Ольга Володарская - Плачь, влюбленный палач!
— Я напишу, — прошептала Изольда.
— Пиши, я буду ждать. Только я это… отвечать не буду, я с ошибками пишу…
Она шмыгнула носом и кивнула. А Артемон все не замолкал.
— Ты тюрьмы не бойся, там можно жить, если бабки есть. И жрачку, и выпивку, и наркоту можно пронести, ежели охота… Даже бабу… Ну тебе-то, конечно, бабу не надо, тебе бы … — он встрепенулся. — Мужик-то есть какой на примете? А то зарегистрировались бы по-бырому, а я бы устроил тебе свиданки раз в месяц… А, Изольда, есть мужик-то?
Она опустила глаза и пролепетала:
— Нет.
— Да… Это плохо… — он нахмурился, потом просветлел. — А хочешь, я на тебе женюсь? — выпалил он. — Хочешь?
— Хочу, — быстро выговорила она, еще ниже опустив свою ушастую голову.
— Тогда жди — скоро сватов зашлю! Слышь, Изольда? Сватов, чтоб по-людски все было…
Он еще что-то хотел сказать, но не смог — конвоирам надоело ждать, когда новоиспеченный жених выговориться, и они поволокли упирающуюся Изольду к выходу. Вслед за ними помещение покинули и Русов с Геркулесовым. Нам ничего не оставалось, как последовать за ними.
Только мы вышли из Музыкального зала, как Ксюша прытко подскочила к Артемону и залепила ему мощную плюху.
— Ты чего? — обалдел он. — Чего дерешься?
— Я тебя вообще прибью, — зашипела подруга. — Аферист проклятый! Врун, подлец и негодяй!
— Ну ты полегче… — обиженно буркнул Артемон, потирая затылок.
Но Ксюша его не слушала — она сжала кулаки и приготовилась к затяжной кровавой драке.
— Ладно меня обманул, — цедила она сквозь зубы, прыгая на носочках вокруг банкира. — Но Клотильду зачем?! Они и так жизнью обиженная, а тут ты еще со своим враньем про скорую свадьбу…
— А я и не врал! Я на ней женюсь. — Он хмуро кивнул, как бы подтверждая серьезность своих намерений. — Пусть она мне стихи пишет. Поэмы всякие…
— Ты ж, подлюка, женат!
— Я свободен, как птица, — удивленно протянул он, уворачиваясь от маленьких, но острых Ксюхиных кулачков.
— Слышали мы уже про птиц! Врун! — выкрикнула она и нанесла врагу точный удар по почкам.
— Я никогда не был женат. Честно.
— А это что? — возмутилась Ксюша, рванув банкира за безымянный палец. — Вот!
Артемон тупо уставился на свой перст.
— А что не так? — осторожно спросил он.
— След от кольца — вот что!
— Это? — И он засмеялся. Сначала тихо, потом все громче и громче.
— Чего ржешь? — озлилась Ксюша.
— Это…Это, — он хохотнул на последок и спокойно произнес. — Это я когда в солярий ходил, ключи от машины с собой брал, кольцо от брелка на палец вешал, а саму связку в кулаке зажимал… Вот и получилось так…
Ксюша пораженно молчала. Я опасливо пятилась, вдруг, думаю, она и меня сейчас бить начнет — как-никак это именно я ей внушила мысль о том, что банкир женат. Но опасения мои были напрасны — подруга и не подумала распускать руки, уж очень она была расстроена.
— Это что ж получается? — упавшим голос вымолвила она. — Это получается, что Клотильда у Соньки увели мужика?
— А че меня уводить? Я че бычок?
— Это что ж получается? — стонала Ксюша. — Что эта кочерыжка отбила у Соньки, умницы, красавицы, кавалера?
— Да ладно тебе, — попытался успокоить ее «кавалер». — Не переживай. Сонька баба видная, она себе лучше меня найдет… — Потом он робко улыбнулся и смущенно произнес. — А я такой, как Изольда больше сроду ни встречу. Она вишь как меня полюбила. Как эта… как ее… как Отелла!
— Это что ж получается? — как испорченная пластинка ныла Ксюша. — Что и моего Педика у меня какая-то кикимора болотная может увести?
— Изольда меня и бедного любить будет… И всякого. — Бухтел о своем Артемон. — А что страшненькая, так это ладно, я ей пластику сделаю… Титьки силиконовые и все такое…
— В тюрьме? — насмешливо спросила я.
— Не… Когда выйдет. А пока мы с ней переписываться будем. Она мне поэмы будет присылать, а я ей адвокатов…
— Что ж это получается? — взвыла Ксюша. — Что моего… — тут она, слава тебе господи, заткнулась. Но через мгновение утреннюю тишину леса разорвал ее душераздирающий крик. — Педик! Любимый!
И она понеслась к воротам, словно взбесившаяся антилопа.
— Чего это с ней? — испугался Артемон
— Кажется, наша подруга, наконец, поняла, что любит своего мужа, — улыбнулась я.
— А куда она помчалась?
— К нему.
— Так он же за десятки километров, — оторопел банкир.
— Для влюбленной женщины нет преград и расстояний, — бросила я.
— Ну вы бабы даете! — крякнул он.
Мы с Сонькой переглянулись и радостно рассмеялись. Да, мы, бабы, даем!
К нам робко подошел Зорин, в его пухлой руке была зажата еловая ветка, унизанная роскошными шишками.
— Сонечка, это вам, — смущенно пробормотал он и сунул «экебану» в Сонькину руку.
— Спасибо, — тихо поблагодарила она, прижимая презент к груди. — Я очень люблю, когда елками пахнет…
Зорин осторожно приобнял притихшую Соньку, Артемон сграбастал меня, и мы дружным квартетиком, не спеша, направились к воротам. Мы шли по заснеженной аллейке, мимо пионеров-мутантов, мимо исполинской снежной бабы с еловой шишкой вместо носа (из-за которой баба больше походила на мужика-кавказца), мимо старика сторожа, любовно протирающего свои «наполеоновские» лыжи… Мы преодолели распахнутые ворота с бескрылой ракетой над ними, гриб-мухомор из дерева, бывший некогда беседкой, картеж милицейских машин…
Мы остановились под придорожной елью, той, под которой некогда валялась я.
… И под которой теперь валялась Ксюша.
— Что с тобой? — охнула Сонька, бросившись поднимать подругу. — Что случилось?
— Опять. Опять лопнуло, — жалостно пропищала Ксюша.
— Сухожилие? — зажмурилась та. — Связка?
— Завязка! — И Ксюха выставила перед собой ладонь, на которой лежали обрывки шнурка, до недавнего времени исполняющего обязанности пояса. — Штаны спадают!
Мы дружно рассмеялись, потом подняли страдалицу из сугроба, перевязали ее капризные штаники очередным (теперь Сонькиным) шнурком. Артемон достал из-за пазухи бутылку джина, пластиковые стаканчики, погрызенную с одной стороны шоколадку. Разлил. Посмотрел на свет — ровно ли получилось. Оказалось, тютелька в тютельку. Пробормотав: «Глаз — алмаз», он протянул нам по стакану и по дольке шоколада.
— Выпьем за упокой. Не чокаясь.
Мы залпом выпили. Занюхали. Только Артемон собрался разлить по второй, как с востока (то есть со стороны далекого шоссе) показался белый микроавтобус.
— Кого еще несет? — спросил банкир, замирая с занесенной над стаканом бутылкой.
— Это, кажется, «скорая», — засмеялся Зорин, плотоядно облизнув свою шоколадную дольку. — Лучше поздно, чем никогда.
