Лана Балашина - Принцесса дачного поселка
Алла горько сказала:
— А ведь кое-кто утверждал, что акций ему никаких не надо. И вообще, настаивал на отсутствии родства с Тобольцевыми. Кровного родства, я имею в виду.
Я взял Леру за руку, притянул к себе.
— Вам придется иметь дело со мной, — твердо ответил я. — Валерия Николаевна о своем решении известит вас письменно.
Михаил Исаакович одобрительно посмотрел на нас, и кивнул:
— Оно и правильно. А вам, Алла, я посоветовал бы тоже поговорить с мужем, посоветоваться с отцом. Насколько я помню, он был компаньоном Володи и даже дружил с ним какое-то время.
Алла огрызнулась:
— Вы прекрасно знаете, что я не поддерживаю с отцом никаких отношений, после того, как он оставил маму ради своей любовницы.
Он вздохнул:
— Вот вам и прекрасный повод возобновить родственные связи. Впрочем, это я так, по-стариковски. А маму вашу я прекрасно помню, замечательной красоты женщина была. Передавайте ей привет от меня, когда-то мы знались довольно близко.
Мне показалось, Алла жалеет, что не сдержалась и наговорила лишнего. Только поэтому я допустил, чтобы она подошла к Лере:
— Я хочу просить у вас прощения, вы ведь здесь тоже в пострадавших числитесь, как я понимаю. Я тоже знаю, как неприятно узнать, что у твоей матери был любовник. Да и с вами все так неоднозначно. В этом мире так все сложно, что и детей, рожденных в законном браке, могут лишить всех прав, а ребенка, прижитого любовницей чуть ли не в детском возрасте, вознести до небес, только потому, что он — мальчик, и по капризу природы похож на своего отца. Но это все ненадолго, так что вы не привыкайте особенно, ладно?
Лера отшатнулась от нее:
— Алла, вы с ума сошли? Вы хоть сами понимаете, что говорите?
Кажется, вечер перестал быть томным!
Я решительно подхватил Леру под руку, на ходу повернулся к Алле и сказал, пожимая плечами:
— О Господи, и как вас только без намордника держат?
В ярости она сломала очки, которые вертела в руках, и зашвырнула их в угол.
На выходе из комнаты мы налетели на остолбеневших Андрея и Гошу. Лера выхватила Даньку, который вцепился в какой-то огромный фолиант, и буквально утащила его.
В открытые окна было слышно, как Андрей гневно спросил Аллу:
— Что ты ей наговорила? Что?
И холодный ответ Аллы:
— Я твоей принцессе ничего, кроме правды, не сказала.
— Ты еще большая дрянь, чем я думал!
— Нет, просто тебе правда не нравится!
В комнате явно назревал незамысловатый скандал.
Гоша выскочил следом за нами.
— Лера, да что случилось-то?!
Лера промчалась к себе в комнату, дверь за ней захлопнулась.
Мы остались на веранде. Сергей недобро посмотрел на Игоря и пошел наверх.
Спустился он расстроенный.
— Не пускает. Говорит, ей надо побыть одной. Что там у вас произошло?
Игорь потоптался и ушел:
— Алла очень удачно выбрала время для скандала. Пойду, а то он ее убьет, как раз Земцову на майорские погоны.
Сергей еще два раза поднимался к Лере, но она его не пускала. Притихшие дети уселись на садовую скамью в тени дерева.
Я побросал вещи в сумку, подошел к двери, тихо поскребся.
— Лера, я уезжаю. Давай простимся, что ли?
Дверь немедленно открылась, и появилась зареванная Лера. Она прижалась ко мне и сказала:
— Ты даже не знаешь, как я тебе благодарна! Я думала, что умру.
Она с тревогой на меня посмотрела:
— Подожди, ты же не обедал сегодня!
Я махнул рукой:
— По дороге перекушу где-нибудь. Не хочется тебя оставлять в этом гадюшнике, но надеюсь на Сергея. И, как начальник, приказываю: как только вам разрешат уехать, двигайте домой. Мне тут, на югах, что-то разонравилось отдыхать. И вам не советую.
Мы спустились к Сереге, и Лера немедленно перешла в его руки.
— Могли бы и не целоваться, пока я не уехал, — недовольно сказал я.
Сергей прижал голову Леры и сказал:
— В том-то и дело, что не можем. Видишь, не получается! — он наклонился к ней и поцеловал в висок.
Я протянул руку Сергею.
В этот момент рядом с нами возникла озабоченная мордаха Даньки.
— Мама, тут тебе письмо, кажется.
Лера взяла листок в руки и встревожено спросила:
— Где ты его взял?
— Он в книге был.
Мы склонились над листком.
Ровным, аккуратным почерком вверху было написано:
«Милая Лера! Я понимаю, как страшно виноват перед тобой и перед Андреем. За свои поступки я привык отвечать сам. И объяснить все должен сам. Я всегда был для Андрея непререкаемым авторитетом. Когда я понял, что он серьезно увлечен тобой, я рассказал ему о том, что ты — моя дочь. Андрей не отдалился от меня, но, я знаю, он никогда не был счастлив. И вот, спустя почти десять лет, я узнаю правду. Мало того, что я разрушил счастье сына, я еще и лишил себя радости общения с внуком. Я прошу тебя только об одном: не надо больше громоздить ложь. Пусть он знает, кто его отец. Так получилось, что я узнал правду, когда жить мне осталось всего ничего. И теперь я огорчен только тем, что у меня уже нет времени на то, чтобы стать ему достойным, любящим дедом. И еще одна просьба: я уйду спокойным, зная, что будущее моего внука обеспечено. Пусть деньги, которые я оставлю тебе, пойдут на его обучение, помогут ему определиться с жизненным выбором. В конце концов, так должно было быть, если бы я тогда не вмешался. В свое оправдание могу только сказать, что не знал, насколько глубоко зашли ваши с Андреем отношения. Я не хочу и не могу жить...»
Письмо обрывалось на этих словах. Видимо, кто-то прервал пишущего или помешал, сбил с мысли. Он отложил его, а дописать не успел.
Мы с Сергеем переглянулись:
— Надо звать Андрея. Как ты думаешь, что он имел в виду? Не могу и не хочу жить? Что же, это — самоубийство?
Сергей покрутил головой.
— Знаешь, он сильный мужик, у него оставались неоконченные, но очень важные для него дела — не мог он вот так запросто взять и застрелиться.
Лера вздохнула:
— А может, он хотел сказать: «Я не хочу и не могу жить во лжи» или что-то в этом роде?
Сергей сказал:
— Теперь мы никогда наверняка ничего не узнаем.
Лера поморщилась:
— Зато Земцов обрадуется. Может, не показывать его никому? Оно все-таки мне написано. И, замечу, очень личное.
Я покрутил головой.
— Знаешь, я согласен с Владимиром Георгиевичем, ложь редко бывает во благо. Кого сейчас удивишь историей супружеской измены тридцатилетней давности?
Лера оскорбленно сказала:
— Двадцатипятилетней, положим.
Я примирительно сказал:
— Ну, извини, ошибся.
Я кивнул Сергею:
— Отдайте письмо Земцову, только с Андреем предварительно все-таки посоветуйтесь.
