Иван Машуков - Трудный переход
— В фонд индустриализации? Как же, читал в газетке. С нашенским вам удовольствием! — изогнулся Храмцов, доставая потёртый кошелёк и вынимая из него засаленные, помятые трёшницы. В животе у него уже не булькало. И был он тощ по-прежнему.
Скрюченными пальцами он взял перо и расписался, положив несколько трёшниц прямо на подписной лист с разукрашенным заголовком, где картинно были изображены дымящиеся трубы заводов и красные флаги.
Завидев ребят, сибиряки прекратили свой разговор, и тот самый бородач, который поднял кулачищи на Колю, вдруг, завидев его, осклабился и, растопырив руки, заорал:
— А, крестничек, сынок! Иди в кумпанию! Да иди, иди, не бойся! Не гнушайся мужиками!
— Иди, Коля, — подтолкнул его Вахрамеев, — видишь, мириться зовёт.
И Коля сделал было неуверенный шаг. Но в это время Вера, схватившись за щёки, проговорила:
— Товарищи, да ведь он пьян!
— И все они пьяны, — отшатнулся Коля.
— А ну, айда, ребята, садись с нами! — орал Тереха и делал загребающие движения руками.
— Товарищи лесорубы! — крикнула Вера, подойдя к столу и увидев кружки со спиртом. — Что вы делаете? Ведь завтра же на работу вам… Завтра не выходной!
— А ништо…
— Всю работу не переделаешь!
— Если не погулять, чего ж тогда и работать!
Оглядевшись, комсомольцы обнаружили, что пьяны не только сибиряки, но и другие лесорубы, что вваливались в двери, как мешки. Падали на пол, на нары. Иные тут же, свалившись, храпели. Другие, поднявшись, лезли с пьяными объятиями.
Завидев подписной лист, сыпали горстями мятые денежные бумажки.
— Денег? Дадим! — орал Тереха. — Ты только уважь мужика, он тебе всё отдаст. Последнюю рубаху… Выпей, выпей со мной, я тебе сто рублей дам! — тыкал он жестяной кружкой в плотно сжатые губы Коли Слободчикова.
— Нет! — отрезал Коля, — мы принимаем деньги только у тех, кто даёт сознательно… А так — нет, нет, не надо!
Оскорблённый в самых святых чувствах, он свернул подписной лист и вышел из барака. За ним выбежала Вера, и едва вылез из объятий мужиков Вахрамеев.
Всклокоченные, потные, злые, комсомольцы зашли в другой барак. И там шла пьянка вовсю. И дым, и ругань, и топот ног, и песни…
— Срыв, полный срыв всего мероприятия, — говорил Слободчиков, стоя в дверях. — И всё этот бородатый затеял! И сибиряки эти с ним заодно. Он ведь бригадиром у них… От них и пошло!
— Что мне делать? Я пропала… Не выйдут завтра на работу! — ужасалась Вера. — Уж если лесорубы начали пить… я-то знаю, что это такое!
— Сама виновата — не ставь в бригадиры беглых кулаков! Мы об этом вопрос поставим! — вынес суровый приговор Слободчиков.
Витя Вахрамеев не возражал. Он был сражён, убит, обескуражен.
— Ай, ай, ай! Что делается, что творится! В холодную бы зачинщиков! — сокрушался Корней Храмцов, стараясь быть на виду у комсомольцев.
XXVI
Пьянка в бараках наделала много шуму. Почти никто из вербованных не вышел на работу. Стало известно, что между вербованными и комсомольцами на Штурмовом участке чуть драка не произошла. А кое-кто уже разносил слух, что драка была… Трухину, как начальнику лесоучастка, пришлось со всем этим разбираться. Он пришёл на Штурмовой утром. Гулянка же, начавшись накануне вечером, продолжалась всю ночь. Нестройные, громкие, а то и просто дикие звуки, перебиваясь, неслись из бараков. Мужики вылезали наружу, совались головами куда придётся, теряли шапки и рукавицы. На эту картину, стоя чуть в стороне, смотрел председатель профкома рубщик Москаленко. Он тоже только что сюда явился.
— Видал, яку тут постановку зробили? — усмехнулся Москаленко, заметив Трухина. — От черти, дорвались…
К Трухину подбежал Коля Слободчиков.
— Сволочи! — крикнул комсомолец. — Явная вражеская вылазка! Даже некоторые комсомольцы попались на удочку классового врага, напились и не вышли на работу!
Коля стал сердито перечислять по фамилиям комсомольцев, которые принимали участие в попонке.
— Поставим вопрос о них на комсомольском собрании. Поисключаем к чёртовой матери из комсомола, будут знать!
— Погоди, не горячись, — сказал ему Трухин. — Лучше объяви-ка своим комсомольцам: пускай идут все в третий барак.
Слободчиков пошёл собирать комсомольцев, а к баракам уже подъезжал Черкасов. Он приехал в лёгкой тележке.
