Татьяна Устинова - Мой генерал
Вот и белая решетка в скрученных струпьях краски, и деревянный шарик на макушке, и труха, насыпавшаяся из нижнего венца.
— Здесь нет крапивы, — нарочито громко сказал Тучков Четвертый. — Где ты ее взяла?
Марина показала где. Заросли были до пояса. Федор Федорович присвистнул:
— И ты туда полезла?!
— Я же хотела услышать, о чем он там говорит и с кем!
Тучков с отвращением посмотрел в крапиву.
— Даже ради следственного эксперимента, — объявил он, — я туда не полезу. Мне это не под силу.
Он говорил громко и четко, а Марине хотелось его одернуть, приложить палец к губам. Все ей казалось, что их подслушивают.
Кто мог их подслушивать? И зачем?
— Видишь, где решетка покосилась, — шепотом сказала Марина и подбородком показала, где. — Вот оттуда я смотрела… И слушала.
— Ужас какой.
Высоко-высоко шумел ветер, но сюда не долетал, проносился мимо. Старые, как будто седые елки даже не качались, только их лапы чуть-чуть ходили вверх-вниз, потревоженные присутствием Федора и Марины.
— Федор, — вдруг пискнула она тоненьким голосом, — я боюсь.
Он оглянулся на нее.
Несчастье ее жизни заключалось в том, что никто никогда и ни от чего ее не спасал, и ей было необходимо, чтобы кто-нибудь все-таки спас, хоть однажды. Федор этого не знал, но настоящий страх на бледном лице, многажды виденный им на других лицах, такой, что ни с чем нельзя перепутать, насторожил его.
— Что с тобой? У тебя запоздалая истерика?
Нет у нее никакой истерики, и не может быть, и не бывает никогда! Даже когда семь лет назад на пред-защите кандидатской ее завалил завистливый и вредный заведующий кафедрой, у нее не было никакой истерики, только холодное, строго дозированное бешенство. Это самое дозированное бешенство заставило ее повторить попытку, а потом еще раз, и только на четвертый она защитилась — вот так.
— Ты все-таки вспомни, — начал он, думая, что, может, все дело именно в оружии, — у него сразу был пистолет или он его откуда-то вытащил?
Он знал, что бывает с людьми, которые впервые в жизни попадали под прицел.
Не под огонь. Просто под прицел.
— Не помню, — проскулила Марина. — Нет, вроде не вытаскивал. Вроде он у него уже был в руке.
Совсем плохо дело.
Значит, Павлик Лазарев держал кого-то на мушке довольно долго, судя по тому, что Юля и Марина — искавшие на свою задницу приключений! — успели подобраться к беседке и даже заглянуть внутрь!
Ничего себе Павлик Лазарев!..
Федор Тучков почти никогда и ничего не боялся. Так жизнь сложилась, так он себя в ней понимал, что бояться ему было как-то особенно и нечего, но тут, на трухлявом пороге беседки, он вдруг понял, что боится. Боится Павлика Лазарева с его пистолетом.
Делая над собой усилие, он заглянул внутрь. Там было еще темнее, чем снаружи, и в дальнем углу кто-то стоял.
От неожиданности Федор Тучков тяжело отпрыгнул назад, покачнулся, чуть не упал, схватился за ветхий столбушок — с крыши ему за шиворот посыпались ветки, иголки и давний мусор. Марина завизжала.
— Тише!
Марина моментально перестала визжать и проворно зажала себе рот рукой. Федор Федорович, ругая себя за дамский испуг, вновь шагнул в беседку. Марина замерла снаружи и зажмурилась, перестала зажимать рот и зажала уши.
Высоко над головой шумел ветер.
Неожиданно невидимый за белой решеткой Федор Тучков громко и отчетливо хмыкнул. Марина расслышала смешок даже сквозь зажатые уши. Она отняла руки от ушей и прислушалась, не решаясь заглянуть в беседку. Он ходил там, внутри, — скрипели половицы, и вся постройка ходила ходуном.
Тут он внезапно выглянул и очутился прямо у нее перед носом.
— А-а! — бодро воскликнул он, как будто не чаял ее здесь увидеть и теперь радуется, что все-таки увидел. — Хочешь посмотреть, в кого ваш Павлик целился из пистолета?
Марина замерла.
— А… он все еще там?
— Все еще тут. Боюсь, что он тут уже давно.
В глазах у Марины потемнело.
— Федор… там еще один… труп?! Да?!
— Посмотри, — велел он и за руку втащил ее внутрь.
Несмотря на то что беседка была «открытая» и решетки со всех сторон пропускали воздух, Марине показалось, что здесь сильно воняет плесенью и пылью, как в чулане, и еще чем-то страшным и трудноопределимым.
В темноте дальнего угла кто-то стоял. Марина отшатнулась, чуть не упала, Федор ее поддержал. В неподвижности странной фигуры Марине почудилось что-то угрожающее, неестественное, застывшее, и в следующую секунду она поняла, в чем дело.
— Господи, — пробормотала она и оглянулась на Тучкова Четвертого. — Федор, что это такое?!
— Пионэр с горном, ты разве не видишь? — Почему-то Четвертый так и сказал «пионэр», с одесским прононсом. — Очевидно, именно ему Павлик говорил, что больше не может ждать ни дня и завтра последний срок. Хотелось бы мне знать, что имелось в виду.
В углу стояла гипсовая скульптура с горном во вскинутой руке. «Пионэр», когда-то, видимо, белый, впоследствии был выкрашен бронзовой краской, очевидно, для придания ему художественности. Краска теперь почти сошла. Гипс стал похож на разложившийся труп — по крайней мере Марина так себе представляла разложившиеся трупы. Он был неровного, неестественного, болезненного цвета, то ли серого, то ли желтого, то ли с зеленью. Кусок горна отвалился, и казалось, что бедолага «пионэр» держит в зубах нечто среднее между кальяном и секцией водопроводной трубы. Какие-то шутники лаком для ногтей подрисовали ему красные глаза. Еще не смытые дождями, лаковые глаза хищно горели. На груди было нацарапано неприличное слово.
Марина закрыла глаза и снова открыла.
— Федор?
— В беседке Павлик был один. Ни с кем не разговаривал и ни в кого не целился.
— Я же слышала, что он разговаривал!
— Ты слышала, что он говорил, а не разговаривал. Это совсем другое дело.
— Но зачем?! Зачем?!
— Чтобы ввести тебя в заблуждение. Напугать.
— Меня?!
Федор Тучков вздохнул выразительно.
— Меня там не было.
— Ерунда какая-то.
Он пожал плечами. Под майкой звякнули железки на толстой цепи.
— Пошли. Надо успеть до дождя.
— Федор, что это значит? Чем все это можно… объяснить?
— Я не знаю.
По очереди — Федор обернулся, чтобы подать ей руку, — они выбрались из беседки и скорым шагом пошли по сумрачной аллее. Иголки чуть поскрипывали под ногами, а вверху, над старыми елками, шелестело все тревожней и тревожней.
Будет дождь.
Едва поспевая за Тучковым Четвертым, Марина пыталась придумать объяснение происшедшему, но не могла. Ну зачем Павлику понадобилось ее пугать?! Зачем весь спектакль, да еще с пистолетом? Что за надобность пугать именно ее, она что, следователь прокуратуры, что ли?!
