выше той, которая соответствовала бы его опыту. Придется на практике учиться, вместе с боннами. Среди вас есть фронтовики, в прошлом офицеры — помогайте друг другу. Полк необходимо сколотить в кратчайший срок — таково требование Реввоенсовета фронта к вам, друзья! Помните: вам предстоит в короткий срок совершенно необученных людей превратить в настоящих солдат резолюции. Их воодушевляет жгучая ненависть к эмирской деспотии. Вот это используйте в вашей работе.
Все было понятно. После краткой, но полной значения, убедительной речи командующего у меня появилась уверенность в собственных силах. Как можно скорее научиться самим и бойцов научить, раз это необходимо для освобождения трудящихся Бухары! Разве не к этой самой, теперь уже близкой цели пролегал весь мой жизненный путь, через душный зиндан, строительство железной дороги, Петроград, мастерские, фронт, бои в Октябре? Пройдем же его до конца!
