Татьяна Устинова - Мой генерал
— Что ты вздыхаешь?
— Я так испугалась, когда он навел на меня пистолет, и теперь оказывается, что это просто… инсценировка.
— Тебе жаль, что ты… испугалась?
Она жалела, что ее «сильные эмоции» оказались напрасными. Ей ничто не угрожало. Павлик просто зачем-то сильно ее напугал. Может, хотел отомстить за то, что на стоянке они заглядывали в его драгоценную машину, а может, думал, что Марина что-то подозревает, и решил заставить себя бояться. Но все это была просто инсценировка. Зря она так испугалась, и неслась через лес, и карабкалась на сетчатый забор, и потом висела животом на воротах, вцепившись скрюченными пальцами в рифленый чугунный прут, и зря Федор лез за ней, и бок она зря поранила!
Не правильное выходило «приключение». Какое-то неполноценное, что ли!
— Почему ты вздыхаешь?
— Просто так.
— Больно ногу? Или бок?
Марина вскипела. Как он смеет так обыденно осведомляться о ее ноге или ране в боку, как будто он ее заботливый старший брат! В конце концов, она давно и твердо решила выкинуть его из своей жизни, и это просто случайность, что до сих пор не выкинула. Из-за Павлика и его штучек не выкинула!
Громыхнул вдалеке гром, осторожно, словно пробуя силы. Ветер налег на кусты и березы, так что затрещали странно оголившиеся ветки. Запахло озоновой свежестью и близкой грозой.
Кто-то резво пробежал к корпусу, смешно вскидывая ноги и руками прикрывая голову — от дождя. У леса уже лило — отвесная стена белого дождя двигалась по самому краю. Марине на лицо упала теплая капля, она зажмурилась, запрокинула голову и почти остановилась.
— Мариночка! — закричали от высоких ореховых дверей. — Скорее, сейчас хлынет!
— Черт бы побрал вашу романтическую натуру, — отчетливо сказал рядом Федор Тучков и с силой втянул ее под греческий портик.
Сразу за Марининой спиной с шумом обрушился дождь. Мелкая водяная пыль повисла в воздухе и возле крыльца стала проворно собираться. В ней крутились белые лепестки жасмина, сорванные бурей.
— Нужно идти внутрь, — вновь высказался Тучков Четвертый. — Здесь вскоре станет слишком сыро.
Марина пробормотала нечто невразумительное и дернула плечом. Высказывания в духе Эдика Акулевича в последнее время почему-то выводили ее из себя.
Ореховая дверь приоткрылась, из нее высунулась пергидрольная голова Валентины Васильны Зуб. Кудри, белые на концах и темные у корней, энергично завивались. Рот улыбался, показывая золотые зубы. Помада была «с перламутром», а лак на руках и ногах очень яркий и лишь слегка облупившийся. Босоножки на танкетке и спортивный костюм на «молнии». Красота.
Мама не подала бы ей руки. Мама не взглянула бы в ее сторону, не удостоила бы ее словом, а дочери потом сказала бы, что «простые» должны знать свое место, и это место расположено где-то очень далеко от нее, профессорской внучки, профессорской дочери, профессорской вдовы и даже профессорской матери!
Напрасно Марина пыталась ее убедить, что чем интеллигентнее человек, тем меньше его волнуют «классовые» различия и тем меньше он озабочен вопросами собственного статуса, ничего не помогало.
— Мариночка! — радостно воскликнула пергидрольная голова и еще чуть-чуть высунулась наружу. — Ну? Вымокла, что ли?!
— Мы успели до дождя, благодарю вас, — холодно сказала Марина, и Федор быстро на нее взглянул.
— Как себя чувствуешь-то, Мариночка?
— Спасибо, отлично.
— Как бок?
Лицо у нее стало растерянным. Федор усмехнулся в отдалении.
— Уже хорошо, спасибо большое.
— А только и разговору, как ты вот на Федор Федорыча свалилася с забору!
— Я… свалилась?!
— Ну, конечно, — быстро сказал Федор. — Кто же еще!
— Я не валилась. Я бежала от… — Тут Марина сообразила, что говорить ничего нельзя, совсем нельзя, замолчала и уставилась на жизнерадостную Валентину Васильну.
— Ну ясное дело, — согласилась та, — бежала, бежала, да прям Федорычу на голову и прибежала. А, Федорыч?
— Точно так, Валентина Васильна.
— Да ты че, Мариночка? И в мыслях не было тебя смущать! Дело молодое, горячее, не только с забора, с луны прыгнуть можно, если миламу-то в руки! А, Федорыч?
— Ясное дело, можно! — согласился Федор Тучков с готовностью.
Марина стала красная как рак.
— И Федорыч молодец, поймал тебя! Только чего-то ты в лесу носилась! Как будто больше и носиться негде! — Валентина Васильна выдвинулась из-за ореховой двери вся, посмотрела на дождь, покачала головой и зачерпнула в бездонном кармане семечек. — Хотите?
Присутствующие вежливо отказались.
Валентина Васильна нисколько не огорчилась и принялась проворно их лузгать. Шелуха полетела в лужу, в которой плавали лепестки позднего жасмина.
— Ну, зарядил теперь, не остановишь! Пашка из бани незнамо как пойдет, измокнет весь!
— А он в бане? — встрепенулась Марина. Почему-то ей казалось, что он бродит где-то неподалеку, может быть, прямо у Валентины за спиной стоит со своей пушкой.
— В бане, в бане! Любимое место его — баня. Приедет из Москвы своей, первым делом кричит: маманя, затопляй баню! А чего ее затоплять, когда она у меня к его приезду всегда топлена? Говорит: маманя, в Москве не бани, а грех один! Вот, говорит, построюсь, тогда и баньку на участочке налажу, какую надо, а не в каких они тама парятся! Дом строит, — похвасталась нежная мать и сняла с губы гирлянду шелухи, — хозяйственнай! Жениться, говорит, хочу, маманя! А я ему — женись, сынок, только осторожненько выбирай, не сразу чтоб, а подумавши! А то подцепит такая, вроде Вероники вашей, так хоть пропади совсем!
Марина открыла было рот. чтобы заявить решительный протест — в том смысле, что Вероника ни за что на свете не пойдет замуж за такую гориллу, как хозяйственный сынок Валентины Васильны, — но вовремя остановилась.
— Щас бабусю нашу встретила, — после некоторой паузы задумчиво сказала Валентина Васильна, — уезжать наладилась! И полсрока не прошло, а она уезжать! Я ей — куда несет-то вас, Ирина Михална? А она — надо, говорит, мне, Валя. Невестка позвонила, беда у нее какая-то. Вот ведь как. Бабка в первый раз на курорте, а тут — на тебе!
Сильный порыв ветра занес под греческий портик дождь. Марина поежилась. В желтой майке с надписью «„Спортмастеру“ 10 лет» стало холодно.
Федор взял ее за руку.
— Извините нас, Валентина Васильна. Марине нужно… переодеться.
Пергидрольная тетка хихикнула, махнула рукой, но семечки свои не оставила, так и продолжала лузгать.
— Откуда она знает про забор?! — зашипела Марина, как только они оказались в холле. — Ее же там не было!
