Иван Машуков - Трудный переход
— Новых рабочих надо воспитывать трудом, социалистическим соревнованием, — говорил он. — А вот как нам соревнование организовать — об этом следует хорошенько подумать. Мало, чтобы соревновались коммунисты, комсомольцы, кадровые рабочие. Надо нам новых рабочих иметь в виду, в особенности вербованных крестьян…
Сбоку от президиума сидел Черкасов. Он настороженно слушал Трухина. Словно чего-то боялся. Один за другим выступали рабочие. И вот оказывалось из этих выступлений, что в леспромхозе не всё ладно. И Егор замечал, как Черкасов волновался.
— Я, конечно, беспартийный, но кое-что скажу, — густым басом гудел Филарет Демченков. — Товарищ директор, — повернулся он к Черкасову, — вы бы хоть один раз по делянкам проехали, поглядели бы, как народ лес рубит. Делянки же захламляются!
— На это десятники есть! — крикнул Черкасов. — Начальник участка!
— Десятники само собой, а вы у нас руководитель, за всем должны смотреть. Лес-то ведь наш, его беречь надо…
Когда Черкасов прерывал ораторов, Москаленко явно неодобрительно на него поглядывал.
— Товарищ Черкасов, к порядку, я вам дам слово, — сказал он однажды строго, и директор подчинился.
Егор, глядя на Москаленко, удивлялся про себя. "Ну и сила у этого мужика, — думал он, — смотри-ка ты, директора не боится, осаживает".
Клим Попов вытащил маленькую книжку, карандашик, стал что-то писать. А Егор всё смотрел туда, где рабочие говорили о вещах для него новых и потому необыкновенных. О лесе, о рубке и трелёвке они рассуждали так же, как мужики о своей пашне. Но Егора больше всего поразило не это. "Как они смело начальство-то ругают!" — удивлялся он. До сих пор Веретенников слыхал только, что разные начальники распоряжались и при этом, само собой разумеется, ругались. А здесь досталось от рабочих и самому директору леспромхоза. Почти все рабочие, критикуя неполадки, вносили какие-нибудь предложения:
— Надо писать плакаты, чтобы все знали, кто хорошо работает, а кто лодыря гоняет.
— С черепахой, с самолётом!
— Переходящее знамя завести..
— Доклад устроить о социалистическом соревновании — чтобы вся масса знала!
Среди других выступал и Клим Попов. Он говорил о том, чтобы все рабочие стали ударниками.
Собрание затянулось, но зато высказались все, кто хотел. Когда стали голосовать поступившие предложения, Москаленко сказал:
— Голосуют только члены партии.
Егор смущённо опустил руку и увидел, что сидевший с ним рядом Клим Попов поднял свою крепкую ладонь.
XXV
Комсомольцы вывесили стенгазету. Много потрудились над ней. Разрисовали красками. Коле Слободчикову было очень интересно, кто подойдёт первым, как она понравится. И его удивило, что первым появился у газеты не какой-нибудь бойкий паренёк или любознательная девушка, а серый и неприметный на вид мужичок, вероятно из вербованных. Длинное туловище на толстых ногах, сухонькое, безволосое лицо, маленькие глазки. Он так и впился в газету и читал заметки, шевеля губами.
Колю это умилило. "Таких вот и надо нам просвещать!"
— Что, папаша, интересно? — спросил первого читателя владивостокский комсомолец.
Мужик повернулся в его сторону и осклабился.
— А как же, — сказал он. — Нынче все про интересное пишут. Не при старом режиме!
Слободчиков самодовольно улыбнулся.
— Вы, как видно, кое-что понимаете, папаша, — сказал он, желая его похвалить. — Разбираетесь в политике.
— А без этого нынче нельзя, — наставительно ответил мужик.
— Ваша фамилия, товарищ? — важно спросил комсомолец.
— Храмцов, — тихо ответил мужик.
Да, это был Корнеи Храмцов. Много воды утекло с тех пор, как он убежал с постройки железной дороги, обокрав растратчика. Много он поколесил по городам и новостройкам и кое-чему научился.
Главное — поддакивать начальству, а ещё важнее — подлаживаться к комсомольцам. Это такой зубастый народ, что в споры-раздоры с ними лучше не суйся. И он усвоил обращать к молодёжи только улыбчивое лицо. А накостные свои дела делать исподтишка.
Когда к газете подошли лесорубы, он отошёл в сторонку и, оставшись в тени, наблюдал.
Накануне прошёл слух, что рабочим снизят хлебную норму. Пустил его сам Храмцов. И теперь прислушивался, заговорят ли на этот счёт вербованные. Заговорили! Прочитав заметки в стенгазете, кто-то проворчал:
— А про главное-то нету! Про хлебушко…
— А что про хлебушко? — сразу вступился Слободчиков. — Тут прошли слухи, будто снижают лесорубам хлебную норму. Чепуха. Решено снизить лодырям и повысить ударникам. Кто больше работает — тому и больше!
