Джон О'Хара - Время, чтобы вспомнить все
— У него к Энн слабость, — сказала Мариан. — При Гарри никогда не говори о ней ничего плохого.
— Мне кажется, я сказала, что ей нужно отдать должное, — возразила Мэри.
— Да ты первый раз сказала о ней что-то хорошее, первый раз с тех пор, как ты в этом доме работаешь, — сказал Гарри.
— Ладно, успокойся, Гарри Джексон, — сказала Мэри.
— Я рад, что у меня есть дела поважнее, чем разглядывать простыни.
— Эй, эй, эй, эй, эй. Не надо, голубчик, переходить на личности. Не надо переходить на личности. Имей себе на здоровье своих любимчиков, если уж тебе так этого хочется. Но не надо переходить на личности и не надо лишать меня права выражать свое мнение, потому что никто не посмеет сказать Мэри Лаулэн, чтоб она заткнулась, и никто не смеет указывать Мэри Лаулэн, как ей о ком-то думать. Верно, Мариан?
— Давайте все успокоимся, — сказала Мариан.
Послышался свист в переговорной трубке.
— Ну что еще теперь? — проворчала Мэри Лаулэн, подходя к трубке.
— Да, мэм, — произнесла она.
— Мэри, поднимитесь, пожалуйста, в спальню матери, — попросила Энн.
— Поднимаюсь.
Она посмотрела на Джексонов.
— Легок черт на помине, или мне следует сказать: «Легок ангел на помине»? — проговорила она. — Требуют там — наверху.
Поезд номер 15, который обычно отбывал из Гиббсвилля в Филадельфию в четыре десять пополудни, задержался на пятнадцать минут из-за непредвиденного выхода Эдит Чапин к ее гостям. Господа Уикс, Киркпатрик, Харрисон и адмирал уезжали на поезде номер 15, к которому прицепили частный вагон президента железнодорожной линии, и именно в этом вагоне они и отправлялись в Филадельфию. Киркпатрик, единственный среди них житель Филадельфии, пригласил Уикса, Харрисона и адмирала отобедать вместе с ним в «Юнион Лиге», но Харрисон и Уикс сказали, что торопятся в Нью-Йорк, а адмирала ждали в Вашингтоне. Адмирала встретил автомобиль Военно-морских сил, Киркпатрик отправился домой на такси, а Харрисона и Уикса встретил любезный молодой человек, который был им совершенно незнаком, но который знал их обоих. Он проводил их к черному лимузину «линкольн», который сначала отвез Уикса на вокзал, расположенный на Брод-стрит, а потом Харрисона — в клуб «Филадельфия». Там Харрисон присоединился к двум своим приятелям, а любезный молодой человек, который был членом этого клуба, поднялся наверх играть в домино.
Уикс попал в свою квартиру на Восточной 71-й улице к самому концу — шумному концу — коктейльной вечеринки. По странной случайности из восьми — десяти гостей, которых он встретил в передней своей квартиры, ни один не был ему знаком; его окинули равнодушным взглядом, каким обычно встречают незнакомца, опоздавшего на такого рода вечеринку. Он поднялся по винтовой лестнице наверх, к себе в спальню. Дверь была закрыта. Он открыл ее и увидел молодого человека лет тридцати пяти — он стоял рядом с туалетным столиком Уикса и переодевался. На нем была белая рубашка, черный галстук и фрачные брюки.
— О, здравствуйте, мистер Уикс, — сказал он.
— Здравствуйте.
— Миссис Уикс сказала, что я могу здесь переодеться.
— Конечно, разумеется.
Помимо валявшейся на кровати дорожной сумки из телячьей кожи на полу лежал странной формы чемодан.
— Я сказал ей, что смогу сегодня работать, но только не в военной форме, так что принес с собой фрак и здесь переоделся.
— Понятно, — сказал Уикс, и теперь он действительно понял.
И наконец узнал этого парня — аккордеониста, которого часто видел в Нью-Йорке и на Лонг-Айленде.
— Славная вечеринка.
— Рад это слышать. Я, похоже, едва успел к завершению.
— Думаю, еще часа полтора она протянет, но я сказал миссис Уикс, что мне сегодня надо рано в койку. Она не возражала.
— Да, жаль, что я не приехал раньше, когда вы играли.
— Хотите, мистер Уикс, наиграю вам тихонько пару куплетов из «Розовой комнаты»?
— О нет, спасибо, — сказал Уикс.
— А как поживает мистер Кларк?
— Хорошо поживает. Лучше некуда, — сказал Уикс.
— Эти старые мелодии я могу исполнять только при вас и при мистере Кларке.
— О, он намного лучше меня.
— Да нет, вы почти на равных. И потом, вы помните некоторые мелодии, которых он не помнит.
— Не так уж много и помню. Хотите выпить рюмочку перед уходом?
— Ну-у… С вами я бы одну выпил.
