Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья
— Нет, ваше величество. Но простите мое удивление: возможно, все же я не слишком хорошо информирован. Может ли правое правительство не устраивать монарха соседней державы? В каком случае его больше устраивает правительство левых группировок? Простите мою неосведомленность. Еще раз простите.
— Ваша политическая дальнозоркость на этот раз изменила вам.
«Все-таки он скотина. Зарвавшаяся! — подумал Врангель. — Монарх карликового государства. Чем меньше государство, тем больше о себе думают. И я обязан выслушивать эти разглагольствования на грани оскорблений. Может, он нарочно хочет вывести меня из себя? Не дождется! Tausend Teufel!..» Думать так было успокоительно: помогало сдерживаться. Пусть его болтает. На миг пришла даже мстительная мысль: Болгария Данкова с его, Врангеля, помощью захватывает Югославию, сажает на ее трон в Белграде послушного представителя княжеского рода Обрановичей, Вуйковичей — бог знает кого: их на каждом клочке балканской земли по десятку на гектар. Александр низложен. Он бежит, он схвачен. Интересно, сумеет ли он с подобным спокойствием и безучастностью выслушать все то, что скажет тогда ему Врангель?! Мысль эта, удобная, спасительная, был, однако, тут же отринута. Прагматик, политический реалист, Врангель не позволил себе даже на мгновение сосредоточиться на том, что не имело никакой практической ценности, не существовало в приказах, планах, в самых отдаленных разработках.
— ...Итак, барон, я перехожу к заключительной части беседы, — будто издалека донесся голос Александра, и Врангель напрягся, целиком превратился в слух. Сработал инстинкт, который не раз проявлялся в труднейшие моменты, в острейших критических ситуациях.
Александр замолчал. Закурил сигару, окутался дымом. Видно, и ему не легко и не просто давалась аудиенция. Что-то сдерживало его, мешало. Представлялось не слишком простым и однозначным.
— Итак, — повторил он, снимая неожиданно пенсне, близоруко глядя на гостя совершенно совиными, ставшими детскими, беззащитными глазами. И вновь замолчал, тщательно вытирая стекла специальной замшевой салфеткой. Обдумывал что-то или просто старался выиграть время. — Мы заканчиваем. Я должен быть кратким. Государству сербов, хорватов и словенцев очень важно, что происходит в Болгарии. Я хочу... Я ищу своей выгоды и обязан влиять — поскольку могу! — на события, происходящие там. Так вот. Я предпочитаю слабую Болгарию во главе с левым правительством земледельцев сильной Болгарии, которой верховодят агрессивные военные, генералы, стремящиеся к реваншу и аннексиям. Но главное — царь Борис. Допускаю его союз со Стамболийским, но не с Цанковым... Борис — хитрая бестия, и мы все долго недооценивали его. Вам понятно? Вижу, поняли. Теперь мой приказ и ваша задача, барон. Ни один русский отряд не должен поднять ружья в защиту Цанкова. Ни один солдат! И ни один офицер — даже в роли советника. Вы должны, нет — вы обязаны уже сегодня издать подобный приказ.
— Но несовершенные средства связи...
— Я помогу вам. Но учтите: я имею своих людей в Болгарии. Меня информируют обо всем, что происходит там. Я не хотел бы разочаровываться в вас. Это весьма испортит наши добрые отношения. Я способен и на их полный разрыв. Прошу учесть и это прискорбное для меня обстоятельство.
— Это ультиматум, ваше величество?
— Да, если вам угодно. Више вас не морам задржаваты. Хвала на посеты[14] , — Александр, милостиво кивнув и не подав руки, прошел за стол.
Врангель принял под козырек. Аудиенция была закончена неожиданным и неколебимым приказом, опрокидывающим абсолютно все планы русского штаба и его, личные, планы. Тут было над чем подумать. А времени подумать король Александр ему не давал. Но Врангель был подлинно военным человеком. Он сразу четко определил две возможности, два своих ответных хода в создавшейся обстановке. Первый — немедля оставив Сремски Карловцы, перевести штаб в Болгарию и начать «свой поход». Второй — принять приказ Александра к безоговорочному исполнению. Каждый из этих ходов приводил его к поражению — надежд на ничью не оставалось. Не оставалось... Он проигрывал.
Врангель плохо помнил, как вышел из королевского дворца, как шел по улице Князя Михаила — главной магистрали молодой столицы, — совершенно запамятовав, что в кафе «Москва» его ждет Климович. Что мог теперь сделать постаревший контрразведчик? Чем ему могли помочь великие князья? Кутепов, ставший внезапно покорным? Марковцы или дроздовцы? Нет, сегодня никто практически не мог помочь главнокомандующему. Врангель впервые понял, ощутил, что его борьба подошла к концу. Конечно, можно сделать вид, что он продолжает существовать, что его по-прежнему поддерживают определенные силы и определенные круги, располагающие большими средствами... Надо жить, надо -заставить себя верить в чудо. Другого выхода нет и быть не может. Его раздавили. Его словно уже и не существует больше...
