Татьяна Устинова - Мой генерал
— Зоя, — перебила Марина, — это правда очень важно. Человек же погиб. Помоги нам. То есть Федору Федоровичу.
— Да Мальчик, может, в сто раз лучше, чем этот ваш человек! — крикнула девчонка вполголоса. Она вообще все время возмущалась и кричала вполголоса, наверное, чтобы не нервировать лошадей. — Ну ладно, пошли. Мальчик, я щас. Я скоро. Ты… не переживай.
— Он уже не переживает, — сказал Федор Тучков.
— Откуда вы знаете?! Тоже, знаток лошадей! Он у нас такой чувствительный, не то, что…
— Зоя, — перебил ее Федор как-то так, что девчонка моментально заткнулась и пошла по проходу к распахнутым воротцам. По дороге сорвала с лопаты свою кепку и независимо нацепила — козырьком назад, разумеется.
— Вон направо лавка. Садитесь. Только чего нам с вами говорить, я не знаю. И железяку вы мне отдайте, а то как я скажу про Мальчика-то?
— Железяку не отдам пока, — твердо сказал Федор.
Лавочка была мокрой, и он долго и смешно выбирал место посуше, куда бы усесться своими пестроцветными штанами. Все места были одинаково мокрыми.
Марина предусмотрительно осталась стоять, пожалев почти новые черные джинсы.
— Ну чего? Только спрашивайте быстрее!
И Зоя оглянулась на конюшню, куда ей до смерти хотелось помчаться, чтобы лечить и жалеть свою лошадь, несправедливо обвиненную в убийстве.
— Сколько лошадей обычно катает отдыхающих?
— Сколько есть, все и катают! По очереди. — Она взглянула на Федора, потупилась, как перед завучем, и буркнула:
— Пять. Иногда четыре. Сейчас народу много, все лошади работают.
— Для того чтобы прокатиться, надо заранее записываться?
— Ну ясное дело! Теперь все любят на лошадях кататься. Это модно теперь.
— Кто записывался на сегодняшнее утро?
Девчонка вздохнула и потерла ладошками колени.
— Погляжу щас. Так не помню.
Ветер прошелестел в деревьях, осыпал капли. Марина поежилась. Лес стоял совсем рядом, как будто наблюдал, насторожившись.
— Замерзла? — заботливо спросил генерал Тучков, — сейчас пойдем домой. Нога болит?
— Да так.
— Ты бы села.
— Мокрое все.
— Садись ко мне на колени, — предложил он невозмутимо. — С этой стороны пока сухо. С обратной уже мокро.
В сумерках вспыхнул и заболтался какой-то непонятный оранжевый огонь. Марина схватила Тучкова за руку и сжала — со страху.
Огонь оказался керосиновой лампой, которую Зоя несла в левой руке, далеко выставив перед собой. В правой у нее был какой-то растрепанный сверток.
— Это книга, — издалека начала она и потрясла свертком, — тут все записано. Кто катался, когда катался. Щас посмотрим.
Она добежала до лавки, приткнула свою лампу, распахнула «книгу» и стала водить замурзанным пальцем.
— Так, сегодня какое у нас? Восемнадцатое?
— Семнадцатое.
— Семнадцатое. Вот. Утро. Все тут. Читайте.
Сталкиваясь головами, Федор Тучков и Марина нависли над открытой страницей. Почерк был скверный — как будто писал не человек, а как раз лошадь, — страницы захватанные, керосиновый огонь плескался за закопченным стеклом. Разобрали они не скоро.
Разобрав, посмотрели друг на друга.
Девчонка рядом зевнула почти беззвучно.
— Выходит, от катания отказались Галя, Вероникин дед и Валентина.
— Да, — встрепенулась девчонка, — в этот раз чего-то никто не поехал! У нас так редко бывает. Почти все едут, а тут вдруг — бац — и не пришел никто! Ну, тот мужик с ребенком прибежал, я их посадила. Прямо перед тем, как отправиться. И еще какие-то муж с женой. Они на стоянку ходили, он увидал и говорит — давай хоть раз в жизни прокатимся. Она говорит — всегда тебя несет незнамо куда, пива насосешься, тянет тебя геройствовать, и все такое, но потом поехали. Уговорил он ее.
У Федора Тучкова было задумчивое лицо, по которому ползали тени, и казалось, что он все время корчится.
— А ничего такого не заметили? Необычного?
— Какого такого необычного? Ну, ветер поднимался. Я еще подумала — дождь будет к вечеру. А может, за Волгой будет, а к нам не перейдет. У нас тут так бывает — на том берегу стеной льет, а у нас ни капли не упадет.
— Нет, — перебил Федор, — не в этом смысле. Может, кто-нибудь к лошадям подходил или, наоборот, мимо шел и почему-то вам запомнился.
Девчонка пожала плечами, полезла под свою кепку и энергично там почесала.
— Никто мне не запомнился. Этот, который потом в обрыв кувырнулся, очень сердитый был, злой даже, а потом ничего, развеялся будто. А мужик с пацаненком, наоборот, веселые.
— Когда из леса выходили, никого не заметили?
— Да где заметили-то? Народу тьма гуляет! Кого замечать-то?
— Когда вы вышли из леса, справа от вас оказался обрыв, — проговорил Тучков Четвертый терпеливо, — а слева кусты. В этих кустах ты никого не видела? На одеяле никто не лежал? Книжку не читал?
— Не, не читал, — отозвалась девчонка, и Марина поняла, что никогда и ничего они не поймут в этом деле, хоть Федор Тучков и генерал контрразведки. — А, там эта таскалась, безумная! Вот кто!
— Какая безумная?
— Ну, с шалью которая! Которая всегда мерзнет! Старая, а ведет себя как молодая. Ну, мать у нее еще кричит: Оленька, Оленька! — Девчонка передразнила, как она кричит, неестественным голосом.
Федор Тучков в лице не переменился, глаза не прищурил, пистолет из-за пояса пестроцветных штанов не выдернул — вовсе не проявил себя как полицейский капитан. Он задумчиво нагнулся вперед, сорвал мокрую травинку и сунул в зубы.
— А эта Оленька именно в кустах была?
— Да там где-то бродила. Лютики рвала. Целый веник нарвала, дура. Лесные цветы ни за что в воде стоять не будут. Все повянут.
— А в лесу никто не бродил?
— Мужик бродил, — подумав, сказала Зоя, — я на него внимание обратила, потому что по лесу. Он не по дорожке шел, а прямо лесом перся напролом.
— Павлик? — быстро спросила Марина у Федора.
— Может, и Павлик, — язвительно сказала девчонка, — я ему в паспорт не глядела. Он такой… худосочный, майка, а на майке надпись «Спортклуб». Или «Спортлото», что ли…
— Геннадий Иванович?!
Федор мельком на нее глянул.
— У нас в лес только за надом ходят, — продолжала Зоя, — просто так никто не бродит. Если в лесу кто бредет просто так, без сапог, без плаща да без корзины, значит, турыст! — Почему-то она произнесла именно с буквой «ы». — А этот так бродил. Но он не у обрыва, он подальше. А больше вроде все. Ничего не видала. Ходили какие-то люди по дорожкам, но я и не смотрю никогда, мне за лошадьми глядеть надо.
Они помолчали. Ветер шумел в деревьях, и сумерки сгущались — июльские, плотные, но не безысходные, с надеждой на завтрашний теплый день.