— Вот правильно, — поддакнул Храмцов и вызвал одобрительный взгляд комсомольца.
— А вот мне по природе вдвое больше надо! — прогудел вдруг Тереха.
— Ну что, и дадут, если норму рубки перевыполните.
— Сначала поработай, потом поешь? Нет, брат, ты меня заправь сначала, потом я поработаю! Когда серёдка сыта, и краешки играют!
— Да ведь голодных у нас нет. Разве вы голодны?
— Я не за себя…
Тереха из-под мохнатых бровей неодобрительно смотрел на Слободчикова, а тот с не меньшей неприязнью на него.
"Кулацкая образина, — думал Коля, — сразу видно, даже по обличию, где кулак, а где бедняк". И, сравнив могучую фигуру Терехи с униженной внешностью Храмцова, решил, что в его тощем теле наверняка скрывается бедняцкая душа.
"Своевольник ты, — думал Тереха. — Мало тебя родитель драл за вихры — надо мной насмешничаешь".
"Вот я его сейчас выявлю", — решил Слободчиков.
— Это кулаки хлеб припрятали. Думали постращать рабочий класс голодом, а мы не испугались — да сами их крепче настращали!
— Во-во, утеснили мужика — и остались без хлеба!
— Утеснили не мужика, а кулака! Это кулацкие разговоры!
Тереха многое терпел, но когда его принимали за кулака — этого он снести не мог. Кто-кто, а он-то знал, что такое кулак и что такое трудовой крестьянин. Кулак — это мироед, хапуга, человек неправедной жизни…
— Ты, наверно, кулака сроду и в лицо не видал! — взревел он. — Молоко на губах не обсохло, а туда же…
— Не видал, так вижу!
— Вот я тебе буркалы прочищу, чтоб ты правильно видел! — двинулся на комсомольца Тереха.
Колю заслонили ребята. Тереху схватили за рукава сибиряки. Корней Храмцов, видя, что дело принимает шумный оборот, бочком, бочком выскользнул из толпы и исчез. Пусть без него разбираются.
Разбирались довольно долго. Крутихинцы, уведя Тереху в барак, вразумляли его.
— Чего это ты, дядя Терентий, с комсомолами схлестнулся? — корил его Анисим Снизу. — Нешто не знаешь, что это не полагается? У нас вот в Крутихе разве кто с ними связывается? Это же такие зубоскалы — им только палец сунь… Для красного словца не жалеют матери и отца! Такая уж эта организация: как попал какой парень или девка в неё, так, на тебе, уже не просто парень или девка, а "передовая молодёжь"! Ничего старого уж не признаёт. Свадьба — так без попа, любовь — без отцовского дозволенья. Чуть поперёк своим же детям скажешь — они тебе сейчас: "Вы, папаша, своё отжили, так не мешайте нам идти вперёд". Что поделаешь? Мы ведь тоже в своё время со стариками-то спорили… Помнишь, как ты батяню своего на горбу таскал? Тогда ещё старая сила пересиливала… А теперь, видать, молодая верх берёт!
— Вот я ему возьму! Я ему покажу, чей верх…
— Это кому же?
— Да Мишке же, чертогану, своевольщику… Дай только срок, вернусь, я об него все кнуты-палки обломаю!
Крутихинцы расхохотались, поняв, откуда такая злость на незнакомого парня взялась у Терехи. Ведь Коля Слободчиков поначалу чем-то напомнил ему сына.
А Слободчикова тем временем "взяли в оборот" комсомольцы.
— Чудак ты человек, нам вербованных надо воспитывать, а ты их дразнишь! — говорил ему спокойный Витя Вахрамеев.
— Не могу я замазывать классовые противоречия! — кипятился Коля. — Разве у вас вокруг чуждого элемента нет?
— Есть, конечно… Но где? В ком? Надо разобраться.
— Да кто он такой по анкете?
— Середняк вроде… вербованный.
— Все вербованные держат камень за пазухой, — в горячности говорил Слободчиков. — Они так и норовят чем-нибудь подковырнуть, задать ехидный вопрос. Ты думаешь, зря они из деревни уехали? Все они подкулачники.
— Не все! — возражал Вахрамеев. — Есть среди них батраки бывшие, есть кандидаты партии. Да и этот Парфёнов. Что он тебе? Работает хорошо.
— Не защищай ты их! Тоже мне защитник нашёлся! — Коля фыркнул и сердито посмотрел на Витю.
Друзья готовы были поссориться.
— Некомсомольские, непартийные твои рассуждения! — доказывал Слободчиков Вахрамееву. — С такими рассуждениями недалеко и до оппортунизма. Смотри, Витька! Я тебе сейчас здесь это по-дружески говорю, а дойдёт дело, скажу по-другому и в другом месте! — не сдавался Коля. — А в этом бородатом верзиле не один, а два кулака сидят!