Глава четвертая. АКЦИОНЕРНОЕ ОБЩЕСТВО «ЦВЕТКОВ и СЫН»
1
«Цветков» срочно вызывал «0135» на встречу...
Их первое свидание на скамейке в парке «Борисова Градина» в Софии прошло согласно инструкции Центра. Венделовский увидел сорокалетнего человека, скуластого и круглолицего, с добродушным улыбчивым лицом, ртом, полным золотых зубов, с довольно большой лысиной наподобие тонзуры, окруженной необыкновенно легкомысленными, вьющимися черно-седыми пушистыми волосами. Встреча была предельно короткой. Обменялись паролями — перепроверили друг друга, — уговорились о месте и времени следующего контакта (ресторан при отеле «Мажестик» каждое второе воскресенье с трех до четырех пополудни — самое людное в это время место, просто затеряться в толпе обедающих). «Цветков» обещал ко второй встрече обзавестись надежными явками, винился, что не смог сделать это сегодня. Венделовский спросил о связи. Связной пока не прибыл, но старый варненский канал существует. Не слишком быстрый, зато надежный. Поговорили и разошлись.
Следующая встреча оказалась сорванной. Венделовский, придя в ресторан «Мажестик», наткнулся на генерала Артифексова (как он очутился в Софии? Когда приехал, ведь еще позавчера бездельничал в Сремских Карловцах?) в сопровождении двух господ. Генерал не заметил дипкурьера (или сделал вид, что не заметил?); Альберт Николаевич прошел через другой зал, миновал «Цветкова», изучавшего французскую газету, и выше через кафе на другую улицу.
В третий раз они снова встретились в «Борисовской Градине». Шел дождь, парк был пуст. Наняв извозчика, они поехали на явочную квартиру. «Цветков» хорошо говорил по-болгарски. Извозчик долго крутился по центру, выполняя его приказания, и это тоже понравилось, — коллега показывал себя прирожденным конспиратором. Закружил и Венделовского, а ведь Альберт Николаевич считал, что достаточно хорошо изучил столицу Болгарии. Одобрил Венделовский и выбор квартиры, расположенной в бельэтаже, имеющей вход с улицы (каменные ступеньки, козырек, чугунные, затейливой вязи перила — богатый вид) и запасной, незаметный — с переулка, через глухой внутренний двор. Над «Цветковым» три комнаты пустовали, в двух жили сестры-старухи, владелицы дома, и их дальняя родственница. По легенде «Цветков» был человеком состоятельным, владел конторой оптовой торговли овощами и фруктами, которые закупал в Болгарии и перепродавал в другие страны. Неудобство состояло лишь в том, что им обоим предстояли довольно частые поездки. То один, то другой покидал Софию. Просто необходимым оказывался некто третий, не только заместитель каждого, но и «почтовый ящик». И, конечно, их резала связь. Центр сообщал, что сотрудник направлен.
За плечами Гошо «Цветкова» к тому времени оказалось уже столько событий, что вполне и на две человеческие биографии хватило бы. В одиннадцатом году помощника типографского наборщика призвали в армию. Потом начались балканская и межсоюзная войны. Доблестная Плевенская пехотная дивизия, где он служил, стойко сопротивлялась сначала английским, потом сменившим их, французским частям. Позиционная война изменила свой характер, как только перед фронтом плевенцев появились русские части. Болгары не хотели стрелять в «братушек», освободителей от турецкого ига. Имелись случаи братания, которые рассматривал военно-полевой суд. Усилилась антивоенная пропаганда. Осенью восемнадцатого года войска Антанты на Балканском фронте начали теснить немецкие и австро-венгерские армии и вскоре предприняли общее наступление. Их противники бежали, бросая в места прорывов болгарские дивизии. Положение болгар становилось трагичным: велики были потери, не хватало оружия, снаряжения, боеприпасов и продовольствия. Росло число дезертиров и сдавшихся в плен. Однажды ночью бежал из полка в родной Пловдив и Гошо «Цветков». Но недолгим оказался его отдых. Революционный социалистический комитет решил: его место под другой фамилией на фронте. Гошо вновь оказался солдатом пехотного полка, старающегося сдержать позиции в районе Струмицы и Костурно, где продолжались бессмысленные жестокие сражения, исход которых должна была решить не столько антантовская авиация, сколько антивоенная пропаганда. После одного из боев болгары оставили позиции, покатились назад. «На Софию! На Софию! — раздавались призывы. — Долой кровавую монархию! Долой немцев и их слугу Долгоносого![15] Месть им за сметь товарищей!» Солдаты несли с собой оружие. В окрестности столицы, у села Владая, их встретил болгарский юнкерский полк, артиллерия и немецкие пулеметные команды, получившие приказ «задержать дезертиров». Произошла самая кровавая сеча — болгары убивали своих... Однако броска на Софию не получилось. Солдаты разбежались по домам. Социал-демократическая партия не смогла организовать силы и добиться победы. Время было упущено.