— Что тут такое происходит? — издали закричал Трухину Черкасов. — Мне передавали, что драка, поножовщина? С этими вербованными мы ещё наплачемся, — говорил он, подходя. — Ты, Степан Игнатьевич, как будто их идеализировал? Вот полюбуйся! Навербовали разной швали неизвестно откуда! — Директор леспромхоза был сильно раздражён. — Теперь от этого пришлого народу жди разных неприятностей!
— Какой же этот народ пришлый? — возразил Черкасову Трухин. — Он не пришлый, а присланный по организованной вербовке и по комсомольской мобилизации.
— Да тут, я уверен, беглые кулаки есть! — вскричал Черкасов. — Какая же это организованная вербовка?
— А что же, и есть, и даже, может быть, сейчас, когда ты это говоришь, кулаки тебя слушают. Но это ничего не доказывает. Кулаки могли проникнуть и в среду крестьян, присланных по организованной вербовке. А чего ты хочешь? — Трухин прямо взглянул на Черкасова. — Ты хочешь, чтобы наш леспромхоз был каким-то райским уголком, избавленным от классовой борьбы? Чтобы тут была тишь и гладь? Нет, Павел Петрович, так, пожалуй, не выйдет! Есть и будут проявления классовой борьбы, может быть ещё более острые. К этому надо быть готовым. А с нынешним случаем следует хорошенько разобраться…
— Да, да, обязательно разобраться! — ухватился за новую мысль Черкасов. — Наказать виновных!
Но подлинного виновного во всей этой истории не так-то легко было обнаружить.
Трухин прежде всего позаботился, чтобы на лесоучастке люди вышли на работу. Когда взволнованные всем происшедшим комсомольцы собрались в третьем бараке, он им сказал просто:
— Никакого митинга мы с вами устраивать не будем. Берите сейчас пилы, топоры — и на работу!
— Айда, ребята! Пошли! — зашумели комсомольцы.
С гомоном они выбежали из барака. К ним пристроились рубщики из крестьян и кадровые рабочие. К середине дня почти все на лесоучастке вышли на работу.
Трухин в это время разговаривал с Витей Вахрамеевым и Колей Слободчиковым. Тут же был и Сергей Широков. Какая-то совсем не юношеская сдержанность появилась у Широкова в последние дни. Он словно стал строже, взрослее. В глубине души у Сергея была рана. Эта картина, когда он увидел Веру рядом с Генкой, и так близко друг к другу, что ни в чём уже не осталось, как ему думалось, никаких сомнений, картина мучительная и отравляющая ему жизнь, так и стояла у него перед глазами. Вся ярость Сергея направилась против Генки. Веру же он считал беззащитной, запутавшейся в своих чувствах глупой девчонкой.
Сергей слушал, что говорил Вите Вахрамееву и Николаю Слободчикову Степан Игнатьевич Трухин.
— Почаще надо вспоминать указание Ленина — что мы строим новое общество из того человеческого материала, который остался нам от старого мира. Это значит, что те, кого ещё сегодня считают несознательными, пройдут, может быть, долгий путь воспитания трудом, жизнью. Сделают такой переход, что ли. Переход в новое состояние. Да и не отдельные люди даже, а все мы вместе, всё общество… Мне кажется, что это обстоятельство никак нельзя забывать, когда мы имеем дело с человеком трудовым, но заблуждающимся и даже отсталым. Вот Коля Слободчиков говорит чуть ли не с осуждением: вербованные, вербованные! А что такое вербованные? Многие из них впоследствии станут хорошими производственниками. Нам надо иметь в виду, что в эту первую свою пятилетку мы не только планы индустриализации выполняем, когда новые заводы строим. Мы людей переделываем, их сознание поднимаем. А это важнее всего. Ведь человек, а не кто-либо иной, трудовой человек строит и делает всё на этой земле…
Трухин замолчал. Молчали и комсомольцы. Беседа, открытая, задушевная, шла уже много времени… Коля Слободчиков вначале топорщился, но затем присмирел и сейчас тоже внимательно слушал Трухина.
— Конечно, среди вербованных могут быть скрытые враги, — продолжал Трухин, — и даже обязательно есть. Надо зорко к людям присматриваться. И тут Николаи, безусловно, прав, — повернулся он к Слободчикову. — Но от врагов надо же отделять людей заблуждающихся, помогать им находить верную дорогу! Тот же сибирский мужик Парфёнов, на которого вы так воззрились… Он совсем не кулак. Но явно — убежал из своей деревни, чтобы не вступать в колхоз.
— Подкулачник! — сказал Слободчнков.
— Нет и не подкулачник, — не согласился Трухин. — Это из тех людей, что "сами по себе". И судить о нём нужно не только по словам, а больше всего по делам. Мне говорили, что Парфёнов хорошо работает. Это немаловажно. Через отношение к труду многое можно увидеть в человеке. Да я бы вообще предложил, уже если говорить о Парфёнове, вызвать вам его бригаду на соревнование. Как вы на это смотрите?