— У меня здесь только шотландское виски, — сказал Уикс.
— Ну вы же знаете: по мне, лучше виски ничего и нет.
— Похоже, придется обойтись безо льда.
На туалетном столике стоял граненого стекла графин и два стаканчика. Они налили виски и, зайдя в ванную комнату, разбавили водой из-под крана.
— Всего наилучшего, мистер Уикс!
— Всего наилучшего. — Уикс выпил и закурил сигарету. — Был сегодня на похоронах. Никогда не хожу на похороны, или, вернее, я говорю, что никогда не хожу на похороны. Похоже, последнее время я только и делаю, что хожу на них.
— Ага, — отозвался парень.
Его фрак уже был уложен в дорожную сумку, и на нем была теперь армейская форма.
— Ездил в самую Пенсильванию и обратно, и все это в один день. Не самое приятное занятие для человека моего возраста.
— Пенсильвания. Уж я в этом штате поработал. Будь здоров сколько. И моя первая жена тоже оттуда.
— Ну да? — сказал Уикс.
— Практически «одноночка», как мы называем их в наших джаз-бандах. Насчет девицы ничего плохого не скажу, но ее родители! Господи Боже, ну и задали ж они мне жару. Не хочу об этом даже говорить. — Парень надел кепку. — Ну, я пошел.
— А вам заплатили?
— О да — благодарю вас. Миссис Уикс, знаете ли, всегда с чеком наготове. И платит она щедро.
— Отлично. Спасибо, что пришли, и скоро снова увидимся — я надеюсь.
— Конечно, мистер Уикс. И не расстраивайтесь. Вы понимаете…
— Разумеется.
Парень, волоча сумки, ушел, а Уикс сел на кровать, снял ботинки и надел кожаные потрескавшиеся тапочки. В дверь постучали, и в комнату вошла жена.
— Привет, дорогая.
— Привет, милый.
Она поцеловала его в лоб и щеку.
— Присоединишься к нам, или ты устал? Я слышала, когда ты пришел.
— Я бы лучше остался здесь, если только они не знают, что я пришел, — сказал Уикс. — Слушай, а как зовут этого парня — аккордеониста?
— Чарли. Чарли Бонжорно.
— Точно. Я почти был уверен, что знаю его имя, но фамилию никак не мог вспомнить.
— Я ему сказала, что он может здесь переодеться. Ему можно доверять, он славный.
— Разумеется. Я просто не мог вспомнить его имя. Славный парень. А как насчет обеда? Эти люди остаются на обед?
— Я никого не приглашала. Но могу пригласить.
— Нет-нет, не надо.
— Они все скоро уйдут, и мы можем здесь пообедать. А может, ты хочешь пойти в «21» или какое-то другое местечко?
— У меня полно работы.
— Я могу выпроводить тех, кто еще остался, и мы можем пообедать вдвоем. Тягостное мероприятие?
— Поездка не из приятных.
— А как Эдит Чапин?
— О… Блистательна. Как всегда, просто блистательна.
— Как и твое описание? Я имею в виду описание Эдит.
Уикс улыбнулся.
— Ты зришь прямо в корень, — сказал он. — Эдит никогда меня не любила, и никогда любить не будет, но теперь по крайней мере у меня больше нет необходимости с ней видеться.
И он принялся тихонько насвистывать «Розовую комнату».
Губернатор, его личный секретарь Генри Лобэк и Майк Слэттери пили кофе и ели домашние пончики в маленькой игровой комнате клуба «Гиббсвилль».
— Майк, ты ставишь меня в трудное положение.
— В смысле дела Черновского? — спросил Слэттери.
— Я не могу его помиловать и считаю, что ты должен это понять. Ты все о нем прочел?
— Нет, — сказал Слэттери.
— Ты читал хоть какие-нибудь показания свидетелей или материалы апелляции?
— Нет, — ответил Слэттери.
— На чье же мнение ты полагаешься? — спросил губернатор.
— Юридическое мнение? Одного местного парня. Хорошего адвоката. Он сказал, что помилование можно обосновать.
— А мне сказали противоположное, — заметил губернатор. — Кому нужно это помилование?
— Кое-кому из наших ребят. Губернатор, это важно. Речь тут идет об избирателях-поляках второго поколения. Мы с вами, возможно, ошибаемся, считая, что поляки всего лишь безграмотные шахтеры. Это уже не так. На днях я видел список: сколько молодых поляков служат в военных частях. Я имею в виду, у нас в стране, губернатор. И это был точный список, составленный по церковным записям, для того чтобы не упустить из виду ребят, которые американизировали свои фамилии. Нам хотелось бы, чтобы Черновского помиловали. Для нас это будет большое дело.
— Я еще немного об этом подумаю, но честно говорю: обещать ничего не могу.
— Понятно, — сказал Слэттери. — А как насчет дела Шнейдера?
